Бэзил Гарт - История Первой мировой войны Страница 13

В моральном отношении условия для России были менее благоприятны. Внутренние беспорядки давали себя знать и могли оказаться серьезной помехой в ее военных действиях, если война не окажется такой, что ее причины будут понятны и важны для примитивных и разнородных масс России.

Между военными системами Германии, Австрии, Франции и России имелось много сходных черт. Различия крылись скорее в деталях, чем в основах. Тем резче это сходство выявляло различия между перечисленными военными системами и военной системой еще одной крупной европейской державы — Британии.

На протяжении последнего века Британия представляла собой преимущественно морскую державу, появляясь на суше только для старой традиционной политики — дипломатической и финансовой поддержки союзников, военные усилия которых она подкрепляла частицей своей профессиональной армии. Эта регулярная армия содержалась главным образом для защиты самой Англии и ее заморских владений, в частности, Индии, и никогда не выходила за пределы численности, необходимой и достаточной для этих целей.

Причины столь резкого контраста между решением Британии содержать крупный флот и ее постоянным пренебрежительным отношением к армии (вернее, сознательным ее сокращением) частично являлись следствием ее островного положения. Поэтому Англия считала море своей основной жизненно необходимой коммуникационной линией, которую надо защищать в первую очередь. С другой стороны, причиной малочисленности армии являлось органическое недоверие к ней — предрассудок, лишенный логики, корни которого, почти позабытые, восходили к военной диктатуре Кромвеля.

Небольшая английская армия была в состоянии использовать громадный и разнообразный боевой опыт, отсутствовавший в других континентальных армиях. К несчастью, по сравнению с этими армиями британская имела свои профессиональные затруднения: ее командиры, искусные в управлении небольшими отрядами в колониальных экспедициях, никогда не руководили крупными соединениями в la grande Guerre.

Но дилетанты легко переоценивают ценность такой практики, а также затруднения британцев. Опыт, как правило, показывает, что чем больше войско, тем меньше возможностей для руководства им, и тем меньше к нему обращаются. По сравнению с многообразием личной инициативы Мальборо или Наполеона до и во время боя, решения командующего армией в 1914–1918 годах неизбежно были редкими и общими — его роль была больше схожа с ролью директора, управляющего огромным универмагом.

И на войне, где все лидеры быстро теряли почву под ногами и медленно нащупывали ее снова, практическая хватка значила больше, чем теоретический подход, приобретенный в упражнениях мирного времени. Это, в особенности во французской армии, слишком часто создавало ложное впечатление, что приказ, отданный на расстоянии, автоматически исполняется на местах.

В маленькой британской армии, которая первая вышла на поле боя, у отдельного человека было больше возможностей. И от этого многое зависело. К сожалению, этот вопрос предполагает, что процессу отбора еще не удалось вывести на первый план офицеров, наиболее пригодных для руководства. Важно отметить, что на пути во Францию Хейг говорил Чартерису (своему военному секретарю и будущему начальнику разведки) о своих сомнениях относительно главнокомандующего, сэра Джона Френча, чьей правой рукой он в свое время был в Южной Африке:

«Д.Х. отвел сегодня душу. Он серьезно обеспокоен составом британской Ставки. Он считает, что Френч совершенно непригоден для верховного командования во время кризиса… Он сказал, что военные идеи Френча нездравы; что он никогда не изучал войну; что он упрям и не потерпит рядом с собой людей, которые бы указывали даже на очевидные ошибки. Он отдает ему должное за его хорошую тактику, большое мужество и целеустремленность. Он не думает, что Мюррей посмеет что-нибудь сделать, не согласившись со всем, что предложит Френч. В любом случае он полагает, что Френч не захочет слушать Мюррея, а будет полагаться на Уилсона, который гораздо хуже. Д.Х. считает Уилсона политиком, а не солдатом, а „политика“ в устах Дугласа Хейга является синонимом мошенничества и извращенной морали».

Это суждение сходно с тем, что дал другой генерал и выдающийся военный историк: «Едва ли возможно представить Ставку худшую, чем та, с которой мы начали войну в Южной Африке и 1914 год».

