Причина времени - Аксенов Геннадий Петрович Страница 24

Кант в гордом одиночестве, по сути дела, но твердо, навсегда и бесповоротно присоединяется к идее Ньютона о не принадлежности времени и пространства к материальному миру и всем его движениям. И здесь надо иметь ввиду, что поскольку он везде говорит о чистом и квалифицированном познании, а последнее есть измерение объектов и процессов посредством величин, то формы этих величин вносятся в науку человеком (ученым, а не человеком вообще) на основании интуитивно понимаемого, т.е. текущего до всяких материальных движений времени и существующего до всяких внешних материальных объемов пространства. Идея времени есть созерцание, то есть до-рассудочное состояние. Термин Канта “Die Anschauung” по-русски традиционно переводят как “созерцание”, хотя можно переводить и как “интуиция”, что было бы яснее сегодняшнему читателю. “Время не есть что-то объективное и реальное, оно не субстанция, не акциденция, не отношение, а субъективное условие, по природе человеческого ума необходимое для координации между собой всего чувственно воспринимаемого по определенному закону и чистого созерцания”. (Кант, 1964, с. 400).

В споре между Кларком и Лейбницем Кант безоговорочно принимает сторону Кларка, выражающего мысли автора “Начал” и сражается в своей кенигсбергской келье на два фронта – против тех, кто представляет время и пространство абсолютно существующими просто самими по себе как внешнюю абсолютную длительность и внешнее абсолютное вместилище, так и против Лейбница, для которое время есть простое отношение между вещами. Последний по сути дела пытается, говорит Кант, по движениям определить время, а это невозможно, потому что наука поступает ровно наоборот: с помощью времени постигает движение. Как и Ньютон, Кант полагает, что “причина мира есть вне его находящееся сущее, и притом Он не душа мира, и присутствие ее (причины – Г.А.) в мире не локальное, а виртуальное”. (Кант, 1964, с. 410). (Поскольку слово “виртуальный” в сегодняшнем русском языке приобрело смысл “иллюзорный”, “придуманный”, “кажущийся”, “нереальный”, мало понятно сейчас, что тогда оно обозначало еще “действительный”, “феноменальный” в отличие от ноуменального).

До-опытное свойство пространства и времени принадлежать к познающему научно человеку Кант в эти годы доказывает еще тем, что привлекает для анализа те стороны пространства, которые используются в науке как раз очень интуитивно. Наука более осознанно пользуется пока только количественными отношениями времени и пространства – отношениями “раньше – позже”. Но есть еще отношения “верх – низ” или “левое – правое”, то есть такая тонкая материя, как направление пространства. Векторность как раз очень наглядно демонстрирует “человеческое измерение” времени и пространства и отсутствие их в материальных процессах. В работе, названной просто “О первом основании различия сторон в пространстве” Кант заявляет, что направленность пространства не может быть понята из самих вещей и это доказывает, что “абсолютное пространство обладает собственной реальностью независимо от существования всякой материи и даже в качестве первого основания возможности ее сложения”. (Кант, 1964, с. 372).

Первое основание для такого определения направления – положение нашего тела. С него (как с пульса Галилея) начинается наше познание и эта вещь не есть та, от которой надо освобождаться, но надо принять за реальность мира. Отношение сторон пространства – верх, ширина, длина -- мы различаем только по положению тела. По нему мы судим о сторонах света и о звездном небе. Но еще более наглядно и вместе с тем более загадочно – существование правого и левого. Если стороны света как бы существуют объективно, по положению Земли, хотя это и иллюзия, но очень привычная в связи с нашей привязкой к поверхности Земли, то правое и левое связано глубочайшим образом неразделимо с человеком, зависит только от него. Правое и левое можно понять только по нашим рукам, или по некоторым явлениям живой природы (раковины улиток, завитки волос на темени). А это указывает на загадочную и пока непонятную связь с абсолютным пространством, говорит Кант.

Но все эти ранние работы – только артподготовка. Наконец, на сцену выступают регулярные главные силы – фундаментальная “Критика чистого разума”, а за ними “Пролегомены”, где вопрос о времени и пространстве разобран систематически и в широком контексте.

