Джоджо Мойес - Счастливые шаги под дождем Страница 27

– Не понимаю, почему она не плавает. Так жарко. Рози, милая, почему бы тебе не поплавать? Ты можешь ужасно обгореть.

Розалинда посмотрела на мать, лежавшую в шезлонге, а потом молча вынула ноги из воды и прошлепала от бассейна в раздевалку.

Джорджина Липском подняла бровь.

– Скоро, девочки, вы это узнаете. Ах! Эта боль! Я говорила Джонни, каково это. И не собиралась снова пройти через это. – Она выпустила тонкую струйку дыма. – Разумеется, через год я родила Артура.

В отличие от сестры Артур сидел отдельно в мелкой части бассейна, пуская по воде деревянную лодочку. Несмотря на жару, он был в бассейне единственным, что объяснялось состоявшимся накануне концертом варьете, вполне успешным, судя по количеству людей, страдающих от похмелья.

Бывший военный корабль, пароход «Дестини» находился в море почти четыре недели, и его измученные пассажиры – жены морских офицеров, плывущие к мужьям, и офицеры, направляющиеся к новым местам службы, – жаждали отвлечься от нескончаемого путешествия и безжалостной жары. На качающемся на волнах корабле проходили дни, отмеченные только приемами пищи, обрывками сплетен да постепенным, но явным изменением климата, по мере того как они удалялись от Бомбея и подходили к Египту. Джой часто думала о том, как выдерживают моряки в тесноте нижних кают, не имеющих даже окон. Ей хотелось спросить кого-нибудь из мусульман из машинного отделения, каково это – находиться в грохочущих промасленных недрах корабля, но ей дали понять, что ее интерес к делам такого рода неуместен. Пресытившись бесконечными прогулками по палубе («Пошли, Джой! – восклицала Стелла каждое утро, растормошив подругу от сна. – Десять кругов по палубе для укрепления бедер!»), карточной игрой или в штормовую погоду бренди и имбирным пивом как средствами от морской болезни, они со Стеллой вместе с небольшой группой других пассажиров хватались за возможность заняться чем-то новым.

Выпивки было много. Больше, чем обычно. Начал один из гостей за капитанским столом, грубовато исполнив «My Blue Heaven», а затем, после невразумительных протестов, попутчики Джой стали едва ли не драться друг с другом за возможность спеть, рассказать анекдот или поведать некое откровение. Стелла, вдохновленная тремя порциями джина с тоником, встала и спела «Singing In the Rain», компенсируя отсутствие мелодичности обаянием, которое покорило буквально всех. За ней следом выступил Петер, дородный загорелый голландец, по-голландски прокричавший что-то насчет бриллиантов. Затем он безуспешно пытался усадить Стеллу за фортепьяно, хватая ее за тонкие кисти и прижимая их к клавишам. Сидящие за столом вместе с Джой искренне восхищались изысканной скромностью, с какой Стелла отказывалась играть, так что Джой не пришлось говорить, что подруга умеет играть лишь «Chopsticks».

Вечер испортился после того, как стюарды принесли бутылку довольно-таки забористого коньяка. Стало еще хуже, когда Петер согласился на спор одним глотком выпить оставшуюся треть бутылки. И наконец дело довершили мистер Фервезер с женой, когда, поднявшись, они взялись за руки и попытались исполнить дуэт из «Искателей жемчуга». Однако мучительная его кульминация вызвала у Джорджины Липском приступ смеха, и она пролила спиртное на розовато-лиловый атласный лиф своего платья, а один из офицеров, Луис Бакстер, принялся швырять хлебные шарики, поэтому капитану пришлось вмешаться и добродушно призвать всех к порядку. В конце концов порядок был наведен, но миссис Фервезер, красная от обиды, до конца вечера ни с кем не разговаривала, даже когда ее заставили встать между двумя стюардами в беспорядочную линию танца конга[5], вьющуюся по всей верхней палубе. Именно в этот момент Джой заметила, что Стелла снова пропала.

– Знаешь, у меня целый день ушел на то, чтобы я смогла смотреть прямо, – сказала Джорджина, водружая на нос темные очки. – Не понимаю, как вам, девчонкам, удается выглядеть крепкими и бодрыми. Полагаю, на рассвете дети вас не будят.

– Фу, как же я разбита! – Стелла пригладила взъерошенные волосы.

Неудивительно, подумала Джой, вспомнив, как рано утром Стелла приползла в каюту.

