Зигмунд Фрейд - Психология масс и анализ человеческого «я» (сборник) Страница 9

Одновременно с идентификацией с отцом или немного позже мальчик начинает проявлять стремление к овладению матерью, как объектом, на который он может опереться. Таким образом, у мальчика образуются две психологически различные привязанности – чисто сексуальное влечение к обладанию матерью и идентификация отца с идеалом. Некоторое время обе эти привязанности существуют рядом, отнюдь не мешая друг другу и не оказывая друг на друга никакого влияния. Однако душевная жизнь, в конце концов, становится единой, и обе привязанности сливаются, образуя нормальный эдипов комплекс. Ребенок замечает, что отец стал препятствием, стоящим между ним и матерью; идентификация с отцом приобретает враждебную окраску – ребенком овладевает желание занять место отца и по отношению к матери. Идентификация с самого начала отличается амбивалентностью, в ней сталкивается нежность и желание устранить соперника. Идентификация является прямым продолжением оральной фазы организации либидо, когда любимый и ценимый предмет присваивают, съедая, одновременно уничтожая его как таковой. Известно, что каннибалы остановились на этой стадии развития: он охотно пожирает своих врагов, но ест он только тех, кого раньше любил.

Позже эта идентификация с отцом легко теряется из вида. Потом может случиться так, что Эдипов комплекс претерпевает обращение, и отец, при усвоении женственной установки, превращается в объект, от которого непосредственное половое влечение ждет своего удовлетворения, то есть идентификация с отцом становится предшественником объектной привязанности к отцу. То же самое, с соответствующими поправками, относится и к маленькой девочке.

Достаточно легко сформулировать отличие идентификации с отцом от выбора отца в качестве объекта. В первом случае отец – это тот, кем хотят быть, а во втором случае – тот, кем хотят обладать. То есть, по сути, речь идет о том, является ли привязанность субъектным или объектным отношением «я». Привязанность первого типа может существовать до выбора объекта сексуальной привязанности. Намного труднее, однако, наглядно представить эту разницу метапсихологически. Ясно лишь то, что идентификация стремится к уподоблению собственного «я» другому, взятому за идеальный образец.

При возникновении невротического симптома выделять идентификацию приходится из более запутанной зависимости. Маленькая девочка, которую мы в настоящее время наблюдаем, страдает тем же симптомом, что и ее мать, например мучительным кашлем. Формирование такого болезненного подобия может происходить разными путями. Либо это идентификация, следующая из эдипова комплекса, означающая враждебное желание занять место матери, и этот симптом выражает объектную любовь к отцу; этот симптом реализует замену матери при одновременном осознании собственного чувства вины: ты хотела быть матерью, и ты стала ею, по крайней мере, в страдании. Таков завершенный механизм возникновения истерического симптома. Но может случиться и так, что этот симптом является симптомом любимого лица (так, например, Дора во «Фрагменте анализа истерии» имитирует кашель отца); в этой ситуации смысл симптома можно описать следующим образом: идентификация заняла место выбора объекта, а выбор объекта деградировал до уровня идентификации. Мы все слышали о том, что идентификация является самой ранней, первоначальной формой чувственной привязанности; при формировании симптома, то есть при вытеснении в условиях господства механизмов бессознательного часто происходит так, что выбор объекта снова становится идентификацией – то есть «я» принимает свойства объекта. Примечательно здесь то, что при такой идентификации «я» может копировать как любимого, так и нелюбимого человека. Мы не можем в такой ситуации не заметить, что в обоих случаях идентификация является частичной, в высшей степени ограниченной, и заимствует у взятого за объект человека лишь какую-то одну черту.

