А. Лабриола - ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ Страница 10

За несколько лет до того, как Маркс писал эти строки, он ушел с политической арены и вернулся на нее позднее, во времена Интернационала. В Италии, Австрии, Венгрии и Германии реакция нанесла поражение революции патриотического, либерального, или демократического характера. В то же самое время буржуазия в свою очередь нанесла поражение пролетариям Франции и Англии. Сразу исчезли условия, необходимые для развития демократического и пролетарского движения.

Группировавшийся вокруг Манифеста отряд коммунистов (разумеется, не очень многочисленный), который принимал участие в революции, а затем во всех актах народного сопротивления и во всех народных выступлениях, направленных против реакции, увидел, что памятный кёльнский процесс [34] окончательно подорвал его деятельность. Уцелевшие участники движения пытались возобновить эту деятельность в Лондоне; однако вскоре Маркс, Энгельс и некоторые другие коммунисты отошли от сторонников немедленных революционных действий и от непосредственной деятельности. Кризис миновал. Наступила длительная передышка. Показателем этого было медленное исчезновение чартистского движения в стране, которая представляла собой позвоночник капиталистической системы. На короткое время история развеяла иллюзии революционеров.

Прежде чем посвятить себя почти целиком детальному развитию уже открытых им элементов критики политической экономии, Маркс осветил в ряде работ историю революционного периода 1848—1850 годов, и в. особенности — борьбы классов во Франции, подтвердив таким образом фактами, что неудача революции в принятых ею в тот момент формах отнюдь не опровергает истинности революционной концепции истории [35].

Идеи, общие контуры которых были едва намечены в Манифесте, были теперь изложены в развернутом виде.

Несколько позднее произведение, озаглавленное «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» [36], явилось первой попыткой применить новую концепцию истории к изложению ряда событий, развернувшихся па протяжении определенного, четко отграниченного отрезка времени. Разумеется, переход от кажущегося исторического движения к реальному движению с целью раскрытия внутренней связи между ними сопряжен с немалыми трудностями. Иными словами, надо преодолеть большие трудности, переходя от проявлений общественных страстей, выступлений ораторов, парламентских, выборных и тому подобных дел — к внутреннему социальному механизму, для того чтобы обнаружить там разнообразные интересы крупных и мелких буржуа, крестьян, ремесленников и рабочих, священников и солдат, банкиров, ростовщиков и люмпен-пролетариата и дать истолкование этим интересам, которые, действуя сознательно или бессознательно, сталкиваются между собой, вытесняют друг друга, образуют комбинации или растворяются в дисгармоничной жизни цивилизованного общества.

Кризис миновал, причем миновал именно в странах, послуживших исторической почвой, на которой вырос критический коммунизм. Все, что могли сделать критические коммунисты,— это понять скрытые экономические причины реакции, ибо в тот момент понять реакцию означало продолжить дело революции. То же самое произошло — при других условиях и в иных формах — двадцать лет спустя, когда Маркс выступил в своем произведении «Гражданская война во Франции» от имени Интернационала в защиту Коммуны, в то же время объективно ее критикуя.

Героическое самоотречение, которое проявил Маркс своим уходом после 1850 года с политической арены, было проявлено им снова, когда он отошел после Гаагского конгресса 1872 года от Интернационала [37]. Эти два факта могут заинтересовать биографов Маркса, так как они позволяют понять его характер, в котором фактически составляли нераздельное целое убеждения, темперамент, политика и мысль. Но для нас эти два частных факта имеют более широкое и важное значение. Критический коммунизм не фабрикует революций, не подготовляет восстаний и не вооружает мятежников. Он действительно составляет нечто единое с пролетарским движением, но он рассматривает и поддерживает это движение, всецело осознавая ту связь, которую оно имеет или может и должно иметь со всем комплексом отношений общественной жизни. Итак, критический коммунизм — не семинарий, в котором обучаются полководцы штаба пролетарской революции, а только понимание этой революции, и прежде всего — при определенных обстоятельствах — понимание ее трудностей.

