Булач Гаджиев - Шамиль Страница 18

Шамиль опасался измены со стороны нового наиба, потому согласился, чтобы сын Кази–Магомед взял в жены дочь Даниель–бека — Каримат. На новой службе Даниель–бек быстро понял, что, пока жив Шамиль, ему ни султанства, ни прежних владений никогда не получить. Только переход снова на сторону русских, возможно, вернул бы ему прежнее положение и владения. Сделать это было не так легко, как ему казалось вначале. В случае новой измены не только дочь Каримат и вся семья бека могли бы быть подвергнуты преследованию со стороны имама, но и каждый встречный горец мог убить Даниель–бека как врага.

И султан Елисуйский ведет двойную игру. В 1854 году он с сыном Шамиля Кази–Магомедрм совершает военный поход в Грузию. Там в плен к ним попадают две княгини. Было решено обменять их на сына Шамиля Джамалутдина. Из переговоров посредник Громов вынес следующее впечатление: «Носится слух, что Даниель–Султана Шамиль ласкает лишь по родству с ним, а на деле весьма мало обнаруживает к нему доверия»[43]

Линия поведения Даниель–бека очень запутана. После возвращения из России старшего сына Шамиля Джамалутдина он хочет выдать за него другую свою дочь. Нам кажется, что наиб имама рассчитывал найти союзника в лице Джамалутдина, чтобы в удобный момент совершить переворот, поставить восставших под удар и таким образом сполна оправдаться перед царским двором и заодно вернуть все свои богатства.

Эта попытка не увенчалась успехом. Ни любовь Джамалутдина к его дочери, ни просьбы людей, ни усилия самого Даниель–бека не изменили взгляд Шамиля. Он не дал разрешения сыну на женитьбу. Ему в жены была определена дочь чеченского наиба Талгика. Тогда Даниель–бек ринулся в другую крайность. Он выдвинул перед Шамилем следующий план: отправить его, Даниель–бека, с 15 почетными горцами (пользующихся большим уважением) в Турцию, Англию, Францию, где они расскажут о положении дел и попросят помощи. Идя навстречу просьбе горцев, иностранцы помогут образовать из Дагестана отдельное государство под протекторатом Турции. Шамиль отвечал, что он едва–едва справляется с подвластными ему землями. Он ни в коем случае не может позволить вмешательства европейских государств и «что… и без посторонней помощи достигнет… цели, а в противном случае никакая земная сила не отвратит неудачу»[44].

На все затеи Даниель–бека Шамлиь смотрел, как заявляет А. Рунов–ский, «как на блажь, которая пришла ему в голову от безделья»[45].

Даниель–бек так и не сумел осуществить свои планы. И только лишь в конце Кавказской войны перешел к прежним хозяевам. 8 августа 1859 года он был вместе с генералом Меликовым у подножья Гуниба. Здесь, у Шамиля, оставалась дочь Даниель–бека Каримат. С разрешения А. Барятинского, Даниель–бек отправил своего человека в лагерь имама, требуя вернуть ему дочь и таким образом избавить ее от опасности. Шамиль велел передать, что он не видит причины, почему для его дочери надо сделать исключение. «Передайте своему султану, — сказал Шамиль, — что будет справедливо, чтобы жена разделила участь своего мужа, какова бы она ни была»[46].

Позже стало известно, что Даниель–бек и в этом деле проявил себя с неблаговидной стороны: пришедший за Каримат человек высматривал позиции на Гунибе, узнавал о военных и продовольственных возможностях осажденных. Вскоре после прихода человека от Даниель–бека исчез слуга Каримат. Оказалось, через него Каримат отправила письмо отцу со сведениями о положении дел в лагере Шамиля. Но тогда никто об этом не подозревал.

Даниель–бек был и среди тех, кто 25 августа уговаривал Шамиля сдаться на милость врагу.

Когда пленный Шамиль и его семья прибыли в Темир–Хан–Шуру, то по требованию Даниель–бека Каримат была возвращена родителям. Отец не разрешил ей ехать с мужем на север. Шамиль был взбешен и хотел собственноручно убить Даниель–бека. Будучи в Калуге, Шамиль так охарактеризовал Даниель–бека: «Воин — плохой, советчик — хороший, исполнитель — никуда не годится».

Умер и похоронен Даниель–бек в Турции.

Благодаря Л. Н. Толстому наиб Шамиля Хаджи–Мурат стал известен не только на Кавказе, но и далеко за его пределами. В народе его знали как храбреца. Даже сегодня, когда люди хотят привести пример храбрости, то чаще всего называют имя Хаджи–Мурата.

Хаджи–Мурат прожил чуть более 30 лет, но оставил после себя яркий след. Образ его настолько сложен, что и по истечении 100 лет после гибели среди дагестанцев нет единого мнения о поступках и действиях этого человека. Одни считают его отступником, другие же, напротив, ставят Хаджи–Мурата рядом с Шамилем.

