Режин Перну - Алиенора Аквитанская Страница 14

Крестоносцы успели отойти от Константинополя всего на несколько перегонов, когда поблизости от Никеи встретились с авангардом германской армии: вид у голодного и измученного войска был жалкий. На самом деле в тот день, когда Мануил Комнин сообщил королю Франции о якобы одержанной победе, он получил известие о том, что германские войска потерпели поражение и обратились в бегство. Византийские проводники совершенно запутали их и сбили с толку: перед началом тяжкого перехода через анатолийские пустыни они заверили императора, что достаточно будет взять с собой запас пищи на восемь дней пути. Затем они ночью тайно покинули лагерь, а войскам предстоял бесконечно долгий переход, поскольку на то, чтобы добраться до Северной Сирии, требовалось больше трех недель, и в течение этих трех недель им предстояло двигаться вперед под турецкими стрелами и только с теми запасами пищи, какие были у них при себе. Конрад решил вернуться назад и, глядя на то, как быстро тает в этом безрассудном предприятии его войско, уже подумывал о том, чтобы прервать свой крестовый поход. Он убедился в том, что Мануил Комнин сговорился с турками и вел с ними переговоры в то самое время, как осыпал почестями короля и королеву Франции.

Людовик, желая избежать участи, подобной той, что постигла германского императора, решил избрать более длинный, но и более надежный путь. И, обогнув эти пустыни, которые в любом походе оказывались губительными для жителей Запада, направил свои войска через Пергам к заливу Смирны, чтобы оттуда добраться до Эфеса, Лаодикии и порта Анталии: Иония и Лидия были не такими труднодоступными, как пустынные ущелья, в которых погибла большая часть германской армии. И французский король, со своим громоздким обозом, не мог допустить, чтобы его войско растянулось на слишком большое расстояние. Был отдан приказ сдвинуть ряды, насколько возможно; командование авангардом было поручено графу де Мориенну, дяде короля, и Жоффруа де Ранкону, рыцарю из Сентонжа, который, как мы видели, принадлежал к числу вассалов королевы.

Так им удалось в полном порядке дойти до ущелий Писидии, неподалеку от Кадмоских гор. Король, взявший на себя командование арьергардом, призвал всех бойцов быть предельно осторожными, потому что в тот день, в день Богоявления 1147 г., им предстоял очень опасный путь. Надо было идти тесными ущельями, где им угрожали турки. Что же произошло на самом деле? Ослушался ли приказа Жоффруа де Ранкон? Как бы там ни было, но он рискнул углубиться в ущелья, куда они должны были войти только на следующий день, и потерял связь с основной частью войска. Именно этого и дожидались затаившиеся на соседних холмах турецкие отряды: они выбирали наиболее удобный момент для того, чтобы застать врага врасплох. Основная часть войска, растянувшаяся тонкой цепочкой вдоль обоза, внезапно оказалась окруженной этими легко вооруженными воинами; под градом их стрел войско даже не могло выстроиться для боя, и тогда начался чудовищный беспорядок, раздались крики женщин, поднялась паника. Потребовалось некоторое время на то, чтобы находившиеся в арьергарде король и его окружение осознали происходящее. Король, поспешивший на место битвы, с первого взгляда понял, какое бедствие постигло его армию. В тот день он сумел проявить величайшую смелость и показать себя настоящим военачальником. Именно ему удалось собрать и выстроить войско, направив людей в наиболее опасные места. В какой-то момент он оказался полностью отрезанным от остальных, и своему спасению он был обязан подвигом, достойным быть воспетым в эпосе: ухватившись за ветки, росшие на высоте его роста, он подтянулся на них и вспрыгнул на вершину скалы; а там, прижавшись спиной к каменному склону, в одиночку схватился с осаждавшей его ревущей толпой. К счастью для него, враги его не узнали: в момент неожиданного нападения он был в кольчуге, и при нем были только легкий щит и висевший на боку меч, так что он ничем не отличался от любого из своих людей. Именно это и спасло ему жизнь: нападавшие устали биться, и поскольку уже темнело, турки начали отступать к своим высотам.

На следующий день Жоффруа де Ранкон и его люди, встревоженные тем, что оказались отрезанными от остальной части армии, снова спустились в долину и смогли оценить, какую непомерную цену пришлось заплатить за их беспечность: за это им едва не перерезали горло.

Что же делала Алиенора во время этого страшного эпизода, который, если бы не доблесть ее супруга, мог бы означать конец крестового похода? Никто ничего об этом не знает. Летописцы об этом умалчивают. Неизвестно даже, действительно ли королева находилась в это время, как утверждают некоторые, в том самом авангарде, который проявил такое легкомыслие, или же была, вместе с основной колонной, в той части войска, которая подверглась нападению. Но вполне достаточно того, что провинившимся авангардом командовал один из ее любимых вассалов, чтобы королева разделила с ним ответственность за это происшествие. Не только на нее, но и на всех аквитанцев многие затаили злобу: разве не они, эти безрассудные южане, неспособные выполнить приказ, виновны в несчастье, постигшем христианское войско?

