Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 3 Страница 142

Сейчас они приспущены. А губы его способны сжиматься, превращаясь почти в прямую линию. Они придают лицу выражение жестокости.

Я смотрю на состав суда, на председательствующего, на тяжелые папки дел в коричневых переплетах. А позади этого стола — защитники в штатском, за ними — переводчики. Правее и левее подсудимых стоят, по трое, солдаты и офицер охраны. Позади всего состава суда — огромный барельефный макет Кремля и белый пьедестал перед ним, на котором бронзовая фигура Сталина во весь рост, как бы выходящего из Кремля. Поворот и наклон его головы — к скамье подсудимых. После чтения обвинительного заключения — вопросы по очереди к каждому из них: признают ли себя виновными? Все, кроме Ремлингера и Визе, коротко отвечают: «Я» («Да»). А те двое так же коротко: «Нейн…»

Объявляется перерыв на пятнадцать минут.

…Начинается допрос Бема — штабс-фельдфебеля из охранной полиции, командира первого взвода первого батальона «ОН». Тот спокойно признает свое участие в поджогах деревень Дедовичи, Кривица и других, сообщает, что его взвод расстрелял в районе г. Остров пятьдесят — шестьдесят человек, а он лично — шестерых стариков и женщин.

«По чьему приказу?»

«Действовали на основании приказа командира батальона подполковника Клозе — первого батальона, и во время отступления командовавшего всеми тремя батальонами вместе. Подполковник Клозе получал приказы от «Пихта, генерал-майора, командира 21-й авиаполевой-авиадесантной дивизии.

Рассказывает: когда 22 февраля 1944 года получил приказ от Клозе, то разбил свой взвод на четыре группы, сжигал дома. Приказ Клозе гласил:

«Сжигать на своем пути все населенные пункты, выгонять скот и, если население не будет эвакуироваться, рассматривать его как партизан и расстреливать…» Гражданских лиц расстреливали прямо на улицах.

«Приказывали покинуть горящие дома жителям, а они не хотели… Возможно, что гражданские лица прятались в подполах…»

«Понимаете ли вы преступность?..»

«Прекрасно понимаю преступность, почему и стою здесь в качестве обвиняемого…»

На вопрос, имеет ли награды, отвечает: «Железный крест второго класса, значок штурмовика и крест за военные заслуги второго класса и медаль «Зимней битвы на Востоке…»

В зале — смех.

«Как называется эта медаль?»

«Восточной медалью» или «Медалью за зимние битвы на Востоке». Давалась тем, кто перенес тяжелую зиму. Все время был на фронте».

«Кого еще из подсудимых можете назвать как расстрельщика?»

«Энгеля…»

Допрос Фогеля

Отвечает: «Участвовал в деревне Юдино, уничтожил двадцать человек со своим взводом. Во взводе — двадцать шесть человек». Признает: «Сжигал и другие деревни». — «Сколько было расстреляно?» — «Точно не могу сказать, но около двадцати — двадцати пяти человек». С готовностью обличает Дюре, Янике, одного из немцев-свидетелей. На вопрос, сколько лично убил в деревне Юдино, отвечает: «Около десяти человек. Потому, что были расположены далеко от деревни».

Выходит, Фогель оправдывается, что мало расстрелял? Он отвечает тихо, не столь уверенно, как Бем. Далее кое-что путает, увиливая от прямых ответов. Лицо у него красное, покраснел во время допроса. На вопрос, давал ли приказ подчиненным расстрелять двадцать женщин и детей и убивал ли лично, отвечает: «Не видел гражданских лиц, так как было уже темно». Подсудимый Дюре тянет руку, вскакивает: «Фогель лжет! — и объясняет: — Это было двадцатого июля, после обеда, в три часа, в деревне у реки Великой, Фогель приказал расстрелять группу детей и женщин! И первым стал стрелять!» И в ответ на вопрос о причине расстрела безоружных мирных людей Фогель спокойно говорит: «Они хотели спасти свое добро…»

Допрос Энгеля

У верзилы обер-фельдфебеля Энгеля — ослиный профиль, покатый лоб, загнутый нос и такой покатый подбородок, будто его и нет вовсе. Энгеля спрашивают: «Сколько мирного населения вами уничтожено?» Громким голосом, четко отвечает: «Моим взводом и лично мной расстреляно сто и еще восемьдесят!» — «Точно?» — «Приблизительно». — «Сколько деревень сожжено?» — «Точным подсчетом мы не занимались, но — семь деревень и еще пятьдесят человек». — «Были случаи сжигания с населением?» — «Яволь. Были. Примерно восемьдесят человек». — «Дети?» — «Дети были невинны, но они тоже родителями были оставлены в домах и потому сожжены». — «Кто давал приказ?» — «Подполковник Клозе». — «Сколько детей вы расстреляли лично?» — «Одиннадцать…»

Пожимая плечами, спокойно признает свое участие в других расстрелах.

