Александр Гогун - Черный пиар Адольфа Гитлера Страница 19

Был момент, когда мировоззрение XVIII века в его реальном воплощении стояло на гребне победы, сосредоточив в своих руках власть над миром, и имело возможность осуществить идеалы о братстве и дать поверившим в них миллионным массам обещанный мирный порядок. Это было в ноябре 1918 года. Германская монархия, в качестве последнего серьезного противодействия философии и государственной мудрости XIX века, сложила свое оружие.

И тогда была дана возможность осуществить три идеи, в которые народы мира верили в течение полутора веков. Это были идеи мировой культуры, мирового хозяйства и всеобщего мира.

Ни один даже самый ловкий софист не мог бы сегодня отрицать, что переживаемый нами идейный перелом выдвинул на первый план современной политической жизни посредственные умы и характеры. Демократия, занимающая командные высоты в мировом порядке, показала себя совершенно неспособной к подлинному государственному мышлению и, вместо того, чтобы дать народам новый, обещанный ею порядок, так называемые „версальские мудрецы“ приняли на себя задачу разложения мира. Они не сумели поддержать мировой культуры, но вызвали к жизни почти во всех странах ужасное варварство и разрушение культуры. И если большевистский хаос еще не воцарился повсюду, то этим мир обязан сильным противодействующим силам, которые восстали против навязанного им в Версале договора. Они некогда посылали христианских миссионеров вместе с торговцами опиумом в страны старой культуры, называя это насаждением европейской культуры. Они уже этим доказали, что их представление о мировой культуре было связано с отрицанием подлинного национального миросозерцания. Они допустили к духовному водительству евреев и этим опять-таки доказали, что их собственная органическая воля к культуре сломалась тогда, когда они разглагольствовали об универсальной культуре и еще не успели показать пред лицом мира своей неспособности. Они впустили в европейские столицы негров. Так, в первый раз после войны, чернокожий мог судить о европейских делах в Париже в качестве члена французского правительства. И поэтому вполне последовательно, если большевизм уже называет себя сегодня демократическим, ибо он, в связи со всеми беспочвенными элементами под еврейским руководством, практически осуществляет лишь то, что в вырождении либеральной эпохи сделалось посредством системы продажности совершившимся фактом социальной жизни.

Под мировым хозяйством доверчивые народы понимали внесение известного порядка в международные экономические отношения, окончательно запутанные эгоистическими стремлениями отдельных государств. Но г.г. финансисты мировых столиц, стоявшие позади Версаля, понимали под „мировым хозяйством“ лишь открывавшуюся им возможность создать колоссальное, еще небывалое по своим размерам деловое предприятие. Они понимали под мировым хозяйством и осуществили на земле финансовое порабощение творческих сил отдельных наций. И тогда гигантские тресты и концерны при помощи так называемых займов начали выкачивать плоды усилий миллионов трудящихся в Европе и в других странах.

Годы, последовавшие за подписанием Версальского договора, показали, как беспомощны были силы, на долю которых выпало создать в экономической жизни Европы действительно порядок. И если социальная нужда, вызванная безработицей, не всюду привела к хаосу, то это произошло только благодаря вновь народившимся силам, которые решительно восстали против мысли о создании мирового хозяйства, управляемого несколькими центрами рвачей, и обратились к вечным истокам народного творчества – к крестьянам и к земле, на которой творчество народа являлось предпосылкой естественного содружества всех органических элементов жизни.

Последствием этого заблуждения демократий и испытания, выпавшего на их долю, был не всеобщий мир, но потрясение всех мирно настроенных народов. Без всяких познаний в области истории, щеголяя прямо своим преступным невежеством, решали господа из Версаля, Сен-Жер-мена, Трианона и Севра судьбу народов, разрывая их тело, отсекая, подобно мясникам, самые жизненные части территорий. Лига[59] наций же, которая должна была играть роль примирительницы между народами, была совершенно глуха к доносившимся до нее жалобным крикам несправедливо обираемых народов.

