А Задохин - Пороховой погреб Европы Страница 12

Иначе смотрели на будущее Балкан сербские правящие круги. "Нам... ясно и несомненно представляется величавая картина того, как могущественная и великая Россия соберет около себя своих... младших сестер, обнимет и окружит своей крепкой защитой и сильным мечом, - писал лидер сербских радикалов Никола Пашич. - Мы не скрываем, что нам хотелось бы увидеть Сербию в этой будущей величавой картине стоящей сразу после России". Иными словами, Сербия претендовала на второе место после России в славянском мире. С чего бы вдруг Белграду понадобилось ранжировать славянские народы? И как это желание должны воспринимать другие славянские народы Балкан? Как это соотносится с принципом равноправия народов? Насколько такое ранжирование способствует славянскому единству? Вопросов много, и ответов на них нет до сих пор.

Отчасти на эти вопросы ответил сам Никола Пашич: "Мало есть людей, которые твердо уверены в том, что спасение славянских племен лежит в братском согласии и сообществе этих племен. И это наше большое несчастье. Но еще большим несчастьем для славянского сообщества является то, что каждое племя не может получить свое, что у одного из них забирают его же и передают другому". Эти слова ясно показывают, что на первом месте для Пашича всегда были интересы его собственного "племени", естественно, в том виде, как он их понимал [Шемякин А. Л. Идеология Николы Пашича. Формирование и эволюция (1868-1891). М., 1998, с. 362]. Но раз интересы собственного "племени" стоят выше общеславянских, то получается, что ради собственных интересов возможно предательство интересов общеславянских. И как при этом можно всерьез претендовать на второе место в славянском мире? Или все же никаких общеславянских интересов нет, и тогда каждый волен выбирать себе союзников сам? Но тогда грош цена мессианским претензиям Сербии на особую роль в славянском мире.

Впрочем, эти претензии никто никогда всерьез не принимал, за исключением небольшой группы профессиональных кликуш. А что касается славянского единства, то его принципы хорошо сформулировал сербский патриот Живоин Жуевич еще в 1867 году:

"Я не верю в возможность осуществления панславизма в смысле московских славянофилов, но что панславизм в смысле сознательного морального единства, покуда ни одному славянскому народу не грозит никакая внешняя опасность, и в смысле политического единства под условием предводительства России, в минуту опасности, хотя малейшему славянскому народу, что, говорю, такой панславизм возможен и крайне нужен для всех славян одинаково, и не только славян, но и для человечества вообще, в этом вряд ли возможно основательное сомнение"* ("Санкт-Петербургские ведомости", 1867, № 128).

Надо отдать должное русской дипломатии - в отношениях с Сербией она практически всегда четко и последовательно отстаивала интересы России. "Вождям сербских партий следует иметь в виду, - писал в 1889 году директор Азиатского департамента МИДа И. А. Зиновьев русскому посланнику в Сербии А. И. Персиани, - что Россия как великая держава имеет свое призвание, и она не может дать себя отвлечь от своего пути балканскими событиями, когда ее собственные интересы обязывают твердо держаться национальной политики".

Суть национальной политики России по отношению к Сербии сформулировал еще в 1809 году главнокомандующий Дунайской армией князь Прозоровский:

"Вкоренение влияния Российского в Сербии будет чрезвычайно важным, особливо во время войны между Россией и Австрией, и послужит всегда к обузданию последней державы, к удержанию ее даже от начинания войны. Турция же будет, так сказать, под распоряжением Российского государства". То есть Сербия должна была служить противовесом Австрии, прикрывая правый фланг главного направления русской экспансии - к черноморским проливам.

Это положение на 100 лет стало официальной программой русской дипломатии по отношению к австрийским притязаниям на Балканах. При этом, не желая ненужных для нее осложнений, Россия целенаправленно блокировала любые сербские авантюры, чреватые непредсказуемыми внешнеполитическими последствиями. Не вмешиваясь прямо в сербские дела, Петербург внимательно наблюдал за развитием внутриполитической ситуации в Сербии, ища и находя силы, на которые Россия могла бы опереться и которые могли бы стать опорой для русской дипломатии на Балканах.

