Александр Дианин-Хавард - Сотворенный для величия. Лидерство как жизненный идеал Страница 3

Великодушие есть жажда великого и достижение его. Великодушие не довольствуется тем, что начинает: оно завершает. Великодушие есть движущая добродетель по преимуществу. В нем больше энергии, чем в храбрости. Великодушный реализует себя в действии и через действие. Он отдается действию целиком, со страстью.

Для настоящего лидера действие проистекает из самоосознания, оно не имеет ничего общего с механической активностью и никогда не вырождается в трудоголизм. Лидеры – это люди действия, но действуют они не ради действия. Их действие – это расширение собственного личностного бытия, плод осознания собственного достоинства и величия. Нелидеры действуют всего лишь для достижения поставленных целей, а чаще – чтобы уйти от себя и чем-то заполнить пустоту своей внутренней жизни.

Личное совершенство – вот высшая цель великодушия. Самое амбициозное начинание бессмысленно, если оно не ставит своей высшей целью личное совершенствование тех, кто его осуществляет.

Для лидера достижение высоких организационно-материальных целей – не самоцель, а средство, необходимое для личностного роста вовлеченных в процесс людей. Вышеупомянутый Дарвин Смит решился на огромные риски, потому что понимал: его действие способствует такому духовному росту, который обгонит все сугубо материальные результаты, какими бы значительными они ни оказались. Менеджмент – это искусство правильно делать свое дело; лидерство же – это искусство взращивать людей, способствовать их росту и достижению величия. Смит был выдающимся менеджером, но прежде всего был блестящим лидером: его больше интересовали люди, чем вещи; он знал, что личноcтное совершенствование – совершенствование его самого и совершенствование его подчиненных – важнее, чем материальный успех.

Высшая форма человеческой надежды

Действие – плод надежды. Чем сильнее надежда, тем выше цель. Великодушие стимулирует надежду, дает ей всепоглощающую и опьяняющую силу.

В июне 1940 года, находясь в изгнании в Англии, генерал де Голль преподал миру потрясающий урок надежды: «Я, одинокий и лишенный всего, чувствовал себя в положении человека на берегу океана, через который он собирается перебраться вплавь»[6]. Вопреки препятствиям де Голль стал действовать, не сомневаясь в своей способности объединить французов вокруг себя и победить нацистскую Германию.

Надежда устремлена к величайшему благу, невзирая на объективно существующие трудности. Вдохновленные предстоящим заданием, одновременно благородным и трудным, душа и сердце без остатка отдают себя его выполнению.

Эрик Лидделл, чемпион Олимпийских игр 1924 года и один из бегунов, воспетых в популярном фильме «Огненные колесницы», однажды в самом начале забега получил подножку от соперника. Он упал на землю и поднялся, когда все остальные участники уже убежали на 20 метров вперед. Он догнал основную группу и обогнал ее, первым разорвав финишную ленточку. Потом упал на землю, обессиленный, но торжествующий.

Надежда – это ликующее устремление, радостная жажда поиска, в которой человек в определенном смысле уже владеет тем, чего он жаждет. Эрик Лидделл, человек глубоко религиозный, прекрасно выразил ликующую суть надежды: «Когда бегу, то чувствую Его радость».

Великодушие несет в себе человеческую надежду, оно доверяет человеку. Нельзя путать человеческую надежду с надеждой богословской. Богословская надежда доверяет Богу по выражению апостола Павла: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе!»[7].

Великодушие – это природная добродетель, которую человек может обрести и развивать в себе собственными силами; сверхприродная надежда – это добродетель, вложенная в человеческую душу Богом; вместе с верой и любовью она представляет собой одну из трех богословских добродетелей.

До XIII века христианские богословы не отличали великодушия от богословской надежды. Они говорили о великодушии там, где на самом деле речь шла о сверхприродной добродетели надежды. Для них великодушен тот, кто осознает свое убожество и ищет в одном только Боге силы для личностного развития и завоевания мира[8].

В XIII веке Фома Аквинский, прочитав верный перевод трудов Аристотеля, вернул термину «великодушие» его подлинное значение. Для него, как и для Аристотеля, великодушие является идеалом величия человека, идеалом доверия к человеку. Фома четко отличает природную добродетель великодушия от сверхприродной добродетели надежды.