Теперь, пока они лежали в солярии в новых купальниках, состоящих из двух частей, Джой старалась не думать слишком много о частых отлучках Стеллы. Она не сомневалась, что подруга любит Дика, лихого пилота, за которого вышла замуж вскоре после свадьбы Джой. «Мне хотя бы не придется пересекать полмира, чтобы встретиться с ним», – резко отвечала Стелла на ее осторожные расспросы. Однако неумеренный флирт Стеллы с другими офицерами и в особенности ее дружба с Петером лишали Джой чувства равновесия, как это случалось в штормовую погоду.

Джой занимала каюту вместе с Джорджиной Липском и ее детьми. Однажды вечером, когда дети уснули, она неблагоразумно поделилась своей тревогой с соседкой. Джорджина подняла одну бровь и назвала Джой наивной.

– Это происходит на каждом корабле, дорогая, – сказала она, закуривая сигарету. – Некоторым девушкам трудно бывает хранить верность, когда вокруг столько очаровательных офицеров. Я бы сказала, виновата здесь скука. Чем еще заняться на борту?

Эти слова Джорджины и то, как небрежно она выпустила вместе с дымом последнюю фразу, заставили Джой подумать: а может, она и вправду наивна? Она не замечала, чтобы Джорджина, мужем которой был флотский инженер, имела каких-то особых друзей, но ведь с того момента, как она просила Джой и Стеллу выйти из каюты, чтобы почитать детям перед сном, и до ее появления за ужином проходило добрых два часа. Между тем Джой точно знала, что купал детей перед сном и читал им приветливый стюард из Гоа, который сам ей об этом сказал. Возможно, Джорджина тоже время от времени увлекалась очаровательными офицерами. И возможно, Джой была единственной женщиной, которая не увлекалась. Она подумала о Луисе Бакстере, который накануне, сев рядом с ней, оказывал ей знаки внимания. Но внимание Луиса, хотя и приятное, оставило Джой равнодушной – никто на борту не мог сравниться с Эдвардом.

Как это часто с ней бывало, Джой принялась вспоминать то, что было полгода назад, когда она в последний раз виделась с мужем. А виделась она с ним в течение двух суток. Они поженились в Гонконге, во время его двухсуточной увольнительной, в присутствии лишь ближайших родственников – к огорчению ее матери. Свадебный завтрак состоял из «коронационного» цыпленка и шабли, специально привезенного одним из коллег отца, знающего толк в винах.

На Джой было простое облегающее белое платье из атласа, выкроенное по косой. «В этом ты будешь казаться не такой долговязой», – заявила ее мать. Что касается Эдварда, то он двое суток носил на лице улыбку. Стелла затмила подругу, появившись в темно-синем платье с глубоким вырезом и украшенной перьями шляпе, заставив собравшихся дам, не разжимая накрашенных ртов, огрызаться друг на друга. Тетушка Марселла, специально прибывшая из Австралии, наступила на шлейф ее платья, потом свалилась, жалуясь на влажность. Отец слишком много пил, плакал и дал французскому шеф-повару в отеле «Пенинсула» такие щедрые чаевые, что мать лишилась дара речи на последний час приема. Но Джой было все равно. Она почти не отдавала себе отчета в происходящем. Лишь держалась за широкую веснушчатую руку Эдварда, как за спасательный плот, не в силах поверить, что после почти года молчаливых сомнений – в то время как мать высказывала их вслух – Эдвард вернулся, чтобы жениться на ней.

Джой понимала: дело не в том, что Элис не желает ей счастья. Не такой уж злой она была. Просто мать считала, что любой близкий контакт непременно принесет несчастье. «В первую брачную ночь, – серьезно начала она однажды вечером, когда они тщательно упаковывали приданое Джой в оберточную бумагу, – ты должна постараться… сделать вид, что ничего не имеешь против. Притвориться, что тебе это нравится. – Словно борясь с собственными воспоминаниями, Элис опустила глаза на шелковое белье, отделанное кружевами. – Им не по душе, если ты показываешь свое неудовольствие». На этом напутствия Элис к замужней жизни дочери иссякли.

Джой смущенно сидела рядом с ней, понимая, что мать попыталась дать ей какой-то важный материнский совет. У нее и в мыслях не было критиковать мать за это, напротив, она испытывала благодарность. Но как ни старалась, была не в состоянии соотнести материнский опыт со своим, когда у нее был Эдвард. Если отец, обычно нетрезвый, пытался обнять мать, она заметно вздрагивала и хлопала его по ищущим рукам. Сама Джой, проснувшись, всегда мечтала о том, чтобы Эдвард прикоснулся к ней.

Так что, когда наступила первая брачная ночь, Джой и не думала пугаться. Она уже давно жаждала преодолеть невидимую грань между посвященными женщинами и непосвященными, как она сама. Распаленная его долгим отсутствием, когда ей оставалось заполнять пустоту лишь смутными, беспокойными снами, она прильнула к нему с жадностью, почти не уступающей его страсти.