Элизабет Беверли - Щедрый дар Страница 15

Да, пожалуй, именно так. Единственное разумное объяснение.

Он сделал это, смог преодолеть чары Грейси Самнер. «Грейс Самнер». Он не намерен очаровываться снова.

Утром после приема Грейси спустилась первой. Вивиан оставалась на вечеринке, когда они с Гаррисоном покидали ее. Гаррисон решил пропустить стаканчик чего-нибудь горячительного, прежде чем отправиться в постель. Завтрак на террасе еще не накрыли, Грейси решила вернуться в дом… особняк… дворец… самое огромное жилище, которое когда-либо видела, чтобы самой найти чего-нибудь на кухне. Для начала сварить кофе, так как день без кофеина равносилен дню без драгоценного живительного кислорода. Стоило войти в коридор, который, как ей казалось, ведет в кухню, она тотчас уткнулась в широкую мужскую грудь. Вот черт!

– Та-ак! – Гаррисон схватил ее за руки, отстранил от себя на несколько шагов. – Куда это мы спешим? Планируем воспользоваться тем, что дома никого нет и набить карманы всем, что не прибито гвоздями?

Грейси не обратила его внимание на то, что ее брюки и блузка не имели карманов, а если бы имели, она никак не смогла бы спрятать антикварную мебель и предметы интерьера. Однако хмуро и неодобрительно посмотрела на него. Когда они расставались вчера вечером, между ними установились весьма неплохие отношения, достигли почти дружеского ощущения комфорта, которое не покидало их всю дорогу домой.

Однако уже следующим утром он, вероятно, захотел вернуться к тягостному противостоянию, которое, как она думала, наконец исчезло. Или, по крайней мере, уменьшилось настолько, что он больше не считал ее гадкой воровкой. Она отступила, освободившись от его хватки, нахмурилась еще сильнее. А сделать это было не так просто, он, как назло, выглядел еще притягательнее, чем обычно.

– И вам доброго утра.

Он был несколько уязвлен ее невозмутимым приветствием.

– У прислуги сегодня выходной. И все сами завтракают.

– Нет проблем. Кроме того, что я не знаю, где кухня.

– Вы на верном пути. Вам сюда.

Возможно, она и на верном пути, но если бы он не появился там, где они встретились, вскоре на ее поиски пришлось бы отправлять экипаж службы спасения. Постигая немыслимые размеры этого жилища, невообразимые убранства и окрестности, она поражалась фантастическому богатству Гарри и тому, как он, от многого отказавшись, сбежал в Цинциннати, и насколько чужим казался для этого места тот человек, которого она знала.

Даже кухня выделялась неумеренностью и явными излишествами, громоздкая, переполненная самыми современными приборами и приспособлениями, о предназначении некоторых из них не догадывалась даже Грейси с ее опытом работы в кафе и ресторанах.

– Кофе, – казалось, что это прозвучало скорее как пожелание, чем требование, – я хотела сказать, если покажете, где он, я приготовлю.

– Я уже все сделал вчера ночью. Просто нажмите кнопку.

Она огляделась в поисках кофеварки, затем, напомнив себе, что находится в доме миллиардера, переключилась на поиски кофемашины. Не обнаружила. Гаррисон заметил ее смятение и жестом указал на что-то у нее за спиной. Грейси увидела гигантское, блестящее хромом насекомое, взглянула на Гаррисона ошеломленно и озадаченно.

– Kees van der Westen, – словно подсказывая, он назвал фирму, производящую лучшие и легендарные кофемашины для эспрессо.

Возможно, он думал, что ей требовалась подсказка, но для нее Kees van der Westen звучало как нечто, заслуживающее места в музее искусств Метрополитен. Она продолжала смотреть на него в неловком молчании, он прошел мимо нее к большому металлическому жуку, поставил кофейную чашку под одну из его конечностей и нажал на кнопку. В тот же миг машина загудела, и восхитительная, такая соблазнительная струйка ароматного густо-коричневого напитка полилась в чашку.

– Ничего себе, – не выдержала она. – Эта штука впечатляет гораздо больше, чем кофемашина в нашем ресторане. И во сколько она вам обошлась?

Гаррисон, судя по всему, не счел вопрос необычным.

– Не знаю. Шесть или семь тысяч долларов, полагаю.

– Семь тысяч долларов? За кофемашину?

– Ну, она готовит эспрессо и капучино. Кроме того, результат действительно стоит этих денег.

– Вы хоть знаете, что еще можно купить на семь тысяч долларов?

– Честно говоря, не очень.

– Есть города, в которых семи тысяч долларов хватило бы на два года обучения в профессиональном колледже. То, что для вас всего лишь кофемашина, для кого-то цена высшего образования.

– Вы только представьте. – Выражение его лица снова стало загадочным и непроницаемым.

