Дмитрий Спивак - Метафизика Петербурга. Немецкий дух Страница 14

На Чудском озере дивного насада никто не видел. Однако же в Житии помещена молитва князя перед битвой, в которой он просил Господа рассудить его спор с «языком непреподобным» (то есть с неблаголепным, неправедным народом) и помочь – как древле он пособил «прадеду нашему Ярославу на окаянного Святополка». Здесь Александр, несомненно, припомнил сражение на реке Альте, где Ярослав Мудрый разбил Святополка, отомстив, таким образом, за убийство Бориса и Глеба.

Упоминание о славном пращуре[62] было тем более уместно, что князь Ярослав Владимирович в свое время основал и обустроил поблизости от западного берега того же Чудского озера город Юрьев (теперешний Тарту). Произошло это за добрых два столетия до Ледовой битвы, что, безусловно, напоминало читателю о неосновательности, или, говоря современным языком, нелегитимности притязаний ливонцев на земли Причудья.

Как видим, составитель Жития Александра Невского приложил немалые усилия для того, чтобы соположить ливонскую угрозу с опасностью нападения шведов, и утвердить «равночестность» победы над немцами на льду Чудского озера – разгрому шведов в Невской битве. Приняв во внимание концентрацию метафизических образов вокруг этих сражений, мы можем утверждать даже большее: обе битвы маркировали сакральную границу, положенную в наших краях Руси распространению не только немецкой, но и западноевропейской культуры в целом.

Ливонские пленники

Рассказ о Чудской битве завершен описанием триумфального входа Александра Невского во Псков. Вышедшие навстречу ему «игумени … и попове и весь народ» увидели князя Александра во главе дружины. «И бяше множество полоненых в полку его, и ведяхут босы подле коний, иже именують себе божии риторы», – не забывает добавить автор. Последнее выражение не может вызвать у нас никакого сомнения: босыми, у стремени князя шли, разумеется, не риторы (в смысле знатоки риторики), а взятые в плен самые настоящие немецкие рыцари.

Что касается слова «ритор», то оно произведено от немецкого слова, которое в наши дни пишется «Ritter», а означает, как и в старые времена, рыцаря. Нужно оговориться, что у нас нет достаточных оснований, чтобы рассматривать это заимствование как свидетельство прямых связей новгородцев с ливонцами. Как выяснили языковеды, его можно найти в списках Слова Даниила Заточника, составленных еще до появления немцев в наших краях, а именно в конце XII века[63]. Что же касается сочетания слов «божии риторы», то для того, чтобы употребить его, как раз уже надобно было иметь хотя бы самое общее представление о ливонских рыцарях, и даже знать, как они предпочитали себя именовать.

Заметим, что близкое соседство в цитированном тексте выражений «множество пленных (полоненых)» и «Божьи рыцари» дало некоторым неосмотрительным комментаторам основание утверждать, что в Чудской битве сражалось немало ливонских рыцарей, и многие из них были взяты в плен. С таким утверждением нельзя согласиться.

Немецкий рыцарь ведь был в наших краях редкая птица, avis rara. Во всей Ливонии в те времена было не более сотни рыцарей, и были они наперечет, притом что явились на лед Чудского озера наверняка не все до единого. Вот почему пленить рыцаря, тем более нескольких рыцарей, с их отборным вооружением и важным видом, было удачей настолько яркой, что известие о ней заслуживало особого упоминания в тексте Жития.

По мнению ряда историков, наша страна не знала тогда рыцарства как социального института и как психологического типа, сложившихся в Западной Европе. Знакомство с источниками, не исключая и Жития Александра Невского, свидетельствует в пользу того, что по крайней мере с немецким рыцарством наши предки ознакомились своевременно. Вернее будет сказать, что неторопливость в его перенесении на русскую почву была следствием не недостаточной осведомленности, а сознательного выбора.

Возможность союза с Ливонией

Рассказ о Чудской битве завершен предупреждением «невегласам псковичам», чтобы они не забывали доблести Александровой, – и известием о том, что имя князя прославилось «по всем странам … и об ону страну моря Варяжьскаго, и до великаго Риму». Под «той стороной» Варяжского моря автор подразумевал королевство шведов, а также, возможно, вошедших тогда в силу датчан. Что же касалось «великого Рима», то здесь имелся в виду, разумеется, папа римский, оказывавший покровительство всем западным силам, но в первую очередь – своему церковно-рыцарскому Ливонскому ордену.

