Лоран Тейс - История Франции. Том 2. Наследие Каролингов Страница 15

Варварство, разрушение, бессилие. Христианский мир в конце IX века был болью тех, кто терзался тревогой и беспокойством, размышляя о его судьбах. Стабильность, духовная и общественная, была подорвана. В 882 году умер Гинкмар, скрываясь от норманнов в Эперней. Незадолго до смерти он продиктовал Карломану, единственному наследнику Карла Лысого, свое последнее произведение «О королевской власти» («De ordme palalii»). В то время, когда повсюду наступали норманны, когда силы разрушения подтачивали основы королевства, когда дворяне становились королями, — престарелый архиепископ Реймса в последний раз говорил о единственно ценном: о Царстве Божием и его земных отражениях.

3. Знать, понимать, излагать 814–882 годы

Больше всего нам известно о духовной жизни в IX веке в Западнофранкском королевстве, начиная с правления Людовика Благочестивого и до смерти в 888 году его внука Карла Толстого, последнего из династии Каролингов, являвшегося одновременно императором Запада и королем франков. По крайней мере, нам известно о духовной жизни эпохи, воплощенной в памятниках письменности — привилегии узкого круга людей, — письменности, являющейся монополией церкви начиная со второй половины века и на долгое время вперед. Конечно же, существовали связи между письменной и устной культурой. Жития святых, повествования о чудесах, появлявшиеся в больших количествах, действительно читались, питали собой проповеди и поучения, способствовали процессу христианизации, и в частности, по мере того, как возникали сельские церкви. Такая обильная литература, на которой основывается большинство текстов каролингской эпохи, была связана с развитием епископских церквей и больших монастырей, а главное, с той пропагандой, которую они вели, прославляя святого, во имя которого они были возведены, или сообщая о тех реликвиях, которыми они обладали, усиливая тем самым их почитание.

Подобные агиографические тексты, иногда обнажавшие, словно украдкой, основы гражданского общества, с трудом поддаются истолкованию, тем более что они часто используют более древние версии VI и VII веков, обновляя и обогащая их. Растущее число текстов свидетельствует о стремлении Церкви сформировать свои образцы и модели для всего общества. Мы уже наблюдали, как при различных обстоятельствах идеология служила источником информации для королевской власти и как она интерпретировала политические и общественные отношения. Король, епископы, аббаты, графы были основной составляющей интеллектуальных и духовных структур в обществе, а также и искусства, которое воплощало поступь века.

После смерти Карла Великого западный мир в целом был уже христианским. Такова была миссия и заслуга почившего императора, расширявшего границы своей империи. Разумеется, далеко на севере и на востоке оставались варварские племена вне пределов досягаемости Слова Божия и меча франков. Иберийские районы были особенно заполнены мусульманами, которые являлись язычниками иного рода. Людовику Благочестивому удавалось христианизировать одних и подавить или отбить нападения других. Но, несмотря на эти отдельные места, никогда еще столько народностей не исповедовали имя Христа. Посредством крещения человек становится членом Церкви, тела Христова, ее паствой; происходило крещение взрослых, иногда в массовом порядке для новообращенных; детей крестили во все более раннем возрасте. Все ли дети в империи были крещеными? Слишком смело утверждать это наверняка. Во всяком случае, они должны были быть крещеными, если рождались свободными. Для рабов крещение было знаком и достаточным, если не необходимым, поводом для получения свободы. Церковь, таким образом, стала инициатором установления равенства между самым обездоленным из мужиков и самим королем.

Короли же на протяжении двух веков получали помазание. В 754 Году римский епископ Этьен отправился в аббатство Сен-Дени, где в присутствии церковных иерархов и светских властей он помазал голову, руки и ноги короля Пипина, а также королевы Берты и детей Карломана и Карла, предав анафеме тех, кто осмелится лишить Франкское королевство потомков этого королевского рода. Впоследствии первый из епископов неоднократно повторял эту церемонию. Разумеется, из политических соображений; однако не является ли политика в конечном итоге, как гласит само ее название, окончательным завершением Божьего Града? Итак от верхов до низов общества Бог, святые и Церковь, освящали все существенные принципы организации и поведения его членов. Да постигнет и соблюдет их каждый — в этом суть и смысл превратностей века.