* * *

За последние тридцать лет пролетарское движение добилось огромных успехов. Преодолевая множество трудностей, то продвигаясь вперед, то отступая, оно мало-помалу приняло политическую форму, используя методы, которые постепенно вырабатывались и медленно проверялись на практике. Коммунисты добились всего этого не путем магического действия своего учения, которое получило распространение и известность благодаря влиянию устного и печатного слова, обладающего силой убеждения.

С самого начала коммунисты осознавали, что составляют крайнее левое крыло любого пролетарского движения. Однако, но мере того как последнее развивалось и специализировалось, необходимостью и в то же время обязанностью стало для них сообразовать программы и практическую деятельность партий с разнообразными условиями экономического развития и зависящей от него политической ситуации.

За пятьдесят лет, истекшие со времени опубликования Манифеста, в пролетарском движении появилось столько специфических и сложных явлений, что нет ныне ума, который смог бы все их охватить, вникнуть в их подлинные причины и отношения, понять их и объяснить. Единый Интернационал, существовавший в период с 1864 по 1873 год, выполнив свою задачу, которая заключалась в предварительном уравнении основных тенденций и идей, общих для всего пролетариата и необходимых ему, должен был исчезнуть, и никто не помышляет и никогда не сможет помыслить о воссоздании организации, сколько-нибудь сходной с ним.

Этой широкой специализации и усложнению пролетарского движения способствовали в первую очередь две причины. Во многих странах буржуазия почувствовала потребность ограничить в интересах самосохранения многие из тех злоупотреблений, которые были следствием впервые и очень быстро внедренной промышленной системы; это послужило причиной введения рабочего, или, как его иные высокопарно называют, социального законодательства. Та же самая буржуазия была вынуждена либо в целях самозащиты, либо под давлением обстоятельств улучшить во многих странах условия свободы и в особенности расширить избирательное право. Благодаря этим двум обстоятельствам, которые вовлекли пролетариат в сферу повседневной политической жизни, значительно увеличились возможности его движения. Приобретенные им таким образом ловкость и гибкость позволяют ему теперь бороться с буржуазией на арене предвыборных собраний и на трибуне парламента. И поскольку процесс развития вещей определяет процесс развития идей, постольку это многостороннее практическое развитие пролетариата, столь разнообразное по своим формам и взаимоотношениям, что никто уже не в состоянии охватить его взглядом и осмыслить целиком, вызвало соответствующее

постепенное развитие учения критического коммунизма н области понимания истории и понимания современной жизни, включая детальное описание даже самых мелких вопросов экономики. Короче говоря, коммунизм стал наукой, если применять этот термин с надлежащей осторожностью.

Однако, говорят настойчиво некоторые, нет ли во всем этом какого-то отклонения от простого и императивного учения Манифеста? Не потеряли ли мы, вторят им другие, в силе и ясности то, что выиграли в широте и сложности?

На мой взгляд, эти вопросы — следствие ошибочного понимания современного пролетарского движения и известного оптического обмана, ведущего к переоценке степени революционной энергии и революционной мощи движений того периода.

Какие бы уступки экономического характера ни делала буржуазия, будь то даже предельное уменьшение рабочего дня,— это никак не меняет того факта, что необходимость эксплуатации, на которой покоится весь современный социальный строй, имеет непреодолимые границы: за ними теряется смысл существования частнокапиталистического способа производства. Если какая-либо уступка может в настоящее время успокоить недовольство пролетариата, возникшее по тому или иному конкретному поводу, то сама эта уступка не может не пробудить стремления к другим, новым, все более значительным уступкам. Нужда в рабочем законодательстве, возникшая в Англии до чартистского движения и развившаяся позднее вместе с чартистским движением, привела к первым успехам в этой области в период, непосредственно следовавший за упадком самого чартизма. Принципы и основания подобного движения в связи с его внутренними причинами и следствиями были критически изучены Марксом в «Капитале» и перешли потом через Интернационал в программы социалистических партий. В заключение весь этот процесс, сосредоточившийся в требовании восьмичасового рабочего дня, превратился, с праздником Первого мая, в смотр сил международного пролетариата и средство оценить его достижения. С другой стороны, политическая борьба, в которую втянулся пролетариат, демократизирует его навыки, более того — порождает подлинную демократию, которая, если смотреть