Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья. Страница 12

Так посреди воды началась жизнь. Море в этих местах неглубокое — заколотили первую сваю, поставили первый дом. Теперь гостей везут поглядеть на дом и на семь затопленных кораблей. Это старина, которой, впрочем, нет еще двадцати лет. Молодой же город на железных ногах все дальше и дальше бежит по морю от первого дома.

Когда вертолет снизился, «паутина» обернулась сложным переплетением мостов.

В штормовую погоду в этих домах качаются люстры и слышно, как под полом ходит вода…

 Снимки города сделаны с помощью летчиков «Аэрофлота». Пилот вертолета — Тофик Асланов.

Сюда можно прийти из Баку пароходом. Если очень спешишь, можно и вертолетом. Вертолет везет бараньи туши, ящики с молоком, пирожные, медикаменты. Для тебя находится уголок у окошка, и ты видишь сначала воду, зеленую в белых искорках, потом одинокие нефтяные вышки, а потом уже это… Ты просишь летчика сделать круг, чтобы получше разглядеть и запомнить… С большой высоты кажется: паутина аккуратным узором оплела море, и в паутине запутались кучки домов. Вон и пароход-паучок спешит к середине узора. И наш вертолет мотыльком опускается к паутине…

Изломанный узор из мостов. Бегут машины, ползет трактор с трубами, автобус. Мосты причудливо изгибаются, переплетаются, кое-где расширяются, чтобы могли разойтись встречные автомобили, кое-где превращаются в сплошную площадь на сваях. Для нашего вертолета площадка. Садимся. И сразу чувствуешь: море толкает, заставляет вздрагивать всю эту странную городьбу из железа…

Едем с шофером в поселок. Бесконечный мост с поворотами и отростками. Деревянный настил изъеден колесами, шевелится, топорщится. Вдоль моста, повторяя изгибы и повороты, жгутом тянутся трубы, тонкие и толстые, как удавы. Соленые брызги залетают в кабину. Зеленое море ворочается с боку на бок, то высоко лизнет гулкие сваи, то покажет далеко внизу бороды водяных трав.

В затишье — радужные расплывы нефти. Кажется, больше всего на этих мостах боятся пожаров — то и дело видишь таблицы, грозящие отдать под суд, и вежливые, как в ресторане: «У нас не курят».

Море! Когда-нибудь теснота на земле заставит, наверное, людей строить жилье над водами и даже в самой воде. Сегодня же так далеко в море человек ушел в поисках нефти. Мостам не видно конца.

— Если вытянуть в одну линию?..

— Сто шестьдесят километров…

Свист и удары огромных волн. Море… Непривычно со всех сторон видеть море.

Всю ночь штормило. Жалобно скрипела форточка, шевелились занавески и качалась люстра. Свистело за стенами, и гулко, тяжело ворочалось что-то под полом. Соседи на двухъярусных кроватях дружно храпели. Под самое утро я услышал пение соловья. Приподнялся. В окошко виден угол соседнего дома, море и мокрая эстакада. Лег — опять соловей. Так и не понял, во сне или на самом деле…

Днем я обошел «жилой и административный центр» поселения. Двухэтажные дома.

Контора. Столовая. Общежития. Магазины: книжный, продовольственный, промтоварный. Пекарня. Поликлиника. Парикмахерская. Пожарный гараж. Милиция. Газетный киоск. Дом культуры. Аптека. На площадке между домами свободные от смены парни играют в волейбол.

У порога столовой повар Мамед Сафаров ловит бычков.

— Мамед, нам мороженый хек, а себе готовишь уху?!

Десятка два рыбешек, чуть больше пальца, бегают в ведерке у повара. В окне крайнего дома бренчит гитара.

Девчонки-конторщицы стайкой порхнули в магазин. На скамейке возле Дома культуры парень в тельняшке играет в шахматы с милиционером.

В этом городе нет стариков и детей. Пять тысяч мужчин и женщин. Основной дом у каждого на берегу. Пятнадцать дней работы — пятнадцать отдыха. И поскольку полжизни проходит все-таки тут — сделано много, чтобы житье было сносным. Свежая газета, свежее молоко, свежий хлеб, фильм самый свежий — «еще в Москве не идет». Можно учиться — есть вечерняя школа и техникум. И если очень скоро надо на берег, вертолет постоянно служит поселку.

Среди проблем главная та же, что и на суше, — жилье. Спать в общежитии на койках в два яруса не очень удобно. Собираются строить несколько высотных домов. Кажется, о двенадцати этажах…

Днем город растекается во все стороны по мостам. Сами мосты удлиняются — огромная машина бьет сваи, кладет настил, становится на него и снова бьет сваи. На готовых площадках идет бурение. И как только железный щуп достигает нефти, вышку перевозят на новое место или тут же бурят новую скважину. Есть площадки величиной с комнату, где нефть из земли идет сразу по тридцати скважинам.

