Морис Симашко - Искупление Дабира Страница 12

В серебряном кувшине на старом гябрском блюде вынесли вино. Эмир Кудан долго пил из узкого горлышка. Жрица танцевала на кувшине, и поворот бедер был там у нее такой же, как у Рей...

Невидимо было пламя костра при солнечном свете, но когда удлинилась тень от башни, то сразу обрело очертания. Лирой горело вначале оно, согласно уложенному заранее так саксаулу. Но вот заворочались раскаленные корни, метнулись искры в темнеющее небо, и независима стала форма огня от людей.

Девочка старательно танцевала в огненной лире, и смотрел на нее эмир. Гуламы всякий раз уходили по клетям с женщинами. Ему передавали вино с эмирова дастархана, и сам эмир говорил, что слаще сахара мудрость его стихов. Рей убирала деньги, падающие на блюдо...

Тлели угли в синеющей тьме. С девочкой пошел эмир Кудан, упираясь ногами в целый мир. А сам он оказался где-то на склоне, и огни вечного города покачивались внизу, как в мутной воде.

Пустой кувшин был в его руке. Мысль гончара придала образ глине, и давно сгоревший огонь закрепил его на этот миг. Из скользких же распавшихся образов состояла сама глина? Черепки ведь образуют эту чудовищную рукотворную гору. И век за веком берут из нее глину мастера, совершая вечный круговорот.

Он засмеялся, поднял высоко над головой кувшин и бросил его с размаху туда, в воду с тусклыми огнями. Глухой удар и звон покатившихся осколков услышал он.

Отличат ли люди через тысячу лет черепки его кувшина от других черепков? Что останется от него самого, которому Великий Гончар придал столь смешную и уязвимую форму?..

Подобно летучей мыши ощущал во тьме он глиняные заборы. Ослиный вопль наполнял землю. Царственный Мерв со всеми четырьмя рабадами исходил стенанием, подняв бессмысленный лик к звездам. Стража с заходом солнца свела ворота, и в путанице дувалов остался он по эту сторону.

Дом его старого собеседника-устада имеет в мире особенный знак. Все благоухание земли заточено в круг. Запах преобладает тут, вытесняя звук и форму.

Мастер цветов -- устад -- укладывает его на тахту. Звезды укрываются за черные причудливые листья, и лишь гроздья винограда светятся изнутри, переполненные солнцем. Холод воды хочется ощутить пылающими ладонями. Он встает и идет во тьме к сардобе, что в углу двора.

-- Каждодневно этот человек бывает в доме Гонителя...

Он распознает тень на айване. Это тихий садовник-шагирд с вечной тоской в глазах, бывающий у устада. Они сейчас думают, что он спит в саду, и устад успокоительно поднимает руку.

-- Мысли его заняты звездами, и нет ему дела до нас...

Слова шелестят в жарком ночном безветрии, и круг замыкается. Ему становится смешно, ибо всегда предполагал он о причастности мастера цветов к гонимому учению. Достаточно было увидеть глаза устада, когда читалась касыда растворившегося среди людей мятежного факиха.

Не стыдно ли тебе фальшивое слагать, И фимиам курить, и в каждом слове лгать9

Мудрый, одержимый факих Насир, чьи писания взбудоражили мир, был как ребенок. Он любил справедливость до такой степени, что закрывал глаза на все, что не соответствовало его идее. Заяц так делает, когда некуда бежать от стрелка.

И вот теперь этот сумрачный шагирд. Мастер цветов провожает султанского садовника, и в двух шагах от сардобы проходят они. А он поднимает охлажденные водой руки над головой. Так, на локтях, вползает он обратно на тахт и засыпает, усмехаясь в мокрую бороду.

----

Насир Хисроу. Касьвда (перевод И Сельвинского).

Благоухающий круг надламывается, а где-то сбоку проступает кровь. Неужто у этого тихого шагирда, как у прочих батинитов, нож в рукаве?..

V. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА

Нечто мешает держать под рукой корзину с рассадой, и он сдвигает к локтю горячее железо. Дейлемский нож всегда с ним. Тьма полна сомнений, и не остывает лицо. Здесь он встретил женщину из другого мира. Она шла по улице, нагибаясь всякий раз за урюком.

В ледяных горах, где уснул он, лежала она рядом. Земной запах ее был ощутим, и плакал он, освобожденный, уткнувшись ей в грудь. Когда случилось такое потом с большегубым фидаи, тот шепнул, что давно уже знает ее. О гябрском "костре греха" говорилось между ними...

Отпавшее от дерева в уличную пыль считается божьим достоянием. Подув на плод, женщина опускала его в подвязанную к поясу суму. Лишь у ворот рабада приоткрылось покрывало, и страх исказил ее рот. Он бросился следом, но ее нигде уже не было...