1. Пространство и время

Чтобы трудиться, каждый на своем месте, ради общего дела, угодного Богу, нужно знать, где находишься В Западнофранкском королевстве пространство, казалось, было достаточно структурированным. Карл Лысый, который был вынужден, особенно в начале своего правления, со всех сторон отражать удары, передвигался по стране очень быстро и всюду поспевал, тем более что в лошадях недостатка не было и, что главное, немногочисленные мосты были в хорошем состоянии: а можно было воспользоваться и бродом. Древнеримские дороги еще сохранились и были в порядке по крайней мере на подходах к городам и дворцам. Объединение местных земельных владений происходило в строго очерченных территориальных границах. Когда в 868 году Карл Лысый утвердил привилегии, данные графом Жираром Вьеннским монастырю в Везелей, который он со своей женой Бертой основал пять лет назад, то королевская канцелярия сообщает очень точное географическое описание этого места: «В нашем королевстве Бургундия, в графстве Аваллон, в приходе города Отен, в местечке, называемом Везелей». Архиепископ Реймсский, чья церковь, наравне с другими старинными крупными городами, имела владения на территории всего королевства — в Аквитании, Оверни, Провансе и даже за его пределами, в Тюрингии, в 860-е годы почти точно знал, где именно располагаются его владения. Короче говоря, там, где влияние Римской империи оставалось наиболее сильным, там пространство было освоено лучше всего. Границы между епархиями, графствами, королевствами, последовательный раздел которых, начиная с 843 года, стал оформляться именно с установления границ, были хорошо известны аристократии. Для других горизонт, конечно же, был более ограниченным: в представлении основной массы пупом земли являлся епископский город или какое-нибудь крупное аббатство.

Отсчет времени принадлежал античной культуре. Названия месяцев и декад, которые их разделяли календы, ноны и иды, — пережили все, и в частности попытки христианизации, а в эпоху Карла Великого — германизации. Посвящение некоторых дней великим святым, празднование Рождества. Пасхи, освященность воскресного дня долгое время приживались в системе, приспосабливающейся как к сельскохозяйственному циклу, так и к нуждам светской и церковной администрации. В таком положении датирование событий особенно и не требовалось. Сами события были упорядочены по отношению друг к другу, а не в универсальной и абсолютной иерархии. Даже такой деятельный, утонченный и скрупулезный интеллектуал, как Луп Феррьерский, почти никогда не датирует своих писем, хотя ссылки на череду времен в его переписке весьма многочисленны. Кроме того, за исключением главных событий — коронация короля или посвящение в сан епископа, созыв генеральной ассамблеи или церковного собора, появление в небе кометы, — никто не жил, строя планы хотя бы на несколько дней вперед. Речь шла только о настоящем или ближайшем будущем. Еще более сомнительным было погружение в прошлое. Те, кто интересовался прошлым, были убеждены в том, что мир очень стар и все быстрее и быстрее катится к неумолимому вырождению. Старый Гинкмар Реймсский в 881 году со злорадством заметил юному королю Людовику III, с целью назидания, что его предшественники Карл Великий, Людовик Благочестивый, Карл Лысый и Людовик Заика жили все меньше и меньше, и что сам Людовик III тем более проживет не дольше их. Этот выдающийся архиепископ изумлялся тому, как много повидал он на своем веку: перед ним прошли четыре поколения королей. «Из всех, кого я видел во главе королевства во времена нашего господина, императора Людовика, ни один уже не остался в живых», — пишет он не без гордости в своем последнем произведении «О королевской власти» («De ordini palatii»). «Когда я был молодым, подчеркивает он, настолько это казалось невероятным! я своими глазами видел знаменитого Адаларда Корбийского, кузена Карла Великого». И вот уже читатель, или скорее слушатель, ошеломленный, погружается в славное прошлое, где прихотливая память объединила Пипина и Дагобером и с Хлодвигом. «О самом рождении, о первых годах жизни и даже о детстве, — пишет Эйнгард в своей биографии Карла Великого, в близком окружении которого он находился (сама же биография написана незадолго до 830 года), — говорить было бы для меня абсурдом, ибо об этом нигде не написано, и в живых сегодня не осталось никого, кто бы знал что-либо достоверное об этом раннем периоде жизни Карла Великого». Действительно, мы не знаем даже точного месяца рождения императора. Мы не доверяем составителю королевской хроники, указывающему год рождения Людовика Благочестивого, хотя он и вел хронику современных ему событий. Зато Эйнгард, как и все его коллеги-историки, чрезвычайно озабочен точностью даты смерти короля: «На 72-м году жизни, на 47-м году своего правления, 5 календа февраля, 3-й час дня». Вместе с тем в своей «Истории сыновей Людовика Благочестивого» Нитгард ничего не пишет о годе, когда Людовик женился на Юдифи, о дате рождения Карла Лысого. Зато он с точностью указывает, что император умер в 12 календу июля. Затем он ошибается на шесть месяцев в определении продолжительности его правления. Короче говоря, единственный день рождения, который учитывается и отмечается в церквях и монастырях, — это дата кончины — тот миг, когда существование обретает смысл, когда начинается подлинная жизнь. В таких датах самые прочные точки опоры прошлого, из которых и складывается календарь. Исходя из этого, день имеет несомненно большее значение, чем год. Старая хронология как таковая не имеет особой ценности; ценно значение событий. От древнеримского летописца авторы хроник заимствовали формулы, но не метод. На деле же в устной по преимуществу культуре уже через два поколения все смешалось и перепуталось, настолько различны вопросы, задаваемые прошлому, и представления о времени. О будущем речи почти нет. О нем ведает лишь Бог. А от мира и процессов, в нем происходящих, ничего хорошего ждать не приходится.