Есть и третий, самый частый и важный случай возникновения и формирования симптома, когда идентификация не имеет никакого отношения к объектному отношению к лицу, которое копируется в поведении человека, страдающего данным симптомом. Если, например, молоденькая девушка, живущая в пансионате, получает от тайного возлюбленного письмо, возбуждающее ее ревность, и реагирует на письмо истерическим припадком, то некоторые ее подруги, знающие о содержании письма, заражаются припадком, как мы говорим, путем психической инфекции. Этот механизм есть механизм идентификации, возникающей на основании желания или возможности находиться в такой же ситуации. Другие девушки тоже хотят иметь тайные любовные отношения и под влиянием подсознательного чувства вины принимают также и связанное с ними страдание. Было бы неверно утверждать, будто они присваивают себе симптом из сострадания. Напротив, сострадание возникает только из идентификации, и доказательством тому служит то, что такая инфекция или имитация возникает также и в ситуациях, когда предшествующая симпатия меньше, чем та, которую, как полагают, должны испытывать друг к другу подруги по пансионату. Одно «я» ощущает в некотором определенном пункте значимую аналогию с другим «я», в данном примере в готовности к чувству, и первое «я» в данном пункте осуществляет идентификацию и под влиянием патогенной ситуации превращает ее в симптом. Идентификация через симптом является, таким образом, указанием на одно аналогичное свойство обоих «я», которое должно быть вытеснено.

Выводы из этих трех источников мы можем теперь объединить: во-первых, идентификация есть изначальная форма чувственной связи с объектом; во-вторых, эта связь служит регрессивным замещением либидинозной привязанности к объекту путем своеобразной интроекции объекта в «я»; и, в-третьих, идентификация может возникнуть в каждом новом случае ощущения общности с человеком, не являющимся объектом сексуального влечения. Чем более значимой является такая общность, тем успешнее может оказаться частичная идентификация, дающая начало новой привязанности.

Мы уже догадываемся, что взаимная привязанность друг к другу членов массы является по своей природе такой идентификацией на основе важной эмоционально окрашенной общности, и мы можем предполагать, что эта общность имеет своим источником привязанность к вождю. Кроме того, мы, однако, догадываемся, что далеки от того, чтобы считать исчерпанной проблему идентификации, что мы стоим в самом начале пути, у порога, называемого в психологии «вчувствованием», и этот порог играет важнейшую роль в нашей способности понимания чужого «я» других людей. Здесь мы, однако, ограничимся ближайшим аффективным влиянием идентификации, оставив в стороне ее значение для нашей интеллектуальной жизни.

Психоаналитическое исследование, которое затронуло и более трудные проблемы возникновения психозов, поможет нам увидеть идентификацию и в некоторых иных случаях, довольно трудных для понимания. Для наших дальнейших рассуждений я подробно изложу здесь два таких случая.

Генез мужской гомосексуальности в большом числе случаев представляется следующим: молодой человек очень долго и необычно прочно был фиксирован на своей матери в рамках эдипова комплекса. Наконец. после окончания пубертатного периода настает время заменить мать другим сексуальным объектом. В этот момент дело может принять совершенно неожиданный оборот: молодой человек не покидает свою мать, напротив, он идентифицирует себя с ней, он превращается в нее и начинает искать объекты, которые заменили бы ему его «я», объекты, которые он мог бы любить и ласкать, как любила и ласкала мать его «я». Это очень частое явление, которое легко в любом случае подтвердить, независимо от каких бы то ни было предположений относительно органической природы такого влечения и мотивах подобного внезапного психологического изменения. В этой идентификации примечательна ее избыточность, так как она изменяет важнейшее качество человека – его сексуальную ориентацию, его сексуальный характер, подгоняя под образец первоначального объекта сексуальной привязанности. При этом сам объект отбрасывается – либо окончательно, либо застревая в бессознательном – в данном случае, это выходит за рамки нашего обсуждения. Идентификация с отброшенным или утраченным с целью замены объектом, интроекция этого объекта в «я», для нас. конечно, уже давно не является новостью. Такой феномен можно иногда непосредственно наблюдать у маленького ребенка. Недавно в международном журнале психоанализа было опубликовано одно такое наблюдение: маленький ребенок был страшно расстроен смертью любимого котенка и заявил родителям, что он теперь сам – котенок. В соответствии с этим ребенок начал передвигаться на четвереньках, перестал есть за столом и т. д.

Другой пример такой интроекции объекта предоставил нам анализ меланхолии. Самой важной причиной этого состояния является реальная или аффективная утрата предмета любви. Главной характерной чертой этих случаев является жестокое самоуничижение собственного «я», беспощадная самокритика и жестокие упреки в свой адрес. Анализ, однако, показал, что все эти оценки и упреки относятся, по сути, к объекту и представляют собой месть «я», направленную на объект. Тень объекта падает на «я», как говорил я в другом месте. Интроекция объекта проступает здесь с невероятной отчетливостью.