Хаджи–Мурат родился, предположительно, в 1817 году в аварском ауле Хунзах. Некоторое время Хаджи–Мурат прожил в Цельмесе. Имел там саклю и пахотную землю. Эти обстоятельства способствовали тому, что Л. Н. Толстой родиной героя повести ошибочно назвал селение Цельмес.

Отца Хаджи–Мурата звали Гитино–Магома Алсагари. В Хунзахе он имел свой клочок земли. Алсагари погиб молодым под стенами родного аула в 1830 году во время стычки с мюридами первого имама — Кази–Магомеда. Жена его Залму считалась кормилицей у аварских ханов и числилась в составе прислуги как «сют эмчек» (молочная грудь).

Она вскормила среднего сына Паху–бике — Нуцал–хана. Таким образом, Хаджи–Мурат приходился детям ханши молочным братом. О характере Залму говорит такой факт. В 1834 году к Хунзаху подошли мюриды. На переговоры со вторым имамом Дагестана Гамзат–беком поехали сыновья Паху–бике — Умма–хан и Нуцал–хан. В их свите находились Хаджи–Мурат и Осман — дети Залму. У речки Тобот, где стояла палатка имама, делегацию остановили вопросом: «Есть ли среди вас Осман?» Человек, спрашивающий это, оказался дальним родственником сына Залму. «Возвращайся обратно, — сказал он — тебя в гости не зовут!»

— А других?

— Не знаю, — уклонился от ответа мюрид и преградил Осману дорогу в лагерь имама.

Сын Залму поскакал в Хунзах. Не успел он отъехать и нескольких сот шагов, как услышал частые выстрелы. Были убиты оба молодых хана, сыновья Паху–бике. Узнав о случившемся, Залму крикнула в лицо сыну: «Пусть молоко мое обернется тебе ядом, почему ты не умер вместе со всеми!» Она не пустила Османа на порог, сказав: «Не нужен мне трус!»

Мы рассказали эти подробности, поскольку они сыграют определенную роль в жизни другого сына Залму — Хаджи–Мурата.

Хаджи–Мурат был некрасив, не удался ростом, да еще ко всему этому хромал на обе ноги — следы падения с лошади и со скалы. Близость к ханскому двору дала возможность ему научиться читать и писать. Но далее этого не пошло. Из языков он знал только аварский и очень слабо понимал кумыкский. Как и его предки, занимался хозяйством — пахал, сеял, смотрел за скотиной. Да так, наверное, и хозяйствовал бы весь свой век, если бы в Дагестане не началась война.

С малых лет он увлекался джигитовкой, стрельбой из оружия и скачками. Это было его стихией. На чьей стороне быть? Такой вопрос не стоял перед Хаджи–Муратом, когда началась война. Он, не задумываясь, выбрал сторону своих молочных братьев Умма–хана, Нуцал–хана, Булач–хана и их матери — аварской ханши Паху–бике.

В 17–летнем возрасте Хаджи–Мурат со своим братом Османом участвовал (19 октября 1834 года) в убийстве второго имама Дагестана Гамзат–бека. В этом деле Хаджи–Мурат впервые пролил чужую кровь, убив Хаджиясул–Магому и отомстив этим за гибель брата Османа. Так началась тревожная жизнь человека с характером твердым, как гранит, много блуждавшего в лабиринте жизни, но так и не нашедшего из него выхода.

Кавказское начальство заметило молодого человека и обласкало его. Хаджи–Мурат не остался в долгу. В трудный для Шамиля 1839 год хунзахец находился среди войск Граббе, штурмующих Ахульго. И, как уверяют его сын Гулла и внук Казанбий, Хаджи–Мурат тогда же «за храбрые подвиги… был произведен в офицеры»[47].

Действительно, командир кавказского корпуса барон Розен присвоил ему чин прапорщика, и по просьбе жителей Хунзаха, поручил управлять Аварским ханством. Хаджи–Мурат был предупрежден, что управлять будет временно. И в самом деле, он вскоре уступил должность сперва хану Кази–Кумуха Магомед–Мирзе, а затем Ахмет–хану Мехтулинскому. Обратил внимание на Хаджи–Мурата и командующий в Северном и Нагорном Дагестане генерал–майор Клюки фон–Клугеиау. Прапорщик получил деньги, ему обещали повышение в чине. Все это ввивало сильное неудовольствие и зависть Ахмет–хана Мехтулинского, управляющего Аварским ханством, и в конце концов привело к тому, что Хаджи–Мурата обвинили во всевозможных «грехах»: ношении чалмы (как гимринцы), в том, что гарнизон Хунзаха, будто бы по его вине, остался без дров и т. д.

5 ноября 1840 года Клугенау, бывший в то время в Темир–Хан–Шуре, получил сразу два письма — от коменданта Хунзаха майора Лазарева и от генерал–майора Ахмет–хана. В них извещалось, что 1 ноября Хаджи–Мурат арестован, закован в цепи и находится на гауптвахте цитадели. Клугенау потребовал доставить арестованного в Темир–Хан–Шуру.