Кент Кил - Психопаты. Достоверный рассказ о людях без жалости, без совести, без раскаяния Страница 28

Поэтому я написал обо всех своих пяти исследованиях и опубликовал их до защиты диссертации. Вообще говоря, в тюрьме я собрал так много данных, что написал еще где-то пятнадцать статей и тоже их опубликовал. На самом деле я должен был написать намного больше; данные все еще ждут своей очереди в папках на полках у меня в кабинете, напоминая, что я обязан их опубликовать или погибнуть.

Дожидаясь, пока диссертационная комиссия назначит дату моей защиты, я вернулся в тюрьму, чтобы чем-нибудь занять голову.

Доктор Бринк попросил меня провести оценку риска заключенных. В Канаде оцениваются все преступники перед освобождением из тюрьмы. Специалист проводит беседы с заключенными и изучает их личные дела. Затем полученную из этих источников информацию вносят в формулу, которая учитывает все отягчающие и смягчающие факторы и определяет итоговый балл. Низкий балл означает, что у заключенного низкий риск совершения новых преступлений; высокий балл – что он, вероятнее всего, снова нарушит закон в ближайшие три года. Этими баллами обычно пользуются комиссии по УДО, чтобы назначить условия освобождения.

Например, если заключенный получает высокий балл, комиссия может дать рекомендацию перевести его на такой режим, при котором он проводит день на свободе, а ночь – в тюрьме. Таким образом заключенный может постепенно влиться в общество. Со временем он получает больше льгот. Это снижает факторы риска и способствует интеграционным факторам, обеспечивая безопасность общества. По-моему, такой порядок хорош для всех, в том числе, и даже в первую очередь, для заключенного.

Проводя оценку риска, я всегда спрашивал заключенных, хотят ли они вернуться в тюрьму. Все как один отвечали «нет». Я говорил им, что цель этого интервью – понять, как уменьшить вероятность, что они снова нарвутся на неприятности после освобождения. Многим заключенным было интересно, какие факторы способствуют риску, а какие помогают избежать рецидива.

Хотя Перечень психопатических черт создавался совсем для другой цели, он поразительно точно предсказывает, кто снова преступит закон, а кто нет. Да, у заключенных, набравших высокий балл по перечню, в 4–8 раз больше вероятность рецидива, чем у заключенных, набравших низкий балл. Вторые обожают ППЧ; первые от него совсем не в восторге.

Однажды прямо во время интервью пришел другой заключенный и стал колотить в дверь. Его было видно в окошко. Тот, кто сидел у меня в кабинете, сказал, что придет попозже, и мы договорим. Он не хотел мешаться под ногами у того, кто стоял за дверью. Я согласился.

Это был психопат с высокими баллами по перечню. Его звали Мартин. Он часто ввязывался в неприятности в тюрьме, о нем шла дурная слава. Я открыл дверь, чтобы впустить Мартина и выпустить другого заключенного.

Мартин в явном возбуждении мерил шагами кабинет. Потом сел и бросил мне на стол лист бумаги. Я подошел к столу с другой стороны, взял лист и сел.

– Что случилось, Мартин? – спросил я.

– Вы можете мне сказать, что означает этот хренов ППЧ? Я только что получил оценку риска, и доктор заявил, что я психопат. Он сказал, что якобы у меня очень высокий риск повторного преступления. Я вам не Ганнибал Лектер, – сказал он.

Я посмотрел на фотокопию оценочного листа. Мартин набрал 35 баллов. Во время нашего интервью для исследования я дал Мартину чуть больше – 39 баллов, но, когда человек попадает в один процент из ста, как те, кто набрал 37 или 39 баллов из 40, это не имеет большого значения, что у меня он оказался в 99,8-й процентили, а не в 99,5-й.

– Я могу рассказать вам о ППЧ. Мы используем его в нашем исследовании, как и многое другое.

– Давайте. Что это все за муть – отсутствует эмпатия, раскаяние, и всякое дерьмо?

Он так разозлился, что брызгал слюной.

– Помните, вы рассказывали мне про своих жертв?

– Помню, – ответил он.

– Вы же говорили, что снова сделали бы это?

Мартин с большой жестокостью изнасиловал нескольких женщин.

– Разумеется. Ну и что? Эти суки сами нарвались. Что вы хотите сказать?

Я помолчал, ожидая, догадается ли Мартин про отсутствие эмпатии, которое так ясно выразилось в его последнем заявлении. Нет, не догадался.

– Так вот, ваше отношение к этим женщинам и то, что вы не можете понять, как на них повлияли ваши действия, дает вам высокий балл по пункту «отсутствие эмпатии и раскаяния».

