Элизабет Беверли - Щедрый дар Страница 14

Они стояли безмолвно и неподвижно, точно скованные незримой силой, боясь разрушить этот миг. Даже время, казалось, остановило свой ход, словно ничто на свете не имело значения, кроме этих драгоценных мгновений. Вдруг какая-то женщина разразилась бурным, невообразимо громким смехом, и волшебное ощущение внезапно исчезло.

– Я принесу нам что-нибудь выпить. – Да, он испытывал неловкость. – Что бы вы хотели?

«Что бы хотела?» – невольно повторила она про себя. Ее голова была занята ушедшим моментом, едва ли она могла вспомнить свое имя, а он спрашивает, чего бы ей хотелось. Возможно, она знает, чего хочет прямо сейчас, но не собирается посвящать Гаррисона. Как она вообще может хотеть этого от него без уверенности, что он ей нравится. К тому же она была почти уверена, что не нравится ему, даже если он пережил вместе с ней причудливые мгновения за незримым занавесом, полные теней, полутонов и шорохов.

– Хм, принесите что угодно. Все подойдет.

И замолчала, чтобы не пришлось зажимать себе рот, не проговориться. На мгновение она испугалась, почувствовав, что вот-вот расскажет ему о том, что ее единственное желание в данную секунду – он сам. Ей представилось, как он ответил, что это чудесно и он намерен исполнить это желание. Промелькнуло в его лице что-то такое, что заставило ее так подумать.

Бросив на нее еще один отчаянный взгляд, он направился к бару в дальнем углу комнаты, где собралась большая компания, наконец оставив Грейси собираться с мыслями. К несчастью, мысли успели забраться так далеко, что теперь требовалось как минимум межгалактическое транспортное средство, чтобы вернуть их в реальность.

Гаррисон вернулся с напитками; она успела взять себя в руки. По крайней мере, до того, как пришлось снять перчатку и взять коктейль, в эту секунду пальцы перестали слушаться, застревая в тонкой материи и цепляясь за все. Возможно, оттого, что он не мог оторвать от нее глаз, сосредоточившись на пальцах. Рука все еще дрожала, когда она брала бокал, ему пришлось на мгновение придержать ее своей ладонью, чтобы удостовериться, что Грейси не уронит коктейль.

И тут, черт возьми, их вновь окутал таинственный туман. Впрочем, на этот раз, оставшись в укрытии незримого занавеса, они касались друг друга. Грейси ощутила, как нежно он прикоснулся к ней, тепло его ладони передалось ей, и вдруг захотелось, чтобы он никогда не отпускал ее. Но он отпустил. Занавес вновь бесследно исчез. Каким-то чудесным образом она даже вымолвила едва слышно слова благодарности.

Их взгляды снова встретились, она увидела, что он улыбается, как улыбался, когда сообщал дворецкому, что она с ним. Она поднесла бокал к губам и…

«Постойте! Что? Он улыбался?» Ее внезапно поразила значимость этого воспоминания. Гаррисон улыбался, когда говорил дворецкому «она со мной». Значит, было в ее прибытии что-то, сделавшее его счастливым. И кажется, сообщая Баллантайну о том, что она «с ним», он тоже был счастлив.

Его лицо светилось той же улыбкой, значит, он все меньше видит в ней врага. Это же хорошо! Возможно, Гаррисон начинал верить, что его отец оставил ей свое состояние бескорыстно и ради благотворительных целей. Хорошо бы. Грейси вдруг вновь почувствовала беспокойство. И теперь на то были совсем другие причины.

На какое-то мгновение возникла пауза. Они пробовали бурбон, который Грейси не особенно любила, и смотрели по сторонам. Затем Гаррисон посмотрел на нее. Господи, какие невероятные, небесно-голубые глаза. И очень тихо осторожно спросил:

– Помните, сегодня, чуть раньше вы спросили, не стоит ли вам уйти. Почему вы спросили об этом?

На секунду она задумалась, чтобы вспомнить, о чем он говорил, когда она появилась. В какой-то момент стало очевидно, что ему не нравится, как она одета.

– Я думала, вы захотите, чтобы я ушла, вам с Вивиан было бы стыдно находиться рядом со мной.

– Почему вы так подумали?

– Потому что я не изысканная, не элегантная. Не знаю, как вести себя в подобном обществе, в подобных обстоятельствах. Я не принадлежу этому кругу. Но никогда прежде это не имело значения, понимаете? Я не должна была быть изысканной и элегантной. Никогда не хотела. Но сегодня…

Она не договорила. Выражение лица Гаррисона довольно красноречиво свидетельствовало о том, что он понятия не имеет, как продолжить разговор. Грейси сделала еще один глоток, на этот раз грубоватый вкус бурбона показался уже не столь неприятным и резким. Людям нередко начинает нравиться то, что прежде было не по душе. Нужно только дать им шанс.