Полнится ладонь, и дейлемское железо чувствует он всем своим телом. Сразу пропадает сомнение, и устойчивым опять становится мир. Нет ничего, кроме Тайны. И, поправив корзину с рассадой, идет он дальше.

* ГЛАВА ТРЕТЬЯ *

I. ВАЗИР

О разборе государем обид, правосудии и упражнении в добром житии... Неизбежно государю раза два в неделю разбирать жалобы на несправедливости, наказывать обидчиков, лелеять беспристрастие и, творя правосудие, выслушивать народ самолично, без посредника; заявления, которые поважнее, пусть доложат, а он на каждое даст приказ. Когда распространится по государству этакий слух, все обидчики устрашатся, прекратят насилия, и никто не осмелится из-за страха наказания совершать своеволие... 1

-----

1 Сиасет-намэ, с. 16.

Неисполнимо такое. Огромно государство, и нет в нем правоверного, который не считал бы себя обиженным, а если имеет что-либо, то желает вдвойне и втройне. Коль допускать к государю каждого, то все люди превратятся в жалобщиков, не говоря уж о -бати-нитах, которые вместе с притворной жалобой могут спрятать в рукаве нож.

Тем не менее для пользы государя и подданных написано здесь это, потому что не так важна правосудность, как слух о ней. Пусть сделает государь одному кому-либо справедливость, и все остальное недоброе в государстве свалят на ослушников его воли. Когда султан Ма-суд Газневид пошел походом на подвластный Гурган, то при входе туда всенародно повесил погонщика из своего войска. Тот, встав на слона, рвал тутовые ягоды с дерева тамошнего райята. Зато с одного только Амуля была потом потребована тысяча тысяч золотых динаров, не считая ковров и одежды. Жители, у коих не было и двадцатой части требуемого, сами собой пошли в море и утонули. Но, зная уже твердость султана в отправлении правосудия, никто не назвал его несправедливым, и все славили султана. Когда же принялись топтать эту страну слонами, то к султану Масуду привели старика со старухой и их дочь-вдову с жалобой. Он самолично обласкал их, дал денег и припасов, повелев выстроить для них новый дом. На собственных руках при народе подержал он малого ребенка вдовы. Все неукоснительно исиолнили, и один лишь этот дом вдовы остался стоять во всем Гургане. Не по закону содеялось в том краю, нc в поступке Масуда видна державная мудрость...

На самом же деле поступающие с мест жалобы следует удовлетворять только в том случае, если это приносит видимую пользу государству. Остальные же складывать, заведя ящики по всем областям. Когда придет пора наказывать того или иного эмира или амида области, то все сразу и достать из ящика. Очевидно станет тогда всем, что правосудность рано или поздно достигает цели, и люди будут довольны.

На жалобы же следует отвечать лишь, что-де получили такого-то дня и месяца, смотрим. А коль многоумная жалоба, то совсем не отвечать. Жалобщик напишет во второй, в третий раз и оставит это дело. Если же станет упорствовать, отослать жалобу тому, на кого пишет...

Каковые же приметы следует вписать в эту главу, ибо ждет в углу указаний Магриби?.. Отец Масуда -грозный Махмуд Газневи -- при жизни своей уже сподобился людского поклонения. Народ же сей державы велик в терпении и подобен псу при хозяине. И все же должны умереть последние, видевшие хорасанский голод и побоища за веру, чтобы можно было привести в пример доброту деяний султана Махмуда. А посему разумнее обратиться к Саманидам, чей век миновал.

Так, говорят, что во всем следовал примеру древних царей Эраншахра всеблагий Исмаил ибн Ахмед из этого дома. Когда непогода и мороз были особенно сильны, он в одиночестве садился на коня и выезжал на площадь в Бухаре. До полуденной молитвы стоял он там, говоря:

"Может быть, идет ко мне человек, имея нужду, а у него нет ни пропитания, ни места, где остановиться. По причине снега и ветра он не сможет нас заметить в других местах. Сюда же сразу придет!"

И еще о нем. Когда плененный разбойник Амр -- сын Лейса -- пожелал отдать ему все свое золото, закопанное в разных местах, тот не взял. "Хитро ты задумал,-- сказал он Амру -- сыну Лейса,-- от цены пряжи старух, от бездомных путников, от имущества слабых и сирот то золото. Хочешь на мои плечи переложить ответственность за него на божьем суде... Пусть останется закопано!"

Весьма к месту пришлось бы здесь поучение от мужей Эраншахра, но не могут найти нужную книгу. Все вокруг султанского книгохранилища проверено, и в домах Мер-ва спрошено о ней, но знают только, что бьыа некая книга со знаком царей и "Ден-намак" ее название.