Режин Перну - Крестоносцы Страница 10

Вероятно, стоянки крестоносцев напоминали сцены, изображенные на ковре из Байе (почти современном описываемым событиям, поскольку он был изготовлен десятью или пятнадцатью годами раньше), кухни устраивались прямо на открытом воздухе Над огнем на перекладинах, опиравшихся на три скрещенных копья, воткнутых острием в землю, подвешивались котлы получались треножники, на которых жарилась пища. Здесь же забивали быков, баранов, свиней, мясо которых разделывали на большие куски и жарили, насадив на длинные вертела. Пока кухонная прислуга хлопотала, для знатных особ устанавливали столы на козлах (в домах этой эпохи использовали именно такие столы, поскольку еще не существовало стационарного стола, и прежде чем обедать, нужно было "поставить стол"). Стол накрывался скатертью, на которую клали миски и ножи. Но большинство крестоносцев ели сидя на земле или на корточках. Их еда состояла из "бульона", то есть куска хлеба или сухарей, размоченного в воде, или, по особым случаям, в нескольких стаканах вина, которое перевозили в бочках наряду с маслом и соленой рыбой.

Подсчитано, что отряды проходили двадцать пять миль (примерно от тридцати до тридцати двух километров) в день, что было для них неплохим результатом, поскольку приходилось охранять женщин и детей. Впереди курсировали посланцы, в случае нужды предупреждавшие местные власти о подходе войск. Задолго до крестоносцев по их маршруту прошли тысячи паломников; сохранилось письмо от прево Пассау, в котором тот информирует паломника - уже упоминавшегося епископа Бамбергского Гюнтера - о ходе приготовлений для его размещения в городе.

Вспомним, наконец, о необычайной радости, охватившей, по словам хронистов, отдельные отряды при встрече: предводители обнимались, поздравляли друг друга, рассказывали об обстоятельствах своего путешествия, и огни лагеря еще долго горели в ночи под стенами Константинополя, с высоты которых за ними в молчании наблюдала недремлющая императорская стража.

Именно в Византии впервые проявилась реакция Востока на движение, охватившее всю Европу. Крестоносцы лицом к лицу столкнулись с неведомым им миром греков. Папа назначил град Константина местом сбора для разных корпусов, и, как мы видели, войска поочередно подходили туда с ноября 1096 по май 1097 гг. Однако большинство из крестоносцев по прибытии были настроены против императора Алексея, поскольку почти все они имели стычки с его сановниками и патрулями.

Все началось с трагикомического случая. Гуго, граф Вермандуа, брат французского короля (Филиппа I, который не взял крест, будучи отлученным от Церкви), согласно одной хронике, написал письмо императору, в котором требовал обеспечить себе пышный прием. Эта претензия могла показаться только смешной Анне Комнине, родной дочери Алексея, поведавшей нам об этом послании. Ведь в глазах византийцев, наследников великой Империи, ее блестящей цивилизации, мелкие князьки Севера были попросту вульгарными выскочками, "варварами" без прошлого и культуры.

Тем не менее, Алексей Комнин поручил своему родному племяннику, Иоанну, правителю Дураццо, контролировать передвижение Гуго. Но несчастный граф прибыл в весьма плачевном состоянии: попытавшись переправиться через Адриатическое море в сильную бурю, он потерял много кораблей, и сам был выброшен на берег, сохранив из имущества только свою одежду. Это плохо соответствовало столь желаемой им блестящей встрече, однако Иоанн Комнин сумел снискать расположение Гуго и проводил его с остатками отряда в Константинополь, где первой заботой императора было убедить графа "стать его вассалом и принести обычную у латинян клятву".

Подобная сцена повторялась при приеме каждого отряда, но если Гуго быстро поддался уговорам, то другие бароны проявили упрямство. Сквозь глубокое презрение, которое Анна испытывала к франкам, "кельтам", на страницах ее труда предстающих непостоянными и неуравновешенными гордецами, просматривается атмосфера взаимной злобы и недоверия, царившей во время прибытия крестоносцев в Константинополь:

"До императора дошел слух о приближении бесчисленного войска франков. Он боялся их прихода, зная неудержимость натиска, неустойчивость и непостоянство нрава и все прочее, что свойственно природе кельтов и неизбежно из нее вытекает: алчные до денег, они под любым предлогом легко нарушают свои же договоры. Алексей непрестанно повторял это и никогда не ошибался. Но самодержец не пал духом, а все делал для того, чтобы в нужный момент быть готовым к борьбе. Однако действительность оказалась гораздо серьезней и страшней передаваемых слухов. Ибо весь Запад, все племена варваров, сколько их есть по ту сторону Адриатики вплоть до Геркулесовых столбов, все вместе стали переселяться в Азию, они двинулись в путь целыми семьями и прошли через всю Европу"{8}.

