Петр Рябов - История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II Страница 17

Все достижения и внутренние конфликты, заложенные в самое основание Петербургской Империи, родились в петровскую эпоху. В 1841 году историк М.П. Погодин писал, что в руках Петра «концы всех наших нитей соединяются в одном узле. Куда мы ни оглянемся, везде встречаемся с этой колоссальной фигурою, которая бросает от себя длинную тень на всё наше прошедшее и даже застит нам древнюю историю, которая в настоящую минуту всё ещё как будто держит свою руку над нами…» Рекрутская система, созданная Петром, просуществовала до 1874 года (170 лет), Сенат – до декабря 1917 года (206 лет), Коллегии – до 1802 года (70 лет), Синодальное устройство церкви – до 1918 года (197 лет), подушная подать – до 1887 года (163 года)…

Сразу же после смерти зловещего самодержца взорвались некоторые из множества «мин», оставленные им наследникам: указ о престолонаследии (позволивший почти любому претендовать на трон и приведший к череде нескончаемых дворцовых переворотов), разорение страны и полный крах финансов, разрушающийся и вскоре бесславно сгнивший в верфях и гаванях огромный военный флот с плохо обученными экипажами, невероятная коррупция среди чиновников…

Каждая тактическая победа, одержанная Петербургской Империей, оборачивалась в стратегическом плане сокрушительным поражением, а недолгий рывок вперёд – оборачивался долгим «откатом» назад. Военная экспансия и создание сверхдержавы, парадоксальным образом, усилили зависимость России от более развитых стран Европы, сделав её то ли мировым «жандармом», то ли марионеткой в руках европейской дипломатии (стоявшей за многими переворотами в Петербурге и втягивающей страну в ненужные ей войны). Апогей самодержавия, выразившийся в безграничности власти монарха, сделал государя заложником его окружения, а цареубийство и переворот – обычной формой политической жизни. Искусственное и навязанное обществу империей ради своих военных и бюрократических целей «просвещение» породило вольнодумцев, жаждущих уничтожения создавшей их империи. Победа в Северной войне, создание огромной рабской армии и промышленности обернулись страшными поражениями в Крымской войне и русско-японской войне, вековой стагнацией промышленности и крахом армии. Расширение прав дворян над крепостными обернулось тотальным порабощением самих дворян имперской властью. Установление полного контроля самодержавия над церковью означало обезжизнивание церкви и её дискредитацию в народе. Победы, достигнутые ценой надрыва экономики и опустошения страны, грозили вскоре обернуться страшными поражениями. (Многие из этих парадоксов повторит – уже в ХХ веке, на новом витке всё той же истории, наследник Петербургской Империи – большевистское «комиссародержавие»). А самодержавное государство, ставшее единственным «актёром» на сцене русской истории, было обречено повторять один и тот же заколдованный круг, то начиная вынужденные частичные реформы и «революции сверху» в стремлении подновить свой фасад, то сворачивая эти реформы и модернизацию, как только они начинали грозить ему крушением. Циклы: «неудачная война – реформа – удачная война – реакция и стагнация – неудачная война» – станут нормой для петербургской империи.

Утопия Петра имела страшные последствия для России. Оказалось, что всеобъемлющая бюрократия, призванная всё контролировать и упорядочивать, сама становится бесконтрольной и усугубляет беспорядок в стране. Оказалось, что систематическое массированное институционализированное насилие как путь к «общему благу» оборачивается лишь страданиями и гибелью народа. Оказалось, что порабощение людей побуждает их не к инициативе и просвещению, а лишь к страху, апатии, казнокрадству и интригам. Оказалось, что просвещение, насаждённое искусственно и поспешно, оказывается лишь уродливым внешним «обезьянничаньем» чужих идей и обычаев и легко уживается с дикостью нравов.

Чрезвычайщина, милитаризация, насилие, тотальное принуждение, экстенсивные методы развития экономики могут дать – и дали свои плоды, введя Россию в число мировых империй. Но они имеют свои пределы и свои «ловушки» и в длительной перспективе не могут быть успешными, Пётр I совершил грандиозную «революцию сверху» в России и был великим «революционером на троне». Сам этот факт ни у кого не вызывает сомнений. Однако весь вопрос состоит в целях, направлении и последствиях этой «революции сверху». Точно также, общие слова о «европеизации» России при Петре I (за которую одни его резко осуждают, а другие весьма хвалят) лишь скрывают смысл того, что именно и зачем хотел заимствовать император с Запада, а в чём оставался «восточным» правителем. Е.В. Анисимов так оценивает смысл и значение петровских реформ: «революционность Петра имела, как ни парадоксально это звучит, достаточно отчётливый консервативный характер. Модернизация институтов и структур власти ради консервации основополагающих принципов традиционного режима – вот что оказалось конечной целью… поставленного на собственном народе грандиозного насильственного эксперимента по созданию «регулярного» полицейского государства, где ради абстрактной идеи «всеобщего блага» приносились в жертву частные интересы конкретного человека».

