А. Лабриола - ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ Страница 9

Далее, имеются и такие, которые идут дальше и пускаются в теоретические рассуждения относительно объективной невероятности осуществления задач, поставленных перед собой критическим коммунизмом. Утверждение Манифеста, что сведение всех видов классовой борьбы к единому чревато необходимостью пролетарской революции, кажется этим любителям теоретической полемики ошибочным по существу. Наше учение якобы бездоказательно, так как оно претендует на выведение научного заключения и правил практического поведения из основанного на рассуждениях предвидения факта, лишь предполагаемого и представляющего собой, по мнению этих добреньких и миролюбиво настроенных оппонентов, чисто теоретическую ступень развития, которую можно отодвигать и отсрочивать до бесконечности. Они полагают, что неизбежное, последнее и решающее столкновение между производительными силами и производственными отношениями, о котором заявляют коммунисты, никогда не произойдет, так как в действительности все сводится к бесчисленным отдельным конфликтам, которые дополняются частными коллизиями, вызванными экономической конкуренцией; вдобавок его задерживают и ему препятствуют ухищрения и насильственные меры, искусно применяемые правительством. Иначе говоря, современное общество, вместо того чтобы дать трещину и подвергнуться распаду, будет якобы вечно снова и снова исправлять свои недостатки. Всякое пролетарское движение, если оно не будет подавлено силой, как в июне 1848 года или в мае 1871 года [27], прекратится, по их мнению, само собой от медленного истощения, как это произошло с чартизмом, который выродился в тред-юнионизм, ставший главным козырем этого метода аргументации, честью и предметом хвастовства вульгарных экономистов и горе-социологов. Всякое современное пролетарское движение является но своему характеру не органическим, а чем-то вроде появившегося извне метеора, не естественным процессом развития, а нарушением нормального хода вещей, а мы, по мнению подобных критиков, поневоле по-прежнему остаемся утопистами.

* * *

Историческое предвидение, которое лежит в основе учения Манифеста и которое критический коммунизм впоследствии развил и сделал более определенным посредством весьма разностороннего и обстоятельного анализа современного мира, отличалось, несомненно, в силу обстановки, в которой оно впервые появилось, боевым духом и было выражено в очень резкой форме. Но оно не содержало, как не содержит и по сей день, указаний хронологического порядка и описаний, предвосхищающих социальную структуру будущего общества, что являлось и является характерной особенностью всех древних и новых пророчеств и откровений.

Героический фра Дольчино не восстал [28] еще раз, чтобы вознести над землей, во исполнение пророчества Иоахима Флорского, боевой клич. В Мюнстере [29] не праздновали снова возрождение царства Иерусалимского, lie существовало более ни таборитов [30], ни милленариев [31]. Не было более Фурье, который поджидал у себя (chez soi) на протяжении многих лет в определенный час «кандидата человечества». Более не повторялось случая, когда человек, решивший положить начало новой жизни, приступал один к созданию придуманными средствами, односторонним и искусственным способом первого ядра ассоциации, имевшей своей целью переделать человека подобно тому, как из ростка выращивают дерево. Именно так обстояло дело с Беллерсом, затем Оуэном, Кабе и, наконец, фурьеристами, чье начинание в Техасе было катастрофой, даже могилой утопизма, на которой красовалась своеобразная эпитафия: молчание Консидерана, сменившее его пылкое красноречие. Здесь нет более секты, которая, следуя правилам религиозного воздержания, робко и стыдливо удалилась бы из мира, чтобы поклоняться в узком кругу совершенному идеалу общности имущества, как это происходило начиная с секты фратичелли [32] и до социалистических колоний в Америке.

Напротив, здесь, в учении критического коммунизма,— все общество раскрывает в известный момент процесса развития причину своего неотвратимого движения и на самом крутом повороте пути приходит к познанию самого себя, возвещая о законах этого движения. Предвидение, впервые высказанное в самых общих чертах в Манифесте, не содержало каких-либо хронологических указаний; оно не было ни пророчеством, ни обещанием; это было, если употребить слово, кратко выражающее, по моему мнению, всю сущность,— предвидение морфологическое.

