Евгений Анисимов - Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра. Страница 19

Сложная картина была и на предприятиях, принадлежавших государству. Перепись работных людей уральских государственных заводов, проведенная в 1744–1745 гг., показала, что вольнонаемные среди них составляли лишь 1,7 %, а остальные 98,3 % работали в принудительном порядке33.

Правда, предприятия заводчиков, не пользовавшихся покровительством казны (в полотняной, шелковой и других «нестратегических» по тем временам отраслях промышленности), обходились преимущественно вольнонаемным трудом. Однако в целом перевес был на стороне крепостнических форм организации производства, что не могло не отразиться самым пагубным образом на экономическом развитии страны. Во второй половине XVIII и особенно в первой половине XIX в. мануфактурная промышленность, построенная на феодальных формах эксплуатации, определила в совокупности с другими факторами отставание России по ряду важнейших показателей от европейских держав.

Возвращаясь к рассматриваемому периоду, отметим, что промышленность все же не стала основным источником неземледельческих доходов дворянства. Торговля — вот что считалось тогда наиболее выгодным и беспроигрышным делом для дворянина. Основным предметом торговли было сырье: хлеб, смола, пенька, шедшие на экспорт и покупавшиеся в Европе практически в неограниченном количестве. Дворянство получало доход от торговли двояко. Дворянские коммерсанты, с одной стороны, добивались разрешения на вывоз за границу крупных партий хлеба (до 1–3 млн. пудов), а с другой — поощряли развитие торговли принадлежавших им крестьян, среди которых появлялись весьма самостоятельные и оборотистые дельцы.

В середине 50-х годов XVIII в. вице-канцлер М. И. Воронцов подал челобитную, в которой просил предоставить ему монополию на вывоз хлеба за границу. В мотивировочной части челобитной он высказал идеи общеэкономического характера, которые позволяют судить о том, как дворянин и крупнейший чиновник увязывал «общую государственную пользу» с узкосословными дворянскими интересами. Воронцов выступал сторонником протекционизма, интенсивной внешней торговли с активным торговым балансом и вместе с тем считал основой богатства государства и соответственно главной статьей торговли «произрастающие в нем продукты». Такой типично физиократический подход сулил, по его мнению, много выгод. С исчезновением избытка дешевого хлеба, проданного за границу, крестьянство в погоне за выгодой забудет присущую ему «леность и последующую от того бедность» и будет распахивать новые посевные площади, заниматься транспортировкой хлеба к портам. Если учесть, что крестьянство на 70 % состояло из крепостных крестьян, а помещики, и прежде всего сам Воронцов, стремились монополизировать хлебную торговлю, то станет ясно, что средства от активного крестьянского хлебопашества должны были попасть в карман тех же помещиков.

Здесь уместно вспомнить о проектах П. И. Шувалова, предусматривавших уменьшение подушной подати, ибо их подлинный социальный смысл открывается именно в контексте той конкретной социально-экономической обстановки, которая сложилась в России к середине XVIII в. Подушная подать крестьян, ответственность за уплату которой в казну несли сами душевладельцы, постоянно вызывала нарекания дворянства. За этим недовольством стоял вполне ясный расчет: деньги, взятые государством в качестве подушной подати, отрывались от общей суммы ренты, взимаемой с крестьян их владельцами.

Дореволюционный правовед прогрессивного толка В. Н. Латкин, анализируя дворянские наказы 1767 г., отмечал, что авторы почти всех наказов хлопочут об облегчении государственных повинностей крестьян, «доказывая, как трудно приходится мужику и как необходимо облегчить его участь. Читая эти места наказов, можно умиляться от той платонической любви к меньшей братье, которой дышат названные строки. К сожалению, «платонического» во всем этом ровно ничего нет, так как стимулы подобной защиты интересов крестьян чисто практического свойства. Чем меньше мужик отправляет повинностей и платит разных сборов, тем меньше он разоряется, а с богатого мужика и взять можно больше — вот вся незамысловатая философия составителей наказов, побудивших их отстаивать мужицкие карманы от эксплуатации со стороны государства»34.

