Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья. Страница 13

Все реже у дороги дома бревенчатые с резными наличниками. Все чаще — каменные, длинные и приземистые с белеными окнами и мальвами в палисадниках. Колодцы с воротом сменяют колодцы с длинными журавцами. В былые времена тут царствовали ветряные мельницы. Но теперь только один раз ветряк подбитой птицей мелькнул на пригорке.

А земля все просторнее. С горбины дороги даль открывается на многие километры. Видны деревеньки, острова леса, рощи, и там, где земле положено соединиться с небом, все затянуто синью. Под вечер синева густеет. От деревенек остаются красноватые огоньки, и кажется, что дорога несет тебя через море…

— Бабушка, до Спасского далеко ли?.. — Старуха на виду у проезжих доит корову. Запоздалые гуси ленивым строем идут к сараю. На долю секунды все вдруг озаряется красноватой вспышкой, как будто за бугром чиркнули спичкой.

— Пошли, господи, пошли, господи…

Это мольба о дожде.

— Бабушка, до Спасского далеко ли?

А до Спасского недалеко. Едем еще минут двадцать. Километровый столб с цифрою «303».

Поворот. Несколько подъемов и спусков. И вот он — парк. В прохладной темноте смутно белеет дом. Приглядевшись, различаешь стволы деревьев, дорожки. Дальний крик петуха. И вдруг прямо рядом с оградой в черном кусте оглушительно громкое пение: щелканье, свист, россыпи, от которых листья на кусте, кажется, шевелятся.

Неторопливо выгружаем магнитофонный ящик, рюкзаки и мотки проводов. В тург невском родовом парке мы будем записывать соловьев. Вовсю еще стараются утренние певцы. Спасский пастух только-только прогнал по улице стадо. А у ограды парка стоят уже четыре автобуса. В ожидании, «когда откроют», студенты из Орла играют в волейбол.

В Спасском-Лутовинове у Тургенева бывало много гостей. Приезжал сюда Лев Толстой. Рассказывают, двое великих спорили, какой парк лучше — этот или Яснополянский. Была тут актриса Савина, были Фет, Некрасов. Даже в те дальние времена, когда в центральной России было несчетное число таких дворянских гнезд, Спасское-Лутовиново и тогда славилось. Славу поддерживал и сам Тургенев, «до боли сердечной» любивший эти места: эти дороги с плавными изгибами по холмам, тихие пруды, сады, острова леса… парк издали не отличишь от степных перелесков. Из них собрано в одно место все лучшее, что может расти в черноземной полустепной России. Липы, рябины и тополя, жимолость, березы, ракиты, дубы и клены, яблони, елки, ясени — все перемешано в этом парке. Зелень, вода в прудах, птичий гомон, деревенские песни, охота — это и был мир, родивший Тургенева. Свое гнездо Спасское-Лутовиново писатель берег, сюда возвращался после скитаний и тут написал все лучшее. «…Соловьи, запах соломы и березовых почек, солнце и лужи по дорогам — вот чего жаждет моя душа!»

Липы возле пруда. Попытка записать соловья.

Построек в усадьбе осталось немного. Подлинные — только каменный мавзолей и сараи. Деревянный же дом с надписью «богадельня», баня и белый флигель отстроены заново до войны и после войны. Большой родовой дом, казавшийся в детстве Тургеневу «целым городом», сгорел в 1906 году. От него остался только заросший травою фундамент. Идут разговоры: восстановить дом. Пока же парк — главное, из-за чего стоит приехать в усадьбу.

Не все в парке помнит Тургенева, деревья умирают так же, как люди. Но липовые аллеи, конечно, помнят. И старые косматые ели, верхушки которых видишь с московской дороги, тоже помнят. Наверное, такими же солнечными и пахучими были поляны, покрытые шалфеем и белой кисеей одуванчиков. И пруд все тот же, и поле ржи. И деревенька за полем все та же, только на крышах вместо соломы — шифер, и название по чьей-то неразумности стало другим. Чем название Петровское показалось хуже нынешнего («Передовик»), трудно понять. Когда узнаешь, что в деревне родилась мать Тургенева, совсем огорчаешься. Проходя по лесу за селом Спасским, уже без надежды спрашиваешь у встречного: «Где тут Кобылий верх?» Ответ, как подарок: «А вон за оврагом».

Тот самый Кобылий верх в лесу, где Бирюк ночью в ливень поймал мужика-порубщика!

