А. Лабриола - ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ Страница 17

Процесс развития человечества ясен нам в двух своих пунктах, являющихся для нас крайними: это возникновение буржуазии, имевшее место столь недавно и столь хорошо освещенное экономической наукой, и образование в древности общества, разделенного на классы с переходом от высшей ступени варварства к цивилизации (т. е. к эпохе государства), если придерживаться периодизации Моргана. Все, что находится между этими двумя эпохами, составляло до сих пор объект изучения хронистов и собственно историков, юристов, теологов и философов. Пронизать и обогатить эту область знаний новой исторической концепцией — нелегкое дело. Не следует спешить, так как это привело бы к схематизму. Прежде всего надо выяснить, насколько это возможно, какая экономика характерна для каждой эпохи [61], чтобы дать специфическое объяснение классам, развивающимся в данную эпоху. При этом следует избегать гипотетических или сомнительных данных и не прибегать к ненужным обобщениям, перенося условия нашего времени в тот или иной период.

Для такого предприятия потребуются целые фаланги ученых. Так, например, то, что говорится в Манифесте относительно происхождения первых элементов буржуазии, которые вышли из крепостных, постепенно переселявшихся в города,— является односторонним. Такой путь возникновения буржуазии типичен для Германии и других стран, в которых этот процесс повторился. Но он не имел места в Италии, Южной Франции и Испании — именно в тех странах, в которых было положено начало истории буржуазии, т. е. современной цивилизации. В этой первой фазе заключены все предпосылки капиталистического общества, как замечает Маркс в одном из примечаний в первом томе «Капитала» [62]. Эта первая фаза, достигшая своей наиболее совершенной формы в итальянских коммунах, представляет собой предысторию того первоначального накопления капитала, которые Маркс проследил, отметив столько характерных подробностей на примере Англии, где эволюция приняла ясную и законченную форму. Но достаточно об этом.

Пролетарии могут рассчитывать только на будущее. Для последователей научного социализма прежде всего важно настоящее, как эпоха, в которой спонтанно развиваются и зреют условия будущего. Знание прошлого практически представляет пользу и интерес лишь постольку, поскольку оно может осветить настоящее и облегчить его критическое объяснение. Для данного же момента достаточно того, что сторонники критического коммунизма открыли пятьдесят лет тому назад важнейшие элементы новой и окончательной философии истории. Вскоре эта концепция одержит верх над другими, ибо иной образ мыслей фактически станет невозможным; и это открытие будет казаться столь же простым и само собой разумеющимся, как колумбово яйцо. И может быть, еще до того, как отряд ученых широко использует и применит такую концепцию, рассматривая под этим углом зрения весь непрерывный ход истории, успехи пролетариата будут столь велики, что все будут считать буржуазную эпоху преодолимой, ибо она будет близка к преодолению. Понять — значит преодолеть (Гегель).

* * *

Когда Манифест пятьдесят лет тому назад возвысил пролетариев, превратив их из возбуждающих сострадание несчастных в тех людей, кому историей предопределено стать могильщиками буржуазии, размеры будущего кладбища буржуазии должны были показаться весьма незначительными авторам Манифеста, которым плохо удавалось скрыть за суровостью стиля свой идейный энтузиазм. Возможные границы этого кладбища, если прибегнуть к образному выражению, охватывали тогда лишь Францию и Англию, едва задевая другие страны, как, например, Германию. Теперь же эти границы кажутся нам необъятными вследствие стремительного и мощного распространения буржуазного способа производства, который в свою очередь усиливает, умножает и сливает в единый поток пролетарское движение и расширяет до огромных масштабов сцену, над которой витает призрак близящегося коммунизма. Кладбище становится таким обширным, что его границы делаются необозримыми. Чем больше производительных сил вызывает волшебник своими заклинаниями, тем больше он вызывает сил возмущения против самого себя.

Всем тем, чей коммунизм носил в прошлом идеологический, религиозный, утопический или даже пророческий и апокалиптический характер, неизменно представлялось, что царство справедливости, равенства и счастья должно охватить весь мир. В настоящее время мир завоевывает эпоха цивилизации, т. е. повсеместно утверждается общество, которое покоится на классовых противоречиях и классовом господстве, на буржуазном способе производства (поучителен пример Японии!). Сосуществование двух народов в одном и том же государстве, которое описал уже божественный Платон, все еще продолжается. Победа коммунизма на всей земле не явится делом завтрашнего дня. Но чем шире становятся границы буржуазного мира, чем больше народов приобщается к нему, оставляя позади и преодолевая низшие способы производства, тем более твердой и уверенной становится надежда на будущую победу коммунизма, в особенности потому, что вследствие расширения арены конкуренции и роста конкурентной борьбы усиливается колонизаторская и захватническая деятельность буржуазных государств.