Но кроме ошибок в выборе, остается вопрос о неправильном распределении фактических ролей между офицерами. В 1912 году сам Френч выразил мнение, что безусловно Хейг и, возможно, Грирсон будут «всегда блистать и окажутся гораздо полезнее в качестве офицеров генерального штаба, чем в качестве командиров». Из-за своего непревзойденного знания немецкой армии и теплых отношений с Френчем, а также в качестве подарка за то, что тот имел популярность среди младших по званию, для Френча Грирсон стал бы особенно хорошим начальником штаба. Тем не менее, «когда Грирсон — его начальник штаба на маневрах — указал Френчу на неосуществимость некоторых из его предложений, его сразу заменили на сэра Арчибальда Мюррея». В итоге Грирсона направили во Францию в качестве командира армейского корпуса. В свои пятьдесят пять лет он был человеком тучным и привыкшим к сидячему образу жизни, сочетание хорошей жизни и упорного труда не содействовало его здоровью; по дороге на фронт он сильно ослаб и умер. Это стало большой потерей для армии — но все же меньшей, чем непосредственная опасность последующей болезни Мюррея 26 августа, в критический день Ле-Шато. Что еще хуже, Мюррей поправится достаточно, чтобы думать, что он способен исполнять должностные обязанности — в то время как на самом деле он все еще был к ним непригоден.

Эти два случая из числа наиболее известных иллюстрируют проблему, порожденную системой, которая давала офицерам высокое положение в возрасте, когда их силы ослабевали, а чувствительность к тяготам войны возрастала. Но в качестве счастливой компенсации противник страдал от этих затруднений не меньше: в самом деле, глава немецкой армии Мольтке, который в последнее время проходил курс лечения, в первые дни войны своим состоянием доставил немало тревог своему окружению.

Другой британский командир корпуса, Хейг, слишком хорошо заботился о своем здоровье, чтобы вызвать такое беспокойство. В пятьдесят три года его физическая форма была исключительной. Во время Южно-Африканской войны его основательность и методичность сделали его в глазах Френча идеальным штабным офицером; но позже, когда он получил командование над подвижными силами, этих качеств было уже недостаточно. Следует помнить, что когда в свое время Уоллс-Сэмпсону, «несравненному офицеру разведки и боевому разведчику», сообщили о назначении Хейга командиром взвода, он заметил: «Он вполне хорош, но слишком осторожен: он будет настолько занят тем, чтобы не дать бурам шанса, что не даст его и себе».

Тринадцать лет спустя мнение Уоллс-Сэмпсона нашло себе подтверждение. Пересмотренная официальная история 1914 года, опубликованная после того, как с окончания войны миновало поколение, показала, что в первом серьезном испытании Хейга в качестве командира корпуса незначительная ночная стычка выбила его из равновесия до такой степени, что он сообщил, что «ситуация очень критическая», и неоднократно звал на помощь соседа, которому приходилось действительно тяжело. Это испытание также выявило, что чрезмерная осторожность Хейга по достижению Эны привела к промедлению и позволила врагу на четыре года завладеть позициями по ту ее сторону. Но хотя командование не было лучшей ролью для Хейга, он имел некоторые качества, которых недоставало другим, а как только фронт установился, условия войны привели к превращению роли командира в роль высококлассного штабного офицера.

Ошибки замысла обходились дороже, чем любые ошибки исполнения. Урокам Южно-Африканской войны, которые касались не только выбора лидеров, не придали должного значения. Вышедшие в свет в 1914–1918 годах «Свидетельства, принятые Королевской комиссией по войне в Южной Африке» демонстрируют удивительное доказательство того, как взгляд профессионала может не заметить леса за деревьями. В них содержится мало указаний, что среди тех, кто станет командовать в будущей войне, были распознавшие главную проблему будущего — доминирующую силу огневой обороны и чрезвычайную сложность пересечения простреливаемой зоны. Один сэр Иэн Гамильтон уделил этому должное внимание — но даже он слишком оптимистично смотрел на возможность решения данной проблемы. Однако решение, предложенное им, следовало в верном направлении. Он настаивал не только на использовании преимуществ внезапности и тактики просачивания, способной свести на нет преимущества обороняющихся, но и в необходимости использования тяжелой полевой артиллерии для поддержки пехоты. Еще более пророчески он предположил, что пехота может быть наделена «стальными щитами на колесах», чтобы иметь возможность пересекать нейтральную полосу и закрепляться на вражеской позиции.