Петру часто ставят в вину то, что он будто бы модернизировал страну «варварскими методами». Между тем его методы вполне соответствовали целям. И потому вернее констатировать обратное: он модернизировал варварство, то есть придал новое мощное дыхание, новый могучий импульс, новую колоссальную энергию традиционному российскому деспотизму, укрепил и вывел на новый уровень исторического бытия самодержавно-крепостнический режим. Самодержавная «азиатская» «воля к власти» обрела в чудовищной петровской утопии «регулярного государства» завершённость тотального регулирования, ранжирования, регламентации управления всей жизнью подданных. «Новаторство» и «европейство» были поставлены Петром на службу реакции и «азиатчине» (а не наоборот, как часто считают). Не случайно А.И. Герцен называл созданную Петром I петербургскую империю «Чингисханом с новейшей техникой, дорогами, университетами, оружием».

По своей внутренней организации российское общество после реформ Петра стало ещё куда менее европейским, чем было раньше, указывал В.О. Ключевский: «под формами западноевропейской культуры складывался политический и гражданский быт совсем неевропейского типа». С.Ф. Платонов ещё лаконичнее отозвался об эпохе Петра I: «Так при новых формах осталось старое существо». А, по словам Б. Кагарлицкого: «Верхушечный характер реформ, проводившихся правительством с головокружительной быстротой, сделал их по существу антинародными… Парадокс в том, что чем более радикальными были реформы, тем более сильной, неограниченной и деспотической становилась центральная власть. Упорядочивая государство и придавая ему европейскую форму, Пётр I, по существу, делал его ещё более варварским».

Европейское платье, оружие, административная система были нужны петербургской империи лишь для того, чтобы более успешно проводить внешнюю экспансию, завоёвывая окрестные народы, и усилить экспансию внутреннюю, всё более полно, «по науке» порабощая собственное население. С Запада прагматиком Петром заимствовалась отнюдь не высокая культура, не идеал свободы и достоинства личности, но – прикладная наука, техника, приёмы ведения войны. А из российского наследия была оставлена отнюдь не народная культура (которая, напротив, уничтожалась и подвергалась унижению и искоренению), но традиции всевластия деспотизма и бесправия личности.

Все издержки «европеизации» фасада империи и быта дворян и чиновников перекладывались на плечи крестьянства – и делали его ещё более «азиатски» порабощённым. Как пишет Б. Кагарлицкий: «Чем более «западным» становился быт правящего класса, тем дороже это стоило. «Европеизация» дворянского быта обернулась, с одной стороны, развитием товарного хозяйства, а с другой стороны, – ростом эксплуатации крестьян». Крепостные расплачивались за всё: за рост вывоза зерна и чугуна в Европу, за строительства дворцов и флота, за содержание армии и открытие школ, за насаждение государством промышленности. Поэтому бессмысленно и неверно говорить в данном случае о «высокой плате за прогресс», но, скорее, – о специфической, замаскированной, модернизированной форме регресса, о глобальной «консервативной революции сверху», о петровской реакции, получившей развитие в петербургский период русской истории и закономерно завершившейся колоссальным революционным взрывом начала XX века.

Петровская «революция сверху» была направлена против народа и во имя самодержавия, укрепления его жизнеспособности. Она отбросила Россию на века назад. Личность и общество были растоптаны, а единственным субъектом российской истории стало имперское государство, насаждающее крепостничество и «просвещение», чиновничество и «капитализм», рабство и «реформы», причём все эти насаждаемые учреждения были неразрывно связаны друг с другом и не могли существовать друг без друга. Самодержавный деспотизм и крепостничество, усиленные и систематизированные Петром I, оставались не «признаками отсталости», а самой сущностью, несущей конструкцией петербургской империи, основанием «модернизации» страны. «Консервативная революция» Петра I состояла в безграничном усилении власти императора, в росте бесправия всех сословий России перед лицом государства, в полном порабощении церкви, в насаждении системы всеобъемлющего контроля и насилия, призванного служить имперским целям, в приспособлении самодержавного деспотизма к нуждам нового времени и в его вооружении новыми достижениями техники, бюрократии и идеологии. «Консервативная революция» Петра отбросила Россию на тупиковый путь исторического развития, ведущий в бездну, породив самодержавно-бюрократическую полицейско-крепостническую империю, логическим и неизбежным концом которой стала Великая Революция 1917 года.