Волшебную силу имеют иные названия. Бежин луг, лежащий от этих мест верстах в двадцати, потерял бы для нас всякий смысл и значение, назови его даже самым красивым и «созвучным эпохе» словом. К счастью, он по-прежнему — Бежин луг…

По каким-то причинам издалека все увиденное в этих местах представлялось «не таким». И хотя ты знал: васильки в полосе ржи, крики грачей на тополях в усадьбе и красные карасики, которых мальчишки ловят и складывают в картуз, другими не могут быть, все-таки как открытие воспринимаешь обычность всего, что видят глаза. И еще раз убеждаешься: все, даже самое значительное на земле, питалось обычными земными соками…

Великой ценностью дошло к нам «тургеневское гнездо». Число нынешних гостей сюда измеряется тысячами. В автобусах, на попутных грузовиках, на собственных автомобилях, с рюкзаком пешим ходом — самые разные люди. Одним радость сфотографироваться у «тургеневского дуба» и убедиться: аллеи, как и сказано в путеводителях, образуют римские цифры. «XIX» — девятнадцатый век. Другие хотят побыть наедине в глухих уголках парка, где пахнет сыростью, где на солнечных местах растет земляка, где встретишь птичье гнездо и вечером в бурьянах услышишь маленькую певунью — камышовку-сверчка… В жаркий полдень на одной из полян я встретил мальчишек, присевших перекусить. Буханка хлеба и в большой темной бутылке — молоко, видимо, купленное тут же в Спасском. На траве — рюкзаки и книжка со стебельком ромашки между страницами.

— «Записки охотника»?

Кивают, не переставая отхлебывать из бутылки.

— Издалека приехали?

Оказывается, из Мценска, лежащего отсюда в двенадцати километрах. По совету учителя, на велосипедах решили объехать места, «про которые сказано у Тургенева»… По карте я помог мальчишкам определить дорогу на Бежин луг.

Потом сидим, слушаем птиц.

* * *

Неопытный человек скажет, что все соловьи поют одинаково. Совсем нет. Даже в одном саду — певцы разные. И есть места в России, где соловьи поют особенно хорошо. Совсем не зря, например, вошли в поговорку «курские соловьи». В курских садах, по оврагам и над ручьями, заросшими черемухой, крапивой и ежевикой, живут певцы необычайного голоса и старания. Замечено это было давно. Это мнение знатоки не меняют и по нынешний день.

Трудно сказать, откуда в курских садах пошла «соловьиная школа». Но она существует.

Соловей хоть и родится певцом, все-таки не станет мастером, если не будет учиться у стариков. Конечно, и тут все решает природное дарование. Один учись не учись — пять колен, и вся его песня. Много средних певцов — семиколенная песня обычное дело. Мастер же такие чудеса, такие тонкости выделывает — знатоки плачут от счастья, услыхав однажды такую песню. Десять — пятнадцать колен, и все отточено, отделано без путаницы и промедления.

В одном коленце — черный дятел желна проплакал, в другом — разбойничий свист, потом коршун заклыкал: клы-клы-клы… Иной из певцов изобразит кукушкин клекот в момент перелета, птицей юлой затрепещет. И есть одно коленце, довольно распространенное, названное во всех местах одинаково — лешева дудка…

Лешева дудка! Произнесите вслух два этих слова, и вы почувствуете немой восторг человека, уловившего в песне что-то знакомое всякому, кто хоть один раз бывал ночью в лесу…

О соловьях можно писать целый трактат. И в нем должное надо отдать не только таланту певца, но и, так сказать, композиторской способности соловьиного рода. С величайшим вкусом отбираются в песню самые яркие из лесных звуков. И эта счастливая работа лучше всего получается у соловьев курских.

Соловьев в усадьбе Тургенева, видимо, следует называть орловскими соловьями. Это близкая родня курским. И хотя тургеневский Ермолай без большой похвалы отзывался о местных певцах, для новой стереофонической пластинки лесных голосов Борис Вепринцев решил записать именно спасско-лутовиновских соловьев… И вот мы выбрали, кажется, самое подходящее время. Наплывает ночная гроза. Где-то уже не очень далеко погромыхивает. Тишина и темнота навалились на черный оцепеневший парк. Все живое умолкло. Кроме соловьев… Вот она, лешева дудка! Рядом, кажется, рукой шевельни и распугаешь певцов. Борис не спешит развязывать мешочки с магнитофонами. По всему парку россыпи соловьев, можно не спеша выбирать.

Кажется, там, вдалеке, — лучшая песня…

Теплые облака почти опустились на верхушки деревьев. Фонариком освещаем тропу. Стволы лип кажутся белыми. Соловьи не боятся света, но все-таки не спугнуть бы. В темноте, выставив вперед руки, добираемся наконец к пруду. Ощупью укрепляем два микрофона.

Щелчок. Слышу, как в рюкзаке у Бориса начинают вращаться катушки. Когда-нибудь, наверное, точно на этом месте ночью стоял Тургенев. И так же слушал. Сейчас поет очень дальний родственник того соловья… Борис передает мне наушники. Слышно все: гром, неистовый соловьиных свист, невнятный шум поезда и… странный шорох — пошел дождь.