А. Лабриола - ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ Страница 11

С самого начала коммунисты осознавали, что составляют крайнее левое крыло любого пролетарского движения. Однако, но мере того как последнее развивалось и специализировалось, необходимостью и в то же время обязанностью стало для них сообразовать программы и практическую деятельность партий с разнообразными условиями экономического развития и зависящей от него политической ситуации.

За пятьдесят лет, истекшие со времени опубликования Манифеста, в пролетарском движении появилось столько специфических и сложных явлений, что нет ныне ума, который смог бы все их охватить, вникнуть в их подлинные причины и отношения, понять их и объяснить. Единый Интернационал, существовавший в период с 1864 по 1873 год, выполнив свою задачу, которая заключалась в предварительном уравнении основных тенденций и идей, общих для всего пролетариата и необходимых ему, должен был исчезнуть, и никто не помышляет и никогда не сможет помыслить о воссоздании организации, сколько-нибудь сходной с ним.

Этой широкой специализации и усложнению пролетарского движения способствовали в первую очередь две причины. Во многих странах буржуазия почувствовала потребность ограничить в интересах самосохранения многие из тех злоупотреблений, которые были следствием впервые и очень быстро внедренной промышленной системы; это послужило причиной введения рабочего, или, как его иные высокопарно называют, социального законодательства. Та же самая буржуазия была вынуждена либо в целях самозащиты, либо под давлением обстоятельств улучшить во многих странах условия свободы и в особенности расширить избирательное право. Благодаря этим двум обстоятельствам, которые вовлекли пролетариат в сферу повседневной политической жизни, значительно увеличились возможности его движения. Приобретенные им таким образом ловкость и гибкость позволяют ему теперь бороться с буржуазией на арене предвыборных собраний и на трибуне парламента. И поскольку процесс развития вещей определяет процесс развития идей, постольку это многостороннее практическое развитие пролетариата, столь разнообразное по своим формам и взаимоотношениям, что никто уже не в состоянии охватить его взглядом и осмыслить целиком, вызвало соответствующее

постепенное развитие учения критического коммунизма н области понимания истории и понимания современной жизни, включая детальное описание даже самых мелких вопросов экономики. Короче говоря, коммунизм стал наукой, если применять этот термин с надлежащей осторожностью.

Однако, говорят настойчиво некоторые, нет ли во всем этом какого-то отклонения от простого и императивного учения Манифеста? Не потеряли ли мы, вторят им другие, в силе и ясности то, что выиграли в широте и сложности?

На мой взгляд, эти вопросы — следствие ошибочного понимания современного пролетарского движения и известного оптического обмана, ведущего к переоценке степени революционной энергии и революционной мощи движений того периода.

Какие бы уступки экономического характера ни делала буржуазия, будь то даже предельное уменьшение рабочего дня,— это никак не меняет того факта, что необходимость эксплуатации, на которой покоится весь современный социальный строй, имеет непреодолимые границы: за ними теряется смысл существования частнокапиталистического способа производства. Если какая-либо уступка может в настоящее время успокоить недовольство пролетариата, возникшее по тому или иному конкретному поводу, то сама эта уступка не может не пробудить стремления к другим, новым, все более значительным уступкам. Нужда в рабочем законодательстве, возникшая в Англии до чартистского движения и развившаяся позднее вместе с чартистским движением, привела к первым успехам в этой области в период, непосредственно следовавший за упадком самого чартизма. Принципы и основания подобного движения в связи с его внутренними причинами и следствиями были критически изучены Марксом в «Капитале» и перешли потом через Интернационал в программы социалистических партий. В заключение весь этот процесс, сосредоточившийся в требовании восьмичасового рабочего дня, превратился, с праздником Первого мая, в смотр сил международного пролетариата и средство оценить его достижения. С другой стороны, политическая борьба, в которую втянулся пролетариат, демократизирует его навыки, более того — порождает подлинную демократию, которая, если смотреть

вперед, уже не сможет приспособиться к современной форме политического строя (эта форма, являясь органом общества, основанного на эксплуатации, представляет собой бюрократическую иерархию, судейскую бюрократию, ассоциацию взаимопомощи капиталистов, милитаризм для защиты охранительных пошлин, постоянного получения процентов с государственного долга, земельной ренты и тому подобных прибылей на капитал в любом другом его виде). Следовательно, те два обстоятельства, которые, по мнению наших оппонентов — фанатиков и гиперкритиков, будто бы затягивают до бесконечности осуществление предвидений коммунизма, в действительности превращаются в новые средства и условия, подтверждающие эти предвидения. Те факторы, которые на первый взгляд приводят к отклонению от революции, в конечном счете обращаются в силы, ускоряющие революцию.