Узловатые вентили, змеи труб, чуткие стрелки манометров, танкеры, приходящие сюда даже в штормовые дни. Вся жизнь в городе подчинена громадному и хорошо налаженному хозяйству.

И ночью, и в шторм, и в праздники земля отдает нефть. Нелегкая служба нефтяника тут тяжела вдвойне.

Прочитав на одном из домов вывеску: «Спасательная станция», я заглянул в дом. В тесной комнате шли экзамены. На полу лежал «пострадавший», «только что вынутый из воды». Проверялось умение делать искусственное дыхание.

В жизни это самая легкая часть спасательной работы. Самая тяжелая — прыгнуть в море, если там кто-нибудь очутился не по своей воле.

— Случается?..

По лицам вижу, как наивен вопрос.

Тут же вспомнили десяток историй. Одну, давнюю, я и сам хорошо знал. Ураганная ночь 21 ноября 1957 года унесла сразу несколько жизней.

Ветер — постоянный враг. Но бывают редкие дни, когда море застывает зелено-голубым зеркалом. Урони гайку, и от этого места чуть ли не к горизонту идут круги. Вечерами такое море повторяет в себе бесконечные столбы эстакад, огни и звезды, и даже зажженная спичка на площадке, где можно курить, отражается в водяном зеркале. Я видел один такой вечер.

Отдыхали люди, и отдыхало море. Люди сидели на скамейках возле домов, танцевали, крутили транзисторные приемники, собравшись кучками, слушали остряков, сидели в чайхане возле больших самоваров. Тут, в море, сухой закон. Посидеть можно только за чаем.

На эстакаде возле крайних домов я услышал сверчка. Уютная деревенская песня… Почему-то вспомнилась заметка в газете: в Англии какой-то предприимчивый человек ловил сверчков на продажу. В новых домах с ваннами и телевизорами людям часто не хватает маленькой песни человеческого уюта. Может быть, и сюда кто-нибудь специально привез?.. И в этот же вечер я еще раз услыхал соловья. Теперь это явно не было сном. Соловей пел в трех шагах от промтоварного магазина в проволочной вольере… Я разыскал человека, который все объяснил.

Птицы на Север летят как раз над промыслом. Караваны гусей, орлы, перепелки, дрозды, скворцы, соловьи… Усталую птицу ничего не стоит поймать. Один из пойманных соловьев оказался хорошим певцом. По утрам на песню в вольере собираются пролетные соловьи. Шныряют между людьми, садятся на вывески магазинов, ищут козявок в цветочных ящиках, но ни один не подает голоса. И только пленник заливается каждое утро.

— А сверчки?

— Сверчки тоже летят над морем…

Тихая ночь. Море уснуло. Люди уснули. Только сверчки, соловей, и где-то далеко на эстакадах по железу били железом: бум… бум…

Этот город, или поселок, или промысел (кто как называет) именуется: Нефтяные Камни.

На карте кружок с этим названием вы найдете в море на линии Баку-Красноводск. Очень давно замечены в этом месте выходы нефти. Двадцать лет назад пробурили первые скважины. Сегодня скважин более тысячи.

— Наверно, очень дорога эта нефть?..

— В два раза дешевле сухопутной бакинской. Потому и продолжаем двигаться в море. Как это по-русски: овчинка выделки стоит… — Это слова начальника промысла Гаджиева Бахмана Абишевича. Он из тех, кто бурил первые скважины возле затопленных кораблей.

Идти дальше и дальше в море!

Фото автора. 30 мая 1967 г.

Спасские соловьи

«Когда вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему молодому дубу — родине поклонитесь…»

И. С. Тургенев.

Нынешние скорости позволяют за пять-шесть часов увидеть, как лесная Россия на путях к югу теряет по косогорам березовые одежды. От Москвы до Серпухова белые деревья кружатся у дороги, потом хороводы как-то вдруг отступают. За Серпуховом земля уже поделена поровну между полями и лесом. Земли в этих местах бугристые. Зеленые пашни и лес перемежаются суходолами и оврагами, горизонт отодвигается, просторнее становится глазу и ветру.

За Тулой дали наливаются синевой. Березовые сквозняки сменяет крутая зелень дубрав. Лесов уже не хватает, чтобы хранить малые речки и ручейки. Воду по балкам держат запруды. Леса с открытых мест разбегаются к лощинам и балкам. На косогорах в одиночку маячат дикие груши, дубки, кусты калины с хлопьями белого цвета. Земля в этих местах празднично хороша. Хлопнуть бы дверью автомобиля и бежать, бежать по разбеленной зелени молодой ржи к этим одиноким деревьям с синими тенями. Но дорога прочно натянута на невидимый барабан. Мчится и мчится, прогибается по лощинам, туго обтягивает холмы.