Джоджо Мойес - Счастливые шаги под дождем Страница 28

Так что, когда наступила первая брачная ночь, Джой и не думала пугаться. Она уже давно жаждала преодолеть невидимую грань между посвященными женщинами и непосвященными, как она сама. Распаленная его долгим отсутствием, когда ей оставалось заполнять пустоту лишь смутными, беспокойными снами, она прильнула к нему с жадностью, почти не уступающей его страсти.

Разумеется, это было не идеально. Да она в точности и не знала, что значит идеально. Джой просто наслаждалась его близостью, погрузившись в удовольствие от прикосновения мужской кожи, под которой играли мышцы, от ее запаха и рисунка. Все это было желанным избавлением от принаряженной и припудренной женственности, до сих пор царившей в ее жизни. Джой нравилась энергия их соединенных тел и то, что страсть Эдварда к ней не приводит ее в замешательство. На следующий день, радостная и нисколько не смущенная своим новым состоянием, она встретила вопрошающий взгляд матери широкой, уверенной улыбкой. Но Элис, вместо того чтобы порадоваться за дочь, поморщилась и поторопилась уйти под предлогом, что ей нужно на кухню.

Почти каждый штрих той ночи запечатлелся в памяти Джой, и она предавалась воспоминаниям в бесконечные влажные ночи, которые проводила в одиночестве, снова оказавшись в своей детской постели. Было даже и к лучшему, что она должна была увидеться с Эдвардом через пять месяцев и четырнадцать дней, прибыв в Тилбери после шестинедельного путешествия на пароходе «Дестини».

Стелла тоже собиралась встретиться с Диком, и ее родители, как и родители Джой, радовались, что девушки будут путешествовать вместе, хотя перед тем на них обрушился поток советов. Элис была убеждена, что морские транспортные корабли – рассадник аморальности. Дело в том, что кузен Бей Лин во время войны служил коком на военном корабле, и служанка рассказывала о веренице скучающих жен морских офицеров, которые ходили взад-вперед по трапам, ведущим к каютам мужчин. Джой не знала, чем больше шокирована ее мать – внебрачными связями или тем, что эти связи были с мужчинами не офицерского звания. Мать Стеллы с ее вечными «нервами» была больше обеспокоена недавней катастрофой с кораблем «Эмпайр уиндраш», затонувшим в шторм у берегов Мальты. Но Стелла и Джой, впервые вырвавшись из-под опеки родителей, были полны решимости пуститься в приключение.

Правда, после нескольких недель на борту оказалось, что представление Стеллы об этом несколько отличается от представления Джой.

– Верно. Пойду немного прогуляюсь, – сказала Стелла, опуская с лежака гладкие загорелые ноги и кивая Джорджине Липском.

Та подняла голову. Невозможно было понять, о чем она думает, поскольку глаза были закрыты очками.

– Далеко? – спросила Джорджина.

Стелла неопределенно махнула рукой в сторону носа корабля.

– Просто хочу размять ноги, – небрежно произнесла она. – Посмотрю, чем занимается публика. Похоже, многие остались сегодня в каютах.

Джой пристально посмотрела на Стелу и поняла, что та отказывается встречаться с ней взглядом.

– Желаю приятно провести время. – Джорджина улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.

Стелла поднялась и, завернувшись в купальный халат, решительно направилась к бару. Джой, неожиданно огорчившись, поборола в себе искушение последовать за ней.

На время воцарилось молчание, и Джорджина взяла у официанта очередную порцию спиртного.

– Твоя подружка хочет привлечь к себе внимание. – Она загадочно улыбнулась из-под темных очков. – Нет способа быстрее добиться известности, чем заводить шашни на воде.

Джой лежала на своей койке, вытянув ноги и ловя дуновение ветерка между окном и приоткрытой дверью. В эти последние несколько дней путешествия она много времени проводила именно так, не желая быть весь день в компании других жен и их капризных скучающих детей или других офицеров, которые собирались в барах, вспоминая о минувших сражениях. Когда они отправлялись в путешествие, Джой с волнением предвкушала первое настоящее приключение в своей жизни. Но на протяжении долгого пути из Бомбея в Суэц, когда температура воздуха повышалась, дни как будто замедлились и время остановилось, а мир сузился до бара, палубы и столовой. Постепенно все пассажиры стали чувствовать себя на борту некой постоянной принадлежностью, даже не особенно стремясь сойти на берег в портах. Со временем все трудней становилось вообразить себе другую жизнь, и как следствие, многие и не пытались, отдавшись неспешному ритму жизни на борту. В конце концов пассажирам стало казаться, что их прежние занятия – теннис на палубе, вечерние прогулки, плавание – требуют чересчур больших усилий, и даже разговоры происходили теперь редко. Теперь они все чаще и чаще засыпали после обеда или смотрели фильмы вечером, и только некоторые вяло подпевали актерам. По вечерам они смотрели туманным взором на переливчатые закаты, успев привыкнуть к их неземной красоте. Только люди вроде Джорджины Липском, вынужденные подчиняться потребностям детей, были вовлечены в какую-то деятельность.