Все та же проблема, мучившая Аристотеля – о единстве делимости и неделимости времени – теперь принимает у Канта, как мы видели, решившего ее в том же ключе, более развитую форму. Кант задается вопросом: как возможно познание вообще? Почему это важно, в чем тут проблема? Да потому что по здравому рассуждению возможно только познание, употребляющее аналитические понятия и по видимости невозможно то, которое употребляет синтетические понятия. Первые не требуют никакого приращения смысла, это распространение одного качества латерально на один и тот же класс явлений без переноса на другой. Это экстенсивное развитие. Например, говорит он в “Пролегоменах”, суждение “Все тела протяженны” – понятие аналитическое. Здесь человеку не требуется научный опыт, он из своего прошлого знает о протяженности. Одно и то же качество переносится на однородные предметы. Они содержат то, что уже мыслилось ранее. Аналитическое априорное (то есть не требующее научно выраженного опыта) суждение есть суждение поясняющее. Но вот суждение типа “Некоторые тела обладают тяжестью” относятся к суждениям априорным синтетическим. Они уже не поясняющие, а расширяющие область познания, относятся к научным суждениям.

Первым суждениям научный опыт не требуется, вторым – необходим. И тут приходится что-то преодолевать, проходить через какую-то неясную пропасть, через разрыв. В чем, спрашивает Кант – вот где содержится в конце концов его вопрос и он очень серьезен, – через разрыв в чем?. К простому пояснению добавляется опыт, но чтобы он стал возможен, необходимо предварительное условие – форма, в которой оно будет достигнуто, добыто. И вот эта-то форма накладывается сверху на априорное суждение, иначе опыт не сможет состояться. (Заметим, что он имеет ввиду научный опыт, а не всякий, не бытовой, который происходит также, но проанализировать его сложнее, чем отчетливый, рассудочный, последовательный, осознанный).

Все суждения математики, а это суждения о величинах – синтетические, утверждает Кант. Следовательно, в них до опыта заложена наша интуиция, разрыв в плавном переносе качеств посредством количества. А интуиция или созерцание – есть некоторое усилие разума, рывок, переход к новому качеству. “Мое созерцание может предшествовать действительному предмету и иметь место как априорное познание только в том единственном случае, если оно не содержит ничего, кроме формы чувственности, предшествующей в моем субъекте действительным впечатлениям, через которые предмет действует на меня”. (Кант, 1994Б, с. 37). Геометрия и есть такое чистое созерцание пространства, а арифметика, которая имеет дело с величинами, есть чистое созерцание времени. Если из эмпирического созерцания исключить все эмпирическое, то останется только пространство и время, существующее до всякой эмпирии, следовательно. “Но это становится совершенно понятным, коль скоро признать пространство и время чисто формальными условиями нашей чувственности, а предметы – просто явлениями; в самом деле, тогда форма явления, т.е. чистого созерцания, может без сомнения быть представлена из нас самих, то есть a priori”. (Кант, 1994Б, с. 39).

Мы должны понять Канта в том смысле, что пространство и время есть такие формы человеческого познания, которые предписывают познанию природы формы чувственности. Они не идеалистичны, как можно подумать, не есть простая идеальность. Идеальными они были бы, если бы мы представляли себе внешний мир вообще несуществующим, простым плодом нашего воображения, а реально существующими – только наши суждения, то есть как бы нас самих без внешнего мира. Наше познание есть условность, как бы договор наш с природой, она поставляет материю, а мы поставляем формы ее познания через пространство и время, принадлежащие только нам, происходящие из нас. Возникает синтез, синтетическое суждение – новое качество, новый мир, в сущности не свойственный отдельно ни человеку, ни миру самому по себе. Вот она опять возникает – Ding an sich. Это новое качество есть явление вещи, она показалась нам на границе между миром материальным и идеальным миром нашего мышления. А сущность, за которой мы не устаем гнаться – это иллюзия горизонта, Вещь-сама-по-себе. И лучше позабыть о ней, честное слово. Сущность – она или для обыденных рассуждений или для чисто словесных философских рассуждений, но не для научного познания.