Истинную подоплеку такой «защиты» понимали уже современники. Анонимный автор «Записки о соли» в 60-х годах XVIII в. писал: «Правда, что дворянство, может быть, сожалея своих крестьян, прибавку подушных денег почитает для народу за несносное дело, однако ж они прибавку на своих крестьян собственных своих доходов [ради] вместо того, что от государя Петра Первого представлено им было по 40 коп. з души (обычная при Петре величина денежного оброка владельческих крестьян. — Е. А.), не сожалеют налагать до 2-х рублей, а иные — до 3-х и более»35. Автор записки верно уловил общую тенденцию развития ренты в XVIII в. Быстрый рост крестьянских повинностей в пользу помещика был непосредственно связан с ограничением государственного налога владельческих крестьян. 70-копеечный подушный сбор, установленный вскоре после смерти Петра, за исключением нескольких льготных лет, оставался неизменным до конца века, а курс рубля за это время упал не менее чем в 5 раз. Следовательно, в противоположность помещичьей ренте государственный налог фактически уменьшался. В русле отмеченной тенденции и надо расценивать предложения П. И. Шувалова о замене прямых налогов косвенными.

Следующий момент. Дворянство, вовлекаемое в торговую деятельность, добивалось наиболее благоприятных для себя условий торговли. Этого можно было достичь не отдельными изъятиями из торгово-таможенного законодательства, а коренной реформой. Отмена внутренних таможен по проекту Шувалова и была ответом на потребности дворянства. Поэтому есть все основания согласиться с М. Я. Волковым — автором исследования о шуваловской реформе, писавшим: «Изменение позиций дворянства в отношении обложения внутренней торговли явилось главным фактором, решившим судьбу внутренней таможенной системы». Это обстоятельство и предопределило противоречивость осуществленного Шуваловым мероприятия: с одной стороны, «в силу объективных условий реформа получила в значительной мере буржуазный характер», но, с другой стороны, она была проведена в узкосословных интересах дворянства, «добивавшегося увеличения доходов от эксплуатации крестьян»36.

Показательно также и то, что отмена внутренних таможен не повлекла за собой устранения других препятствий на пути свободной торговли, а именно различных монополий и откупов, которые были весьма выгодны дворянству. Крупнейшим «монополистом» и откупщиком елизаветинского времени был все тот же П. И. Шувалов. В 40–50-х годах он добился передачи ему на откуп нескольких крупнейших промыслов, кормивших ранее целые поколения рыбаков и промысловиков. Он получил монопольное право на добычу морского зверя, китов и рыбы на Севере, в Ладоге и даже на Каспии. Эти промыслы приносили ему огромные, практически не контролируемые казной доходы. Не гнушались отбивать у купцов даже мелкие откупа и другие — подобные П. И. Шувалову или крупнейшему помещику России П. Б. Шереметеву — богачи и царедворцы. В 1758 г. брат канцлера Роман Воронцов и камергер А. Б. Куракин получили монополию на всю «восточную» торговлю сроком на 30 лет37.

Поддержка государством торговых и промышленных начинаний дворянства выражалась не только в предоставлении им монополий и льгот. В 1757 г. был введен новый таможенный тариф ярко протекционистского характера, ставший барьером на пути ввоза иностранных промышленных товаров, способных конкурировать с изделиями отечественных мануфактур, среди владельцев которых были и дворяне. Одновременно были установлены сравнительно невысокие вывозные пошлины на готовую продукцию и сырье. Кроме того, учитывая большую заинтересованность дворянства в вывозе и продаже за границей хлеба, правительство разрешило свободный вывоз хлеба за границу.

Если Таможенный тариф 1757 г. был благоприятен в целом для торговли и промышленности, то банковская политика была ориентирована главным образом на удовлетворение нужд дворянства.

С 1756 г. П. И. Шувалов стал подавать проекты, посвященные монетным делам. По его проекту был создан Медный банк, который он сам и возглавил. Из 20,5 млн. руб. прибыли, полученной от перечеканки медной монеты, Шувалов предложил выделить 6 млн. руб. в качестве капитала Медного банка. Цель банка — предоставлять дворянам, «фабрикантам» и купцам крупные ссуды (по 50–100 тыс. руб.) из расчета 6 % годовых в рассрочку до 18 лет. По мысли Шувалова, кредит государства на льготных условиях поможет дворянству избежать засилья частных кредиторов (разорявших дворян огромными процентами), а также обзавестись заводами и фабриками. «Долг обязывает нас, — восклицал дворянский идеолог, — о благосостоянии всего общества, а особливо о сочлене своем попечение иметь».