Слова просит Бем. Встает:

«Был официальный приказ об уничтожении детей, женщин и стариков!»

«Чей?»

«Командира Двадцать первой авиадесантной дивизии генерал-лейтенанта Лихта, этот приказ был передан подполковнику Клозе!»

…Объявляется перерыв до восемнадцати часов. Публика расходится медленно, молчаливо. Циническое равнодушие подсудимых, с каким они дают показания, особенно поражает!

Допрос Штрюфинга, Дюре, Янике

Показания Штрюфинга и Дюре на вечернем заседании я почти не записывал.

В общем было все то же. Командир карательной роты Штрюфинг утверждает: он, дескать, действовал по приказу — расстреливать всех, кто уклонялся от угона в Германию. Этот приказ, подписанный генералом Линдеманом, был отдан по армии, спущен по дивизиям и далее — по полкам, батальонам, ротам. Дюре изобличал Штрюфинга — Штрюфинг давал приказы сам и сам лично показывал пример в совершении злодеяний.

«Кого расстреливали?»

«Стариков, женщин, детей».

«Вы, Дюре, стреляли?»

«Да…»

Дюре и другие из батальона «ОН» попали в него за провинности и, чтобы «оправдать себя», сжигали дерев, ни, расстреливали людей. В военной тюрьме, в Торгау, где до ноября 1941 года, в бытность комендантом тюрьмы Ремлингера, находился арестованный Дюре, его так воспитывали, уча безжалостности.

«Практические занятия» при этом обучении происходили в Катынском лесу в сентябре 1941 года. Вместе с другими, такими же как он, привезенный в этот лес Дюре рыл по ночам огромные могильные рвы. Эсэсовцы сбрасывали в эти рвы привезенные на автомашинах трупы людей — десятки тысяч трупов польских офицеров, русских людей, евреев, и Дюре участвовал в их закапывании. — «Вы можете приблизительно определить, сколько расстрелянных было сброшено в эти могилы?»

«От пятнадцати до двадцати тысяч человек!» — спокойно отвечает Дюре и добавляет, что видел снимок одной из таких могил в немецких газетах, под снимком была подпись: «Это сделали русские»…

Янике показывает, что и он прошел «подготовку» такого же рода для уничтожения мирного населения в оккупированных районах России.

Янике признает: той роте, в которой он находился, в районе Плюссы был прочитан приказ генерал-майора Ремлингера. В приказе было сказано о том, что на линии Луга — Псков, там, где действовали партизаны, следует сжигать все населенные пункты, а обнаруженное в них гражданское население, уклоняющееся от увода в Германию, — расстреливать… Выполняя приказ, рота сжигала деревни, подрывала гранатами все землянки, в которых прятались старики, женщины и дети, — их уничтожали гранатами и минами в самих землянках.

Называет населенные пункты, где все население уничтожалось поголовно: Плюссу, Большие Ляды, Малую Плюссу, Струги Красные, Заполье, Потороченное, Углы, Николаево.

«Сколько людей всего расстреляли?»

«Полторы-две тысячи».

«Сколько лично вы уничтожили?»

«Около трехсот…»

Триста человек, уничтоженных лично Янике!

29 декабря. Утро. Второй день процесса. Допрос Скотки

«Мой отец был полицейским работником со времени первой мировой войны», — начинает показания Скотки.

Четкие вопросы и ответы идут как поток, в быстром темпе.

«А при Гитлере?» — спрашивает государственный обвинитель. «Тоже.

Полицмейстер». — «В какой партии был отец?» — «Не могу сказать». — «Но вы говорили на предварительном следствии: в национал-социалистской партии?» — «Он был членом СС». — «Национал-социалистом являлся?» — «Да». — «То есть отец был фашистом?» — «Как я должен понять? У нас нет понятия фашист!»

Скотки смеется.

— «У вас нет понятия фашизм?.. Ну хорошо. Мы поймем!.. Вы были членом гитлеровской организации молодежи с 1936 года?» Скотки говорит гнусавя: «Был членом, только платившим членские взносы, а участия принимал мало». — «Военную подготовку проходили?» — «Да, занимался снайперской стрельбой». — «Для чего?» — «Делал это, чтоб приобретать навыки. А для чего, не могу сказать». — «Это была подготовка к войне?» — «Не знаю, для чего подготовка эта была». — «Но вы сейчас понимаете, для чего подготовка эта была?» — «Для войны». — «Для нападения на демократические страны, на Советский Союз?» — «Предполагаю, что так». — «Какую воспитательную работу с вами вели?» — «Это было политической школой. Изучали биографию Гитлера.