Андрей Еременко - Годы возмездия. Боевыми дорогами от Керчи до Праги Страница 2

За неполных два года войны я третий раз в госпитале. Тяжелые ранения, одно под Брянском, другое под Понизовьем, а также их последствия выводили меня из строя на несколько месяцев. Не раз в связи с этим я выслушивал порицания в свой адрес со стороны медицинских и немедицинских работников, считавших, что в современной войне командующему фронтом нет никаких оснований лезть в гущу боя. Они, эти педанты, были во многом правы, тем не менее не могли переубедить меня в том, что командующий должен быть всегда там, где решается успех сражения, судьба его замысла. А на войне, к сожалению, это бывает по большей части далеко не в безопасных местах.

Для многих военных, в том числе и для меня, мучительным было находиться в госпиталях. Без труда, без самой неотложной работы, которой на фронте всегда через край, вынужденное бездействие подобно гнету и моральному, и физическому.

В Цхалтубо я как бы заново переживал минувшие события. Слушая ежедневные сообщения Совинформбюро по радио, читая газеты и журналы, я мысленно переносился на фронт к тем, кто не на жизнь, а насмерть бился с врагом за наше правое дело. Воспоминания о боевых друзьях вызывали неукротимое желание быть рядом, делить радости военных успехов и горечь неудач, вести на ратные подвиги войска, бить фашистских разбойников, очищать от них нашу священную землю.

В последний период боев на Сталинградском фронте и в особенности на Южном я с трудом передвигался. В конце января 1943 г. состояние моего здоровья резко ухудшилось. Два тяжелых ранения давали о себе знать, старые раны то и дело открывались, на воспаленных участках появлялись новые. Все это сопровождалось нестерпимой болью с угрозой общей гангрены. Консилиум врачей Южного фронта сделал заключение о необходимости немедленной госпитализации.

Нужно добавить, что состояние моего здоровья в значительной степени ухудшилось в связи с постоянным напряжением в период Сталинградской битвы в течение шести месяцев, где я затрачивал массу сил и энергии для управления войсками. Каждый из 180 сталинградских дней требовал предельной отдачи духовных и физических сил.

Оставлять командование Южным фронтом не хотелось. Войска вели успешные наступательные бои. Овладев Батайском, мы устремились на Ростов-на-Дону. Все мои старания остаться в строю, хотя бы до освобождения Ростова-на-Дону, оказались безуспешными. В Москве было принято решение направить меня в Цхалтубо. Переправляли меня в лежачем положении на специально оборудованном легковом автомобиле. Ехать предстояло через Зимовники, Моздок, Орджоникизде, по Военно-Грузинской дороге на Тбилиси. Путь этот в тех условиях был не из легких: дороги бомбились врагом и часто становились непроезжими из-за снежных заносов. Особенно трудным был участок пути от Зимовников до Моздока. Последние километры перед Моздоком ехали в полнейшей темноте под свист и завывание вьюги. Впереди машины шел офицер для поручений Федор Васильевич Орлов [1] , а мы медленно двигались за ним, иначе отыскать дорогу не было никакой возможности.

В пределах Кавказа дорога стала спокойнее. Мы не переставали восхищаться величественной природой этих мест, воспетых почти всеми нашими поэтами.

7 февраля вечером приехали в Тбилиси. Ночевали у командующего Закавказским военным округом генерала армии И.В. Тюленева. Встретил он нас очень радушно. Я и раньше знал Ивана Владимировича как чуткого, отзывчивого и задушевного человека, а эта встреча с ним еще более сблизила нас. На следующее утро Иван Владимирович проводил меня в Цхалтубо, предоставив свой служебный вагон. Вскоре мы проехали Кутаиси и спустя несколько часов прибыли на место. Встречали нас начальник санатория Варден Чиковани и секретарь райкома Валико Тогонидзе.

Вначале меня разместили в общем корпусе, на следующий день перевели в одну из палат двухэтажного особняка, который назывался «домом Сталина», хотя Иосиф Виссарионович никогда там не был. Особняк располагался на возвышенном месте, откуда открывался замечательный вид на окрестности, на величественные горы, обступавшие курорт со всех сторон.

Врачи сразу же назначили мне процедуры и принялись за лечение. Однако после напряженных дней под Сталинградом и на Южном фронте я не мог примириться с вынужденным покоем и бездействием, поэтому я решил использовать это время и написать о том, что было пережито нашими войсками и мною лично в битве на Волге. Я всегда считал, что самой большой удачей, выпавшей мне в жизни, было то, что в самый критический момент войны мне доверили командование войсками на одном из важнейших участков советско-германского фронта – Сталинградском, а также то, что с помощью партии, всего нашего народа и благодаря высокой сознательности и непревзойденным боевым качествам наших советских воинов нам удалось под Сталинградом нанести по вермахту сокрушительный удар, от которого фашистская Германия уже не смогла оправиться. Я горжусь тем, что эту почетную и трудную задачу мне довелось выполнять рука об руку с такими замечательными военачальниками, как Шумилов, Толбухин, Ватутин, Чуйков, Труфанов, Родимцев и другими.