Она снова взглянула на Гаррисона, далекого от нее во всем. Любое межгалактическое транспортное средство тут бессильно. Ни за что и никогда он не увидел бы в ней изысканности и элегантности. Как бы хотелось, чтобы ей это было безразлично, не имело значения.

Ирония ее положения сводила с ума. Впервые в жизни Грейси могла позволить себе все, что только могла пожелать. И лишь единственное, чего, как ей начинало казаться, хотела по-настоящему, было недоступно.

Глава 6

Наутро после приема Гаррисон лежал в постели, не проспав ночью и четырех часов, смотрел в потолок, пытаясь понять, почему не может перестать думать о Грейси. Это имя по какой-то необъяснимой причине вдруг показалось удивительно подходящим для нее. Но больше всего мысли занимал момент, когда, выйдя к дворецкому, он вдруг увидел ее возле парадной двери, похожую на нечто, что должно красоваться в витрине кондитерской.

Что, черт возьми, случилось с ним в тот момент. В груди вдруг что-то сжалось, во рту пересохло, мозг будто отказал. И не важно, что произошло с прочими частями тела.

В ней нет ничего, что могло бы вызвать столь откровенно сексуальную реакцию. Он пытался себя убедить, что в его реакции на нее кроется исключительно сексуальный подтекст. Даже если показалось нечто большее. Это всего лишь сексуальное влечение. Просто она выглядела такой… Казалась такой… А он испытывал такое странное чувство… И ему по-настоящему хотелось…

Он повернулся лицом к открытому окну, взгляд упал на кресло, куда он побросал одежду. Проклятье. Он не знал, чего он на самом деле хотел, когда увидел ее. Ну хорошо, да, знал. Но почему испытывал желание? Возможно, он знал и это. Уже давно Гаррисон не следовал на поводу сексуального влечения. Возможно, потому, что уже давно не испытывал неподдельного неодолимого влечения. Все дамы, с которыми он знаком, были для него открытой книгой, а когда в женщине не оставалось загадки, она переставала вызывать интерес, в том числе сексуальный. Нет смысла продолжать отношения с тем, с кем ты наперед знаешь, что будет. Хотя бы чем-то интригующим. И Гаррисон понял, почему Грейси показалась ему привлекательной. Почему именно она?

Почему она? За свою жизнь он повидал немало хорошеньких девушек в вечерних платьях. Черт возьми, да он снял с них не меньше миллиона платьев. Грейси даже не близка образу веселой и доступной девушки, которые обычно увлекали его, она не из тех, на ком много макияжа и мало одежды. Ее макияж был подобен нежному шепоту, а не дерзкому крику, не было ничего вызы вающего и в платье. Ради бога, она даже надела перчатки!

Впрочем, теперь, когда он вспоминал все это, далеко не в первый раз за ночь, ее тонкая изящная ключица казалась чертовски аппетитной. Так же как и нежная шея. И четко очерченная линия подбородка. И мочки ушей. Несомненно, все в ней чертовски аппетитно и заманчиво.

Он резким движением повернулся на другой бок, ударил кулаком в подушку, приказал себе оставить эти мысли и поспать еще хотя бы час. Но перед глазами возник образ другой Грейси: смущенной, вопрошающей «быть может, мне лучше уйти?». Он был потрясен, когда позднее она объяснила, что боялась, будто ему стыдно находиться с ней, потому что она не изысканна, не элегантна и не принадлежит высшему обществу. Все это время он только и думал о том, насколько она элегантнее и изысканнее остальных.

Так кто же, кто эта Грейс Самнер? Мошенница с задатками неплохой актрисы или нечто совсем другое?

Гаррисон едва сдержал мучительный стон. Почему он так сомневается в ней, а не в себе? Да, возможно, она не хладнокровная хищница. Его отец слишком хорошо знал цену деньгам, был слишком одержим ими, чтобы так просто отдать почти незнакомому человеку, да еще распорядиться передать их еще более чужим и незнакомым людям. Гаррисон Сейдж-младший был самым расчетливым, экономным и, пожалуй, скупым человеком из всех, кого знал Гаррисон Третий. Филантропия – последнее, в чем его можно было заподозрить. Едва ли он изменил свое мнение, даже рассуждая о неизбежной смерти. Он бы удостоверился, что его состояние останется в семье, неуклонно возрастая, достигая невероятных размеров. Что с ним произошло и так его изменило? Он не мог быть в здравом уме и твердой памяти, когда назначил Грейси единственной законной наследницей. Должно быть, случилось помутнение рассудка, а она, вероятно, этим воспользовалась. Возможно, убедила передать все средства на благотворительность и назначить себя ответственной за эти действия, а заодно и за фонды. Как только внимание к этому делу и ее персоне утихнет, она, возможно, планировала забрать деньги и сбежать.