* * *

Внизу, под покровом шума и блеска страстей, среди которых обычно протекает наша повседневная жизнь, по ту сторону видимых актов целеустремленной человеческой воли, которые находятся в поле зрения повествующих о них хронистов и историков, вне юридического и политического аппарата нашего гражданского общества, далеко позади за представлениями о жизни, порождаемыми религией и искусством, находится и постоянно остается, изменяется и преобразуется первичная структура общества, на которой покоится все остальное. Анатомическим исследованием этой .лежащей в основе структуры является экономическая наука. А поскольку человеческое общество неоднократно менялось, частично или полностью, как в своих внешних, видимых формах, так и в своих идеологических, религиозных, художественных и прочих подобных проявлениях,— необходимо прежде всего отыскать основание и причину таких перемен (о которых нам обычно рассказывают историки) в более скрытых и на первый взгляд менее заметных изменениях экономических процессов этой лежащей в основе структуры. Иными словами, следует обратиться к изучению различий между разными способами производства, когда речь идет об исторических эпохах, четко отличающихся одна от другой, об исторических эпохах в собственном смысле этого слова. Там, где речь идет об объяснении того, почему один способ производства следует за другим, т. е. сменяет его, нужно исследовать причины ослабления и разрушения гибнущей формы. Наконец, когда хотят понять какой-либо конкретный и определенный исторический факт, надо изучить и объяснить трения и противоречия, порождаемые противостоящими друг другу течениями (а именно — классами, их прослойками и переплетениями тех и других), которые образуют определенное устройство общества.

Когда Манифест заявил, что вся история до сих пор была историей борьбы классов и что в этом заключалась причина всех революций, а равным образом — всех движений вспять, он выполнил одновременно две задачи: дал коммунизму элементы нового учения и коммунистам — руководящую нить для того, чтобы выявить среди запутанных событий политической жизни условия лежащего в ее основе экономического развития.

За истекшие с тех пор пятьдесят лет предвидение новой исторической эпохи, сделанное в самых общих чертах, превратилось для социалистов в тонкое искусство понимать, как подобает и надлежит поступать в каждом отдельном случае, ибо эта новая эра сама находится в состоянии непрерывного формирования. Коммунизм стал искусством, так как пролетарии превратились или начали превращаться в политическую партию. Революционный дух воплощается теперь в пролетарской организации. Столь желанное объединение коммунистов с пролетарским движением стало наконец свершившимся фактом. Эти пятьдесят лет показывают с возрастающей убедительностью все более усиливающееся возмущение производительных сил против производственных отношений.

Мы, утописты, не можем дать другого ответа, кроме этого наглядного урока, преподанного реальной действительностью тем, кто все еще говорит о подобных появлению метеоров беспорядках, которые, по их мнению, целиком растворятся в спокойствии этой непреодолимой и непревзойденной эпохи человеческой цивилизации. И этого урока будет достаточно.

* * *

Одиннадцать лет спустя после опубликования Манифеста Маркс выразил в четкой и ясной форме руководящие принципы материалистического понимания истории в предисловии к книге, которая по существу является введением к «Капиталу» [33]. Приведем отрывок из этого предисловия.

«Первой работой, предпринятой для разрешения обуревавших меня сомнений, был критический пересмотр гегелевской философии права; введение к этой работе появилось в изданном в 1844 г. в Париже «Немецко-французском Ежегоднике». Мои исследования привели меня к тому результату, что правовые отношения, так же точно как и формы государства, не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого общего развития человеческого духа, что, наоборот, они коренятся в материальных жизненных отношениях, совокупность которых Гегель, по примеру англичан и французов XVIII века, называет «гражданским обществом», и что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии. Начатое мною в Париже изучение этой последней я продолжал в Брюсселе, куда я переселился вследствие приказа г. Гизо о моей высылке из Парижа. Общий результат, к которому я пришел и который послужил затем руководящей нитью во всех моих дальнейших исследованиях, можно кратко формулировать следующим образом. В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их волн не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выражением этого — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче: от идеологических форм, в которых люди сознают этот конфликт и борются с ним. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями. Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, высшие производительные силы никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне самого старого общества. Поэтому человечество ставит себе всегда только такие задачи, которые оно может разрешить, так как при ближайшем рассмотрении всегда оказывается, что сама задача возникает лишь тогда, когда материальные условия ее решения уже существуют или, по крайней мере, находятся в процессе становления. В общих чертах азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи экономической общественной формации. Буржуазные производственные отношения, это — последняя антагонистическая форма общественного процесса производства, антагонистическая не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Этой общественной формацией завершается поэтому предыстория человеческого общества».