Видимо, у каждого человека в жизни бывает период, когда чувствуешь особый прилив энергии. Такой период я пережил в 1942 – начале 1943 г. во время Сталинградской битвы, он продолжался и теперь в Цхалтубо, где я сумел вчерне написать свои воспоминания и поэму в стихах о Сталинграде.

Тем не менее, ежедневно слушая и читая сообщения Совинформбюро, мысленно я уносился на фронт, к тем, кто не на жизнь, а насмерть бился с врагом за наше правое дело. Радио и газеты будили воспоминания о боевых друзьях, вызывали неукротимое желание быть вместе с ними, делить с ними суровый воинский труд, вести на ратные подвиги войска, бить фашистских разбойников, очищать от них нашу священную землю. Меня не забывали навещать товарищи и друзья. Желанными гостями были генерал армии И.В. Тюленев, адмирал И.С. Исаков, генерал В.Н. Курдюмов и многие другие. Я благодарен им всем, а также товарищам В. Чиковани и В. Тогонидзе за внимание и заботу.

Из Ставки телеграммой дважды запрашивали о состоянии моего здоровья. Однако лишь в апреле, когда южная весна полностью вступила в свои права, я «научился» ходить без костылей и незамедлительно сообщил о своей готовности вернуться в строй.

7 апреля 1943 г. я покинул Цхалтубо – прекрасную здравницу с ее поистине целебной водой. После окончания курса лечения (я принял 42 радоновые ванны ежедневно утром и вечером) у меня зажили почти все раны.

Вот и Москва! Затемненная, суровая в своем могучем напряжении, но спокойная и уверенная. В Москве я был принят Верховным Главнокомандующим. Он сообщил мне, что я назначаюсь командующим Калининским фронтом. Но прежде чем попасть к Сталину, меня прямо с вокзала пригласили на встречу к Г.М. Маленкову, который прощупывал мое настроение и, если позволите, обрабатывал в определенном направлении.

За обедом разговор поначалу никак не вязался. Я все больше отмалчивался, только коротко отвечал на вопросы. Георгий Максимилианович старательно потчевал меня коньяком и уральскими беляшами, которые нахваливал, приговаривая, что это национальное уральское блюдо. Беляши, правду сказать, были очень хороши.

Постепенно беседа оживилась.

Вначале наши разговоры вертелись вокруг Сталинградского сражения. Маленков хвалил меня, говорил, что я сыграл в Сталинградской битве главную роль и т. д. Я поддакивал (хотя думал по-другому, зная цену такой лести) и, в свою очередь, тоже пел ему дифирамбы. Это он страшно любил. В скобках надо заметить, что Маленков ничего не сделал в Сталинграде, кроме той нервозности, которую внес в работу командования в один из самых тяжелых дней битвы – 23 августа 1942 года. Тогда я не поддался его влиянию, и это сыграло свою положительную роль.

После Сталинградских воспоминаний Маленков перевел разговор на современную тему, обрисовав положение на фронтах. Он подробно остановился на делах командования и войск Калининского фронта, резко и отрицательно отозвался о работе командующего фронтом и члена Военного совета и сказал, что Ставка решила послать меня на Калининский фронт для наведения там должного порядка.

– Как вы на это смотрите, товарищ Еременко?

– Спасибо за доверие, – спокойно ответил я, хотя это сообщение не особенно радовало меня.

Убаюкивающая речь Маленкова не могла скрыть сути нашей беседы. Я думаю, что настало время приподнять завесу и рассказать читателям историческую правду, ничего не утаивая и не скрывая.

Во время Сталинградской битвы Сталин часто допускал оперативно-стратегические ошибки, на которые я в силу своей натуры нет-нет да и обращал его внимание. С начала войны и вплоть до октября 1942 года все мои доклады и предложения Сталин воспринимал хорошо. Всем известно, что приказ № 306 Сталина о внесении изменений в наши боевые уставы построен на моем донесении; план контрнаступления под Сталинградом основан на предложении командования Сталинградского фронта; были учтены мои предложения о самоходной артиллерии и т. д. Все шло нормально, наши взаимоотношения были хорошие. И вдруг Сталин стал холоден ко мне.