Здесь обнаружилось, что уже более нельзя было говорить о каком-либо искреннем исповедании народами-победителями обоих экономических принципов, ибо нигде в эти двадцать послевоенных лет так называемыми победителями не было предпринято ни одной попытки посредством лечения вызванных ими же самими источников болезней построить камень за камнем здание мира. На них навсегда останется исторический упрек, что они даже сознательно поддерживали очаги болезней, чтобы не дать утвердиться миру и извлечь для себя из яростной, угрожавшей миру войны всех против каждого, политическую и деловую выгоду.

Если сегодня говорят о государственных, социальных и, в конце концов, философских кризисах, то это надо объяснять тем фактом, что народы, которые некогда верили в либерализм и демократию, и отдали все свои силы идее мировой культуры, мирового хозяйства и всеобщего мира, уже начали терять веру в эти идеалы. И отсюда для мира возникла политическая опасность, что те силы, которые находились на высоте своего могущества, оказались совершенно неспособными создать новый порядок вещей. И подобно тому, как в частной жизни банкрот пробует спасти последнее достояние посредством самоуправных действий, некоторые круги, а, конечно, не целые народы, хотят путем совершенно недопустимых провокаций по адресу вновь созданного в Европе порядка вещей отвести внимание народов от своей вызывающей всеобщий хаос неспособности.

То, что пред вами происходит во второй раз в течение пятисот лет, есть ничто иное, как крушение когда-то сильных авторитетов. Дикие драки в парламентах, непрекращающиеся социальные кризисы, неспособность, даже при наличии огромных естественных богатств, преодолеть безработицу – все это лишь доказательства, что старый мир поет свою лебединую песню, и что народы, повинующиеся внутреннему инстинкту и творческой воле, должны против такого разложения бороться и искать новых авторитетов.

В этом заключается секрет успеха национал-социалистического движения, фашистской революции и многих других политических явлений нашего времени. Но только германский народ, у которого всякого рода осложнения были неизмеримо более острыми, чем у других народов, должен был решиться на тот или иной путь гораздо скорее других наций. И так как Германия в один из наиболее грозных часов своего существования выдвинула большого человека и нашла людей, которые без всяких условий принесли все свои силы новой эпохе, то в этом и заключался ответ на вопросы нашего времени, когда надо было окончательно порвать со всем тем, что уже не было способно вести большой народ к светлому будущему. Германский народ отвернулся от наглых попыток втиснуть его как в средневековое искажение жизни, так и в беспочвенность либерализма, потому что убедился, что идеи и ценности, которые находятся в органической связи с расой и народом, еще далеко не подходят для жизненной структуры других рас и наций. И, если для нас превыше всего стоит идея народной свободы, то и национал-социалистическое движение создалось его учением об иерархическом порядке ценностей, с этим постулатом победило и приняло на себя задачу доказать в будущем жизненность этого идеала.

Таким образом, мы можем формулировать окончания исторических эпох, в силу падения их идеальных ценностей, следующим образом:

Авторитет средневековья возник из победы учения о бедности, смирении и подвижничестве.

Авторитет либерализма возник из веры народов в возможность создания мировой культуры, мирового хозяйства и универсального мира.

Авторитет национал-социализма был построен на идее национальной чести как наивысшей ценности, социальной справедливости, как выражения равноценности всех немцев, и народного содружества как результата жертвенной борьбы за новую идею и как формующей[60] силы для осуществления нашего великого будущего.

Идеи XVIII и XIX столетий являлись чересчур абстрактными, не были одухотворены волевой цельностью, а потому оказались и нежизнеспособными. Наоборот, идеи национал-социализма опираются на национальные ценности, и, как таковые, не расторжимы с сущностью германского характера. Правда, старая идея свободы освобождала от пут немало индивидуальных творческих сил, но на этом процесс этот не остановился, и впоследствии на смену творческих сил явились силы хаоса и разрушения. То было учение о свободе от каких-либо обязательств. Идея же национал-социализма является учением о свободе для разрешения определенной задачи. Первое учение должно было раствориться во множестве субъективных желаний, второе имеет своей высшей задачей, преобладающей над бесформенным всечеловечеством, осознание своих обязанностей в отношении огромной нации, связанной общей судьбой и черпающей силы в своем единстве.