Через несколько дней, которые потребовались на то, чтобы похоронить убитых, перевязать раненых и кое-как возместить понесенный ущерб, армия медленнее, чем прежде, продолжила путь и, в конце концов, добралась до Анталии. Оказавшись там и поняв, какие практически непреодолимые препятствия подстерегают такой тяжелый обоз на пути по суше, король решил путь до Антиохии проделать по морю. Он отправил в Константинополь гонцов с просьбой прислать суда. Византийцы пообещали ему их, но не дали и половины того количества, какое обещали предоставить. И все же, полагаясь на новые византийские обещания, да и устав от бесконечных задержек (был уже март: переход через Малую Азию занял около пяти месяцев), Людовик VII, рассчитывая на то, что остальная часть флота без промедления прибудет следом, погрузился с большей частью рыцарей на суда и поплыл в Сирию.

VI

…через Антиохию

Лжехристиане все наглей, —

Ужель злодейством мир не сыт?

На них одних вина лежит,

Что в правом гневе на людей

Господь послал нам столько бед

И счастью ратному вослед

Нам час пришел — за ратью рать —

Святую землю покидать[10]*.

Маленький порт Св. Симеона весело шумел. Множество лодок крутилось вокруг судов королевской флотилии, а тем временем на берегу процессия священнослужителей в белых стихарях прокладывала себе путь среди праздничной толпы, и колокола церквей звонили не умолкая. Король и королева Франции ступили на землю под пение «Te Deum», и их радостно приветствовала толпа рыцарей, среди которой благодаря его высокому росту, красивому лицу и изысканной шелковой тунике легко было различить дядю Алиеноры, Раймунда де Пуатье, правителя Антиохии.

После стольких трудов, задержек и опасностей король и королева Франции оказались, наконец, на дружественной территории и вступили в ту самую Святую Землю, которая и была целью их паломничества. Это произошло 19 марта 1148 г. С того дня, как они тронулись в путь, прошло десять месяцев.

Для них, как и для всех их спутников, Антиохия была благословенной гаванью. Великолепный город, прочно закрепившийся на плавно ведущем к морю склоне, с окружающими его высотами Джебел Акры, был свежим зеленым оазисом. Река Оронт несла к нему через длинный ряд горных ущелий, открывающихся у подножия города, горный воздух и талую воду. В верхних кварталах уступами располагались сады. Городские укрепления тянулись на двенадцать километров, вдоль всей стены стояли трехэтажные башни (как говорили, их было триста шестьдесят, по одной через каждые тридцать метров). Позже город сильно пострадал во время большого землятрясения, случившегося в 1170 г. Но в те времена, в эпоху крестового похода Людовика, все его монументальные сооружения были целы, остались неповрежденными или были восстановлены и отстроены заново первыми крестоносцами, которым ценой бесчисленных страданий удалось завладеть этой крепостью, считавшейся неприступной. В соборе святого Петра можно было увидеть могилу Адемара, епископа Пюи, который вел первых воинов, отправившихся возвращать христианам Святую Землю. И другие церкви — святых Косьмы и Дамиана, святой Марии Латинской, святого Иоанна Златоуста — возносили свои колокольни высоко над тесными улочками, полными лавочек, где громоздились всевозможные товары Среднего Востока, и рынками, заваленными фруктами; вокруг раскинулся настоящий, щедро орошаемый сад, и ветерок тихонько шелестел в серо-зеленой листве олив, росших по склонам холмов.

Константинополь был ослепительно прекрасным городом, сказочной декорацией восточной сказки. Антиохия была другой, и, на взгляд Алиеноры, еще лучше: настоящий рай, зеленый и озаренный солнцем, и поминутно чем-нибудь напоминавший ей пуатевинские земли и милую ее Аквитанию. Патриэрх, который возглавлял процессию священнослужителей и дал свое благословение прибывшей в Сирию королевской чете, звался Эмери Лиможским, а капеллан, служивший в антиохийском дворце, был пуатевинцем по имени Гильом; рыцари из окружения князя Раймунда, Карл де Мозе и Пайян де Фе, были вассалами ее отца, и в Антиохии говорили на провансальском языке. А главное, сам Раймунд, во всем своем великолепии, по-прежнему оставался для нее юнцом, снисходившим до игр с девочкой, и у них было множество общих воспоминаний, восходящих к тем временам, когда оба они жили в дворце Омбриер.