Стелла то хандрила, то становилась беспокойной, и временами Джой даже радовалась, когда подруга исчезала. Все это устраивало Джой, которая поняла, что недостатки корабельной жизни очень напоминают то, что осталось в Гонконге. Поэтому она со спокойной совестью потворствовала своей антиобщественной природе. Ей нравилось оставаться в каюте одной и рассматривать то, что она почитала сокровищами Эдварда: его письма, уже успевшие измяться, свадебную фотографию в рамке и маленькую китайскую картинку – голубая лошадь на рисовой бумаге, – которую купил ей Эдвард в первый день их семейной жизни, когда они гуляли по Гонконгу.

В то утро он разбудил ее рано, и Джой широко раскрыла глаза, в полудреме не совсем понимая, как оказалась в одной постели с этим мужчиной. Вспомнив, она потянулась к нему, томно обхватив руками его веснушчатую шею и щурясь от яркого света. Эдвард притянул ее ближе к себе, тихо что-то бормоча. Но она не слышала ничего, кроме шуршания простынь.

Позже, когда открытая кожа Джой высохла от пота, Эдвард приподнялся на локте и чмокнул ее в нос.

– Давай вставать, – прошептал он. – Хочу, чтобы наше первое утро мы провели вдвоем, пока все еще спят. Давай убежим.

Немного обидевшись на то, что Эдвард не хочет остаться в постели новобрачных, Джой обвилась вокруг него теплыми ногами. Но, желая угодить ему, почти сразу встала, надела шелковое платье и короткий жакет – наряд, сшитый матерью. Они заказали себе в номер чай и быстро выпили его, смущенно глядя друг на друга через стол, а потом, жмурясь от света, вышли на шумные улицы столицы. Вид, звуки и далеко не благоухающие ароматы Коулуна ранним утром ошеломили их. Джой рассматривала все с удивленным непониманием новорожденного, поражаясь тому, как сильно изменился мир за сутки.

– Мы сядем на паром «Стар», – сказал Эдвард, схватив ее за руку и потянув за собой к терминалу. – Хочу показать тебе Кэт-стрит.

Джой не бывала на рынке на Кэт-стрит. Предложи она отправиться туда матери, та побледнела бы, говоря, что это прибежище преступников и проституток – правда, мать назвала бы их падшими женщинами – и что туда не ходят люди их класса. Это место располагалось в западной части острова, которую Элис именовала чересчур китайской. Но когда они сидели на деревянных лавках парома, пребывая в блаженстве своего нового состояния и не замечая гомона голосов вокруг, Эдвард рассказал Джой, что со времени революции 1949 года в Китае в эту область хлынуло имущество семей и здесь можно найти ценные старинные вещи.

– Хочу кое-что тебе купить, – сказал он, проводя пальцем по ее ладони, – чтобы у тебя была вещь, которая напоминала бы тебе обо мне, пока мы в разлуке. Что-то особенное для нас обоих.

Он тогда назвал ее миссис Баллантайн, и Джой зарделась от удовольствия. Каждый раз, как Эдвард напоминал ей о статусе жены, Джой думала об интимных подробностях предшествующей ночи.

Они приехали сразу после семи, но жизнь на рынке на Кэт-стрит уже кипела вовсю. Торговцы, сидящие со скрещенными ногами перед скатертями, на которых разложены старинные часы, искусно вырезанные из нефрита изделия. Расположившиеся на скамейках старики, а рядом с ними – клетки со щебечущими птичками. Отделанные позолотой дорожные кофры. Мебель, украшенная эмалью. И над всем этим – сладковатый аромат пасты из репы, которую предлагали разносчики, зазывая покупателей пронзительными голосами и болтая так быстро, что даже Джой, неплохо владевшая кантонским диалектом, почти ничего не понимала.

Все это напоминало Дикий Запад. Но Джой, глядя на энтузиазм Эдварда, подавляла в себе желание прижаться к нему. Он не хотел, чтобы жена цеплялась за него, – он говорил ей об этом накануне. Ему нравилась сила Джой, независимость, то, что она не суетится и не дрожит, как жены других офицеров. Лежа в темноте и обнимая ее, Эдвард тихим голосом рассказал, что знал лишь одну другую женщину, похожую на нее. Он тоже любил ее. Но во время войны ее убило бомбой в Плимуте, куда она приехала к сестре. Джой почувствовала, как при слове «любил» у нее сжалось сердце, хотя она понимала, что эта женщина не может быть для нее угрозой. И с этим чувством пришло пугающее понимание того, что теперь ее счастье в плену у него и она стала заложницей его бездумных слов, почти полностью завися от его доброты.