Последнее предположение подтверждается известием о более позднем контакте между Святым престолом и Александром Невским, которое помещено ближе к концу Жития. Автор рассказывает, что князя посетили послы «от папы из великого Рима», и предложили ему послушать «учения их о законе божии». После совета «с мудреци своими», князь ответил, что он хорошо знаком со священной историей от Адама до потопа, от потопа до Вавилонского столпотворения, и далее вплоть до семи церковных соборов, а от посланцев папы учения не примет. Послам оставалось возвратиться восвояси.

Что же касается историков, то они выяснили, что в конце 1240-х годов папа действительно посылал к Александру послов, однако инструкции их включали в первую очередь не обращение князя в «латинскую веру», но обсуждение «монгольской угрозы» и предложение сотрудничества с Ливонским орденом в ее отражении. В своем послании, папа просил для начала извещать рыцарей о приближении монголо-татарских войск, «дабы как только это (известие) через братьев оных дойдет до нашего сведения, мы смогли безотлагательно поразмыслить, каким образом с помощью Божией сим татарам мужественное сопротивление оказать»[64].

Задачи посольства указывают на то, что папа римский признал право «русского короля» на свою землю, и не помышлял более о ее передаче немецким рыцарям. Речь шла о вовлечении новгородских земель в систему западных государств, под угрозой их разграбления татаро-монголами. В первую очередь, это включало обмен стратегической информацией, однако в свой черед подразумевало совместные русско-немецкие военные операции, а с течением времени – и предоставление «режима наибольшего благоприятствования» католической вере.

Русским князьям был вполне ясен сценарий этого сотрудничества, и они серьезно задумывались над его достоинствами и недостатками. Отец Александра Невского встречался и беседовал с послом римского папы, знаменитым Плано Карпини, еще в Каракоруме, и в общем склонялся к союзу с западными странами. Сам князь Александр долго раздумывал, колебался, даже планировал построить во Пскове католический собор, однако в конце концов принял сторону Орды.

Надо думать, что на решение князя повлияли в первую очередь практические соображения. Немецких рыцарей ему доводилось бивать в достаточно молодом возрасте 19–20 лет, без особых затруднений побеждал их и его отец. О том же, чтобы бивать монголов, тогда и речи не было. Как споро рыцари сгоняли аборигенов с их наследственных земель, и какими великими податями их потом облагали, у нас было тоже известно. Монголы требовали общей покорности, в целом же ограничивали свои требования регулярной посылкой дани. И, наконец, монголы тогда в дела церкви вообще не вмешивались, немцы же крестили в «латинскую веру», как мы уже говорили выше, насильно и поголовно.

Таким образом, впечатления от внутренней политики Ливонского ордена и от его внешних предприятий оказались настолько невыгодными, что сыграли весомую роль в решении Александра Невского пойти под руку «царя Восточной страны», великого Батыя. Монгольская ночь опустилась на Русскую землю. Что же касалось Ливонии, то она стала граничить … с Монголией. Здесь мы, конечно, немного преувеличиваем – однако факт общей зависимости большинства русских земель, включая и Новгородскую, от Золотой Орды (сложившейся в 1243 году) нельзя отрицать. Психологическое ощущение этой границы – или, как стали говорить в последнее время, «цивилизационного разлома» – ощущается в наших краях по сию пору.

«Повелитель вод»

Итак, граница в наших краях была установлена трудами Александра Невского и его современников. На долю следующего поколения выпало ее утвердить. Как сообщается под конец Жития, сын князя Александра, Димитрий, ходил на Юрьев «в силе велице», и возвратился с богатой добычей. Судя по всему, речь в этом месте идет о действительно вполне удачном походе 1262 года, задуманном в общих чертах самим Александром, и проведенном за год до его кончины.

Торжественная интонация рассказа омрачена единственно тем обстоятельством, что окрестности Юрьева, бывшие главным объектом похода, безо всяких оговорок названы в тексте «немецкой землей». Получается так, что еще при жизни Александра Невского земли на запад от Чудского озера стали рассматриваться как потерянные для Руси.