Пролетарский Интернационал, зачаточной формой которого пятьдесят лет назад являлся «Союз коммунистов», превратился теперь в международную организацию и наглядно подтверждает с каждым Первым мая, что пролетарии всего мира реально объединены для совместной деятельности. Будущие могильщики буржуазии и их внуки и правнуки будут вечно помнить день появления Коммунистического манифеста.

Рим, 7 апреля 1895 года.

Очерк II ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ МАТЕРИАЛИЗМЕ

I

Историко-социальные исследования, подобно многим другим, но более всех остальных, встречают немалую помеху, более того — досадное препятствие в пороке, свойственном умам, получившим лишь книжное образование, который обычно называют вербализмом. Эта скверная привычка проникает во все области знаний и получает в них распространение, но в исследованиях, относящихся к так называемому миру морали, т. е. к комплексу историко-социальных наук, нередко случается, что культ слова, власть слова приводят к извращению и уничтожению живого и реального смысла вещей.

Там, где длительное наблюдение, повторные опыты, уверенное использование усовершенствованных инструментов, повсеместное или по крайней мере частичное применение точных расчетов приводят человеческий ум к методическому общению с вещами и их видоизменениями, как это происходит в естественных науках в точном смысле этого слова,— там миф о словах и культ слов уже преодолены и побеждены, а вопросы терминологии имеют в конечном итоге лишь подчиненное значение — значение простой условности. Но при изучении человеческих отношений и дел страсти, интересы, предвзятые мнения какой-либо школы, секты, класса и религии, злоупотребление традиционными литературными приемами выражения мыслей, а также никогда до конца не уничтоженная и постоянно возрождающаяся схоластика либо скрывают реальный смысл вещей, либо незаметно превращают его в термины, слова, абстрактные и условные обороты речи.

Необходимо прежде всего отдавать себе отчет в этих трудностях тем, кто выступает во всеуслышание с выражением, или формулой, «материалистическое понимание истории». Многим казалось, кажется и будет казаться, что естественно и легко проникнуть в смысл этого выражения посредством простого анализа составляющих его слов, без выяснения его связей с другими понятиями и явлениями или генетического изучения причин возникновения данного учения [63], или же, наконец, в полемике, в которой его последователи опровергают возражения своих противников. Вербализм неизменно стремится замкнуться в чисто формальных определениях. Он прививает умам заблуждение, будто не представляет никаких трудностей выразить огромный запутанный комплекс природных и исторических явлений в простых и очевидных терминах и формулировках. Он прививает также веру в то, что нетрудно составить себе наглядное представление о многообразном и чрезвычайно сложном сплетении причин и следствий, как если бы это был театральный спектакль. Выражаясь яснее, вербализм уничтожает смысл проблем, ибо он видит в них только названия.

* * *

Далее, если случается, что вербализм находит поддержку в тех или иных теоретических предположениях, как, например, в тех, которые изображают материю как нечто, стоящее ниже более высокого и благородного начала, называемого духом, или нечто, противоположное духу; либо если случается, что вербализм соединяется с литературной привычкой противопоставлять слово «материализм», которому придается презрительный смысл, всему тому, что коротко зовется идеализмом, т. е. совокупности антиэгоистических побуждений и поступков,— тогда мы оказываемся в большом затруднении. Тогда нам говорят: это учение пытается объяснить все свойства человеческой природы, принимая в расчет только материальные интересы и не придавая никакой ценности идеальным интересам. Немало способствовали появлению такой путаницы неопытность, бездарность и торопливость некоторых поборников и распространителей этого учения; последние, спеша в своем рвении объяснить другим то, что они сами не вполне поняли — в то время как само учение только начало складываться и еще нуждалось в длительном развитии,— осмеливались применять его в том виде, какой оно тогда имело, к первому же встретившемуся факту или историческому явлению и едва не привели новую доктрину к крушению, превращая ее в объект легкой критики и насмешки со стороны дилетантов-любителей научных новинок и других бездельников подобного рода.