Восстановление Фомой человеческого начала – одно из великих достижений в истории христианской мысли. Христианский гуманизм во всем своем масштабе родился из этого нового мышления.

Великодушный христианин во всем надеется только на себя, как если бы Бога не было (великодушие), и одновременно полагается лишь на Бога, словно он, христианин, ничего не может от себя (богословская надежда). Он ведет себя как «взрослый» в природном плане, и как «дитя» в плане сверхприродном. Впрочем, его «сверхприродное детство» не пассивно: сверхприродная надежда, как и надежда природная, не пугается трудностей; напротив, она мобилизует всю душу человека, направляя ее к завоеванию желаемого блага. Психология надежды одна.

Великодушие и богословская надежда – добродетели, взаимодополняющие друг друга в жизни лидера, живущего своей христианской верой. Александр Солженицын, русский писатель и лауреат Нобелевской премии по литературе[9], с необычайной человеческой силой и потрясающей человеческой надеждой выполнял свою жизненную миссию: сохранить память о миллионах людей, обреченных на смерть коммунистической системой. Но как верующий человек Солженицын проявил богословскую надежду, не менее сильную, нежели надежду человеческую. В тяжелое для него время он обращался к Богу с такой молитвой:

«Как легко мне жить с Тобой, Господи!Как легко мне верить в Тебя!Когда расступается в недоуменииили сникает ум мой,когда умнейшие людине видят дальше сегодняшнего вечераи не знают, что надо делать завтра,Ты ниспосылаешь мне ясную уверенность,что Ты естьи что Ты позаботишься,чтобы не все пути добра были закрыты»[10].

Солженицын – пример того, как великодушие и богословская надежда могут сосуществовать в жизни лидера, практикующего христианскую веру. Этот выдающийся лидер полностью полагался на себя и полностью полагался на Бога. Он верил в себя и в свою способность к действию, но в то же время он верил в Бога и Его поддержку.

Великодушие неотделимо от смирения

Cмирение – это привычка служить. Этот аспект смирения можно назвать «братским смирением». Но смирение – это еще и осознание того, что человек полностью и целиком зависит от Бога, своего Творца. Этот аспект смирения можно назвать «метафизическим смирением».

Чем больше мы говорим о великодушии, тем большее значение мы должны придавать метафизическому смирению. Чем больше мы осознаем свое собственное величие, тем острее мы должны осознавать, что величие есть дар Божий. Великодушие без смирения – это не великодушие, а самообман, который обычно приводит к большим катастрофам в личной жизни.

Великодушие и смирение идут рука об руку. Человек обязан верить в себя (великодушие), но при этом он не должен забывать, что таланты и способности, на которые он рассчитывает, даны ему Богом (смирение). За импульсом великодушия, подвигающим его на великие дела, должен непосредственно следовать импульс смирения, позволяющий ему во всем видеть Бога. Возвеличивание человека должно сопровождаться склонением перед Богом. «Когда я боролся один на один с коммунистическим режимом, – пишет Солженицын, – я понимал, что это не я борюсь, что я – муравей, чтобы такую борьбу выдержать, что я только орудие в иных руках»[11]. Будучи по-настоящему великодушным, Солженицын считал себя мощным инструментом в руках Божиих; будучи по-настоящему смиренным, он понимал, что он только инструмент.

Человек великодушный и смиренный, великодушно оценивая свои способности, считает себя достойным великих дел, за которые он берется с полной уверенностью; в то же время, смиренно осознавая свое положение тварного существа, он прекрасно понимает, что все его способности, даже те, которые он приобрел в результате собственных усилий, являются, в конечном итоге, Божиими дарами. Это наполняет его благодарностью к Богу и тем самым укрепляет его надежду.

Смирение признает силу и величие человека, но узнает в них дар Божий. Узнать в силе и величии человека дар Божий – не значит отрицать эту силу и это величие. Смирение не отрицает их, а посвящает их Богу.

Многие христиане верят в Бога, но немногие из них верят в самих себя, верят в свой талант и способности. У многих верующих понимание смирения исключает великодушие, они не хотят, да и не могут выбиться в лидеры. В итоге неудивительно, что современные государства чаще всего ищут себе политических лидеров в среде неверующих.