В конце 1860-х годов при участии российской дипломатии был урегулирован сербско-албанский спор, и в начале 1868 года в Белграде был заключен договор о совместной войне сербов и вождей Северной Албании против турок. Под покровительством России правительства Сербии, Греции, Черногории и Румынии провели переговоры и подписали договоры о союзе и взаимной помощи. Так к 1868 году окончательно оформился Балканский союз. Русская дипломатия предполагала включить в состав союза и представителей Болгарии. Одновременно с этим, обратив внимание европейских держав на отсутствие в Европейской Турции реформ, обещанных Стамбулом, Петербург предложил свой проект решения Восточного вопроса, предусматривающий предоставление автономии угнетенным народам Европейской Турции. Англия и Франция этот проект не приняли.

Возникновение в конце 1860-х годов в центре Европы объединенной Германии и франко-германская война 1870 года, ознаменовавшая собой появление нового фактора силы в Европе, во многом стали переломными событиями. Соперничество великих держав неизбежно вело к переделу мира. В 1881 году Бисмарк добился создания под эгидой Берлина союза трех держав Германии, Австро-Венгрии и Италии, получившего название Тройственного союза. На протяжении почти сорока лет Тройственный союз оставался дипломатическим образованием, которое работало на войну, а не на мир. Создание этого союза, направленного в первую очередь против Франции, стало катализатором тех внешнеполитических действий и контрдействий европейских стран, цепь которых привела в итоге к мировой катастрофе 1914 года.

Восточный вопрос вплоть до Первой мировой войны оставался одной из болевых точек европейской политики. Владения ослабевшей, одряхлевшей, отсталой военно-феодальной Османской империи потенциально являлись одной из тех "шкур неубитого медведя", которые предстояло поделить между великими державами. Все хотели получить что-то за счет Турции - "больного человека на Босфоре", как называл ее Бисмарк.

Для внешней политики России на этом направлении ключевым вопросом был вопрос о черноморских проливах и выходе в Средиземное море. При этом стремление России открыть путь к Средиземному морю неизменно наталкивалось на противодействие Англии. Наличие на Балканском полуострове славянских народов и неславянских, исповедующих православие, облегчало России задачу и позволяло создать лояльную опору. На первых порах в Петербурге рассматривали в качестве такой опоры автономные, а затем независимые Сербию и Черногорию, а также Румынию и Грецию. Сербия и Черногория выглядели тем не менее предпочтительней, так как были населены славянами.

Сближение России с Сербией обостряло русско-австрийские отношения. Еще в первой половине XIX столетия австрийский канцлер Меттерних заявил: "Сербия должна быть либо турецкой, либо австрийской", недвусмысленно дав понять тем самым, что Вена считает Сербию сферой своих стратегических интересов. "Будущее Австро-Венгрии - на Балканах!" - любил повторять начальник Генерального штаба императорской армии фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф. Балканы являлись важным рынком для австрийских промышленных товаров. "Экономическое освоение балканского плацдарма" являлось одной из внешнеполитических задач империи. Специально созданный в структуре МИДа Австро-Венгрии торгово-политический отдел занимался вопросами политического обеспечения и расширения австро-венгерской экономической деятельности на Балканах. Важное место в балканской политике Вены занимали вопрос о режиме международного судоходства по Дунаю и проблема торгового выхода Австрии через порт Салоники в Эгейское море и оттуда - на Ближний Восток.

В правящих кругах Вены и Будапешта существовало довольно влиятельное течение, выступавшие за расширение границ империи путем экспансии на юго-восток. Война, по мысли венских политиков, должна была открыть путь на Ближний и Средний Восток и в итоге обеспечить экономическое и политическое преобладание австро-германского блока над другими великими державами.

На пути этих планов стояла только одна страна: Сербия. И Сербию требовалось устранить с дороги, либо включив ее в сферу австрийского влияния, либо ликвидировав ее "как фактор силы на Балканах". Кроме того, победоносная война с Сербией должна была ослабить панславистские настроения среди славян Австро-Венгрии, что явилось бы средством спасения самой Австро-Венгрии - славянское национальное движение грозило распадом империи. Покончив с Сербией, монархия Габсбургов могла рассчитывать на свое укрепление.