Далее, не следует преувеличивать значения надежд на революцию, питаемых коммунистами пятьдесят лет тому назад. Если у них, принимая во внимание политическую обстановку Европы того времени, и имелась такая вера — это была вера в то, что они являются предшественниками, и они в самом деле были ими; если они чего-то ожидали — это было ожидание, что политические условия Италии, Австрии, Венгрии, Германии и Польши приблизятся к современным, и это произошло позднее, по крайней мере — частично и другими путями; если у них и имелась надежда — это была надежда на то, что пролетарское движение во Франции и Англии будет развиваться дальше. Наступившая реакция смела прочь очень многое и направила по иной дороге или задержала многие движения, которые только лишь зарождались либо начинали развиваться. Но она вместе с тем смела с поля социализма старую революционную тактику,— а в последние годы была выработана новая тактика. В этом и заключаются все перемены [38].

* * *

Манифест должен был стать, по замыслу его составителей, не чем иным, как первой руководящей нитью в науке и практике, которые могли и должны были развить лишь годы и опыт. Он дает, так сказать, лишь схему и ритм общего хода пролетарского движения. В этом, несомненно, находит отражение то впечатление, которое произвел тогда на коммунистов опыт двух движений, пришедших как раз у них на глазах в упадок,— движения во Франции и особенно чартизма, пораженного параличом после того, как не состоялось массовое шествие 10 апреля 1848 года. Однако в такой схеме отсутствуют какие-либо умозрительные выводы, которые позднее обратились бы в категорически предписываемую боевую тактику: в самом деле, неоднократно бывали случаи, когда революционеры заранее облекали в форму катехизиса то, что могло явиться только простым результатом процесса развития событий.

Эта схема стала позднее более обширной и сложной благодаря расширению буржуазной системы, распространившейся в большей части света. Ритм движения стал более изменчивым и медленным именно потому, что рабочая масса выступила на сцену как настоящая политическая партия, что, изменяя методы и размах действия, изменяет тем самым и само движение.

Подобно тому как усовершенствование оружия и других средств обороны сделало нецелесообразной тактику бунтов, подобно тому как более сложное устройство современного государства показывает недостаточность внезапного захвата одной лишь городской ратуши, чтобы заставить целый народ признать волю и идеи меньшинства, пусть даже отважного и прогрессивного,— точно так же пролетарские массы, со своей стороны, не руководствуются более лозунгами немногочисленных вождей, не сообразуют своих движений с распоряжениями предводителей, которые в лучшем случае смогли бы создать на развалинах правительства, отражающего интересы определенного класса или клики, новое правительство того же рода. Пролетарские массы там, где они политически развиты, давали и дают сами себе демократическое воспитание. Они избирают своих представителей, обсуждают их действия и принимают после изучения их предложения, а также идеи, которые этим представителям удалось постигнуть и заранее предвидеть на основании исследований и научных изысканий. Пролетарские массы уже понимают или, по крайней мере, начинают понимать (в зависимости от обстановки, существующей в соответствующих странах), что завоевание политической власти не должно, да и не может быть осуществлено другими, действующими от их имени, пусть даже это будет группа мужественных руководителей, а главное — что такое завоевание нельзя успешно совершить посредством внезапного нападения. Короче говоря, они, пролетарские массы, либо знают, либо начинают понимать, что диктатура пролетариата, которая должна будет подготовить обобществление средств производства, не может появиться на свет в результате бунта толпы, руководимой отдельными лицами, но должна быть и будет делом самого пролетариата, уже превратившегося вследствие самостоятельного развития и длительного практического опыта в политическую организацию.