– А, вот оно что. Да, погано, – ответил он.

– Помните, вы рассказывали, как кинули своего начальника и как вымогали деньги у родителей?

Для Мартина забрезжил свет.

– Черт. И вот это означают мои баллы? – спросил он.

– Да, – честно ответил я.

– А другие пункты, они что значат? – спросил он.

Я объяснил Мартину несколько пунктов.

Он только кивал. Он по всем пунктам вписывался в Перечень психопатических черт. Во всех сферах жизни Мартин был образцовым психопатом.

– Господи. Так вот что все это такое, – сказал он, уже улыбаясь.

– Да, именно это, – снова ответил я.

– Ну так вот, вся эта психопатическая муть – просто бред собачий; я не хочу, чтобы меня звали психопатом.

В ответ я только посмотрел на него с самым невозмутимым видом, на который только был способен.

Мартин сдвинулся на краешек стула, схватил мою ручку, перевернул к себе копию своего оценочного листа и стал что-то быстро писать. Он зачеркнул слово «психопатия» вверху и надписал большими печатными буквами «СУПЕРМЕН». Он повернул листок, чтобы показать мне свое творение, и сказал:

– Я не психопат. Это неправильное слово. Теперь это называется «Перечень суперменских черт». А я супермен.

Мое невозмутимое лицо невольно разъехалось в улыбке. Пожалуй, я прибавил бы Мартину балл по первому пункту – «болтливость и поверхностное обаяние».

Мартин выбежал из моего кабинета и в следующие дни перед всеми хвалился своими баллами по «Перечню суперменских черт». Сокамернику Мартин велел называть себя суперменом, иначе он его изобьет.

В тюрьме не бывает скучно.

Наступил день моей защиты в университете. Я надел свой единственный костюм, еще раз просмотрел слайды и убедился, что презентация полностью готова. В аудиторию набилось человек двести студентов и преподавателей. По всей видимости, защита диссертации о психопатах интересовала многих.

Я закончил получасовое выступление и с благодарностью выслушал аплодисменты, а потом начались вопросы. Я не торопился, отвечая на них, но старался, чтобы ответы были краткими. Моя защита продолжалась всего-то час. Потом комиссия попросила меня выйти, пока она будет решать, провалил я защиту или нет.

Через несколько минут открылась дверь, и мой научный руководитель доктор Роберт Хэр протянул мне руку и сказал:

– Доктор Кил, не хотите ли вернуться в комнату?

Я защитился!

Вот я и стал доктором психологии и нейронаук Университета Британской Колумбии. Толпа зааплодировала, когда я вернулся в зал и поблагодарил всех за внимание.

Комиссия постановила, что я защитился «с отличием», и президент университета согласился с этим. Это высшая честь, которой удостаиваются лишь немногие диссертанты.

В лабораторию доктора Лиддла я вернулся научным сотрудником со степенью доктора.

Вскоре после моей защиты доктор Хэр ушел из университета, но по-прежнему вел активную исследовательскую работу. Я оказался его единственным студентом с опубликованными исследованиями мозговой активности и нейровизуализации психопатов.

Всего через три месяца моей научной работы уже с докторской степенью доктор Лиддл срочно пригласил меня к себе. Он объяснил, что по семейным причинам он с женой возвращается в Англию. Я был слегка ошарашен. Ведь я планировал проработать с ним еще три года.

Я понял, что мне придется искать новое место. К тому же моя работа в канадской тюрьме строгого режима подходила к концу.

Столкновение

Я вернулся в свою зону комфорта – тюрьму, чтобы продолжить работу над исследованием мозговых волн при помощи новой системы ЭЭГ, которую мы только что сконструировали. У нее было шестьдесят четыре канала, в восемь раз больше, чем у предыдущей. Дополнительные каналы позволяли мне охватить всю голову исследуемого во время записи, а не разрозненные участки, как с восьмиканальной системой, с которой я начинал.

Я также обновил свое резюме и разослал его по всем вакансиям мира, соответствовавшим моей квалификации. Чтобы не тревожиться мыслями о том, куда занесет меня жизнь, я оставался по уши погруженным в мои тюремные заботы. Я снова стал приходить в тюрьму до рассвета и не брал обеденного перерыва, довольствуясь сэндвичем с арахисовым маслом и вареньем.

Однажды в пасмурную, дождливую среду я вышел из тюрьмы в пять вечера, чтобы поехать в больницу и поработать с доктором Мэки и его группой на одном из наших обычных вечерних сеансов. Его студенты попросили снова просканировать мой мозг.