– Мне не нужно ничего представлять. Я много занималась этим вопросом. Вы хотя бы задумывались, жизнь скольких людей могут изменить четырнадцать миллиардов вашего отца? Что, совсем никаких предположений? Вы хотя бы знаете, на что можно потратить миллиард? Этого хватило бы на оплату четырех лет обучения в государственном университете двадцати пяти тысячам детей. Двадцать пять тысяч! На миллиард долларов можно купить два миллиона компьютеров для государственных школ. Обеспечить вполне приличным жильем шесть тысяч семей в разных уголках страны. Содержать семь тысяч приютов для женщин, пострадавших от насилия. Сложите все это. Какое множество жизней можно улучшить. А ведь это лишь первые четыре миллиарда.

Выражение лица Гаррисона по-прежнему оставалось непроницаемым, но в глазах промелькнуло что-то обнадеживающее. Неужели появился шанс достучаться до него?

– Деньги вашего отца помогут выстроить библиотеки там, где нет ни одной. Обеспечить музыкальными инструментами школы, которые не могут себе этого позволить. Построить детские игровые площадки в районах, покрытых голым асфальтом. Оплатить детям отдых в лагерях. Построить клиники и центры здоровья. Пополнить запасы пропитания в организациях, помогающих бедным семь ям. Быть может, поэтому в конце жизни Гарри изменил свое решение относительно денег. Чтобы его запомнили человеком, изменившим мир, жизнь конкретных людей.

Теперь выражение лица Гаррисона наконец изменилось. Правда, отнюдь не в лучшую сторону.

– А что насчет его собственной семьи? Неужели отец полностью вычеркнул нас из своей жизни? Вы бесконечно говорите о нем, как об образце альтруизма из Цинциннати, и с легкостью упускаете тот факт, что он отвернулся от своей семьи здесь. Не только от меня и матери, но от моих единокровных сестер и их матерей. Здесь он проводил свою жизнь, получая все, что захочет и когда захочет, зачастую от тех, кого обещал любить вечно. А теперь он хочет раздать все это абсолютно чужим людям? Где логика? А как же ответственность, обязательства? Любовь, черт возьми?

Его эмоциональный порыв поверг Грейси в молчание. И дело не в порыве, а в том, что она вдруг осознала: Гаррисон прав. Она всегда думала о состоянии Гарри как об огромном неделимом конгломерате, который либо пойдет на благотворительные цели, либо достанется семье Сейдж, но ни в коем случае не должен быть разделен. В действительности Гарри мог оставить какую-то часть семье. Не только Гаррисону и Вивиан, но и бывшим женам и другим детям. Почему он не сделал этого?

– Простите меня. – Она понимала: этих слов мало, но не представляла, что еще может сказать. Не знала, почему Гарри исключил из завещания семью. Может быть, решил, что сын сам справится, позаботится о Вивиан без его помощи. Или счел, что выплаты содержания бывшим женам, которые осуществил после развода, обеспечат им и детям безбедную жизнь. И возможно, это правда. И все же он должен был оставить каждому хоть что-то. Показать, что он помнит о них, любит, даже если это было не совсем так.

Одно Грейси знала точно. Каким бы порой резким, вспыльчивым и несдержанным ни был Гарри, он умел любить. Она видела это ежедневно. Возможно, не на словах, а в действиях. Когда-то он любил родителей и маленького брата. И если был в состоянии любить такую несчастную разрушенную семью, как его семья в детстве, то уж точно любил Гаррисона и Вивиан, даже если ему никогда не удавалось показать это. Если бы Гаррисон знал его таким, каким знала Грейси, он тоже смог бы увидеть в нем это.

Ах, если бы только она могла взять его с собой в то время, несколько лет назад, представить того отца, который был знаком ей. Если бы только он смог увидеть Гарри во фланелевом халате. Как он, шаркая ногами, неторопливо бродил по квартире в старых тапочках и бейсболке с логотипом «Редс», заботливо поливал свои цветы, а по телевизору шла игра с участием его любимой команды, а на кухонной плите уютно шкварчало его фирменное блюдо чили. Если бы только он мог видеть, с каким терпением он обучал ее фокстроту, с каким состраданием наполнял едой подносы в приюте, с какой нежностью учил ребят держать биту.

И тут на нее точно озарение снизошло. Есть способ показать Гаррисону все это. Вчера он показал ей того отца, которого знал сам. Почему Грейси не показать ему своего Гарри в Цинциннати? Можно завтра же полететь туда, провести пару дней, отвести Гаррисона в камеру хранения, где до сих пор лежат вещи его отца, показать больницу и приют, где он трудился волонтером, познакомить с некоторыми людьми, знавшими его. Понаблюдать за командой юношеской лиги, которую тренировал Гарри. Она могла бы даже отвести его на танцы в зал «Мундроп».