Этот текст очень ясно показывает, как далеко могут завести предрассудки Ведь Анна только понаслышке знала о тех народах, которых называла "кельтами", однако, не колеблясь, обвинила их во всех грехах якобы они на самом деле явились, чтобы захватить Константинополь, а прибытие каждого отряда предварялось нашествием саранчи, и все они ели зажаренными грудных детей Правда и ей пришлось признать, что "люди простые, искренние хотели поклониться Гробу Господню и посетить Святые места". Но она вовсе не скрывает своего отвращения к баронам, смешанного с характерным презрением, которое могла испытывать к "варварам" "порфирородная" - рожденная в том самом багряном зале, где, по традиции, появлялись на свет императоры, читавшая Аристотеля, Платона, Демосфена, Гомера, изучавшая математику и теологию столь же тщательно, как каноническое право и медицину Она видела в толпах, пришедших с Севера, только простых скотов, а их храбрость трактовала как инстинктивный порыв' "Племя кельтов - вообще, как можно догадаться, очень горячее и быстрое - становится совершенное необузданным, когда к чему-то стремится"{9}. Она не скрывает неприязни даже к Готфриду Бульонскому, который был известен своим благочестием. "Он был человеком очень богатым, весьма гордившимся благородством, храбростью и знатностью своего рода - ведь каждый кельт стремится превзойти всех остальных"{10}.

Теперь, наоборот, представим, какова могла быть реакция крестоносцев, сразу почувствовавших недоверие со стороны византийцев Эти "варвары" считали себя "воинами Христовыми", призванными спасти землю, которую сам Константинополь не был в состоянии защитить. Естественно, для крестоносцев большим оскорблением было, что их держат под подозрением, контролируют с помощью печенежских всадников, посланных императором для надзора, помещают вне городских стен и требуют принести Алексею вассальную клятву.

Последнее требование было непомерным в сравнении с другими. Нам известно, какую фундаментальную роль играла клятва в феодальном обществе ведь именно на клятве верности - лично-зависимой связи, обладающей священным характером, который ей придала Церковь, - покоились все социальные отношения, она связывала сеньора и вассала, к примеру, большинство войн, развязанных французскими королями, велись, чтобы заставить их вассалов принести клятву. Вассал, уже однажды принесший клятву, становился человеком своего сеньора и обязался помогать ему советом и помощью (consilium et auxilium). Каждый из предводителей крестового похода уже был связан клятвой со своим сюзереном и не мог обещать верность другому С другой стороны, стать вассалами и верными людьми Алексея Комнина латинянам мешал и принесенный ими обет крестоносца. Получается, что их недовольство требованием императора было полностью правомерным.

Но император располагал верным средством принуждения, он мог прекратить поставку продовольствия крестоносцам. Готфрид, первым прибывший под стены Константинополя, попал в полную зависимость от Алексея. Тем не менее в течение трех месяцев он воздерживался от всяческих действий и, укрепившись в пригороде Константинополя, пытался оттянуть время до подхода остальных крестоносцев. Но голод становился все ощутимее: в апреле 1097 г. начались стычки, не принесшие ощутимого результата, и тогда Готфрид был вынужден принести клятву, которой так жаждал император. Сама клятва сопровождалась договором, свидетельствующим, что император не утратил здравомыслия в сумятице событий' крестоносцы обязывались передать Алексею свои завоевания, а взамен тот пообещал присылать подкрепление. Таким образом, крестоносцы становились императорской армией. Но эта акция подверглась суровому осуждению со стороны "пехотинцев" крестоносной армии, анонимный историк первого крестового похода писал, что простолюдины были раздражены произошедшим и расценивали действия своих предводителей как малодушие

Спустя некоторое время, после заключения мира между лотарингским бароном и византийским императором, под стенами Константинополя появился человек, хорошо знакомый с нравами византийцев и давно уже снискавший средь них известность: нормандец Боэмунд Тарентский. Для многих историков, а особенно для романистов, он стал воплощением крестоносца - беззастенчивый авантюрист, искатель приключений, хитрый и жестокий одновременно, он, по-видимому, присоединился к походу вовсе не из-за благочестивых побуждений, но, скорее, в силу своего воспитания: он был сыном Роберта Гвискара, в свое время почти в одиночку захватившего Сицилию. В нем еще можно было почувствовать ярость викингов, которые двумя веками раньше врывались в русла рек, грабя, опустошая, пленяя все живое на своем пути, заставляя дрожать всю Европу. Боэмунд по своей природе был спор на любой обман ради достижения своей цели, пусть даже ценой невероятных усилий и жесточайшей резни. Но, будучи олицетворением всех пороков крестоносцев (его достойными преемниками стали Фридрих II, Рено де Шатийон и прочие второстепенные персонажи, как Готье Бризбарр, своей жестокостью положивший конец всем добрым отношениям с султанами Гхарба), он же не единожды оказывал крестоносцам неоценимую службу, быстро приспосабливаясь к любой ситуации, пренебрегая условностями и не проявляя даже подобия слабости. Ведь именно благодаря его хитрости и упорству была захвачена Антиохия.