Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август… Страница 2

Такие вот действительные события и удивительные предания составляли славу рода Клавдиев. За все время до рождения Тиберия предки его двадцать восемь раз избирались консулами, пять раз получали на время чрезвычайные полномочия диктатора, семь раз становились цензорами, производившими перепись римских граждан, пересмотр списков сенаторов и надзиравшими за нравственностью римского народа. За победы над врагами Клавдии удостоились шести триумфов и двух оваций, оправдывая свое старинное прозвание Нерон, что на сабинском языке означало «храбрый» и «сильный».{10}

Конечно, среди Клавдиев были и те, кем не очень-то приходилось гордиться. В середине V в. до Р.Х. Аппий Клавдий Региллиан сыграл выдающуюся роль в создании законов XII таблиц — свода законов Римской республики. Он же, однако, опозорил свое имя тем, что, «подстрекаемый страстью, покушался силою обратить в рабство свободную девушку».{11} Это происшествие вызвало раскол между патрициями и плебеями. А в 59 г. до Р.Х. Публий Клавдий Пульхр стал Публием Клодием, перейдя из патрициев в плебеи при поддержке Гая Юлия Цезаря. Клодий был избран плебейским трибуном. Он добился закона о раздаче бедноте хлеба бесплатно, чем сыскал немалую популярность. Позднее, однако, перестав быть трибуном, он создал подчиненные только ему вооруженные отряды, захватывавшие по его приказу имения враждебных ему богатых римлян, и тем самым наводил ужас на всю благонамеренную часть римского общества. Поэтому и оставил он в римской истории дурную память по себе.

А вот сестра его, Клодия, будучи возлюбленной великого поэта Катулла, под именем Лесбии была воспета в его бессмертной любовной лирике и тем прославилась навеки.

Итак, маленький Тиберий Клавдий Нерон уже самим происхождением своим и известностью предков был предназначен судьбой к незаурядному будущему. И действительно, предстояло ему умножить и славу имени Клавдиев, и бесславие…

Сообразно такому предназначению и начиналась его жизнь. «Младенчество и детство было у него тяжелым и неспокойным» — писал в его биографии Светоний.{12} И не удивительно. Не могло быть иного детства у того, кто рожден был в знатной римской семье в эпоху гражданских войн. Эпоха эта причудливо отразилась на перипетиях жизненных судеб его родителей и, следовательно, его самого. Отец маленького Тиберия, носивший то же имя, что и досталось сыну — Тиберий Клавдий Нерон — был не из последних участников гражданских войн в последние годы Римской республики. Когда великий Гай Юлий Цезарь вел так называемую «александрийскую войну» в Египте, оказывая поддержку своей возлюбленной царице Клеопатре, он командовал флотом. В такой роли, достойно ее исполняя, он немало способствовал победе Цезаря. За это диктатор, славный свою щедростью, достойно вознаградил своего флотоводца. Он сначала сменил неугодного Цезарю Публия Сципиона на посту понтифика, а затем к должности жреческой добавил обязанности административные. На сей раз на суше, а не на море. Тиберий Клавдий Нерон был отправлен в Галлию, где занялся устройством римских колоний в южной ее части. Казалось, ставка на Цезаря полностью себя оправдала, и будущее Клавдия Нерона представлялось безоблачным. Но вот случились мартовские иды. Цезарь пал под ударами заговорщиков-республиканцев. Отец Тиберия был верен Цезарю живому, но быть верным мертвому нелепо. Так в первое время после гибели великого диктатора думали многие. Вот и Клавдий Нерон, порешив, что отныне республика возвращается и тираноборцы, очевидно, будут в ней на первых местах, предложил даже выдать награду убийцам «тирана».{13} Когда же стало ясно, что дела восстановителей республики вовсе не хороши, а реальная власть находится в руках триумвирата Антония, Октавина и Лепида, он занял осторожную позицию, исполняя преторские обязанности и не участвуя в Филиппийской войне. В это время юная жена его Ливия Друзилла — ей тогда было только шестнадцать лет — родила ему первенца, нашего героя.

Отцовство, как это часто бывает, не смирило нрав Клавдия Нерона. Почему-то именно теперь он вновь решительно ввязывается в возобновившуюся гражданскую войну, на сей раз затеянную уже сторонниками самих триумвиров между собой. Так в 41 г. до Р.Х. брат триумвира Марка Антония Луций Антоний, опасаясь, что Октавиан оттеснит своего соратника на задний план, возглавил в Италии мятеж против удачливого наследника Цезаря. Состав мятежников был довольно сложен. Основу его составили италики, лишенные земель, розданных легионерам Октавиана. Затем к восставшим, которых возглавил Луций Антоний, примкнуло немалое число римской знати, вдохновленных заявлением Луция, что после победы будет восстановлена республика, а брат его великодушно откажется от звания триумвира. Едва ли, конечно, братья Антонии помышляли о восстановлении республики. Как-никак, именно военные таланты Марка похоронили республику на Филиппийских полях. Но чего не сделаешь для привлечения к себе сторонников, когда в таковых явная нехватка!

Была в этой войне и романтическая составляющая. Жена Марка Антония Фульвия, ранее не очень-то жаловавшая деверя Луция, вдруг стала на его сторону и вместе с ним возглавила мятеж. Более того, по мнению многих, именно Фульвия, «беспокойная и дерзкая от природы», и была истиной виновницей этой войны. Она надеялась, раздув беспорядки в Италии, оторвать Антония от Клеопатры».{14} Ведь именно в эти дни начиналась прославленная в веках трагическая любовь Антония и Клеопатры.

И вот, доселе лояльный наследнику Цезаря Тиберий Клавдий Нерон внезапно возымел мятежные намерения и оказался в городе Перузии на севере Италии, где и укрепились восставшие во главе с Луцием Антонием и Фульвией. По названию города война эта так и вошла в историю как Перузианская. На нее и угодил по воле отца полуторагодовалый младенец Тиберий, поскольку семья, естественно, следовала за своим главой.

Первая война в жизни Тиберия не принесла удачи его семье. Октавиан, сам не обладавший военными талантами, очень быстро научился ставить себе на службу дарования других людей, своевременно приближая их и привлекая служить своему счастью. Двое друзей и соратников молодого преемника Цезаря, оба весьма искусные в делах воинских, Агриппа и Сальвидиен, очень быстро пресекли активность мятежников, осадив Перузию. Для надежности блокады они окружили невольно приютивший Луция Антония и Фульвию с их сторонниками город рвом, валом и быстро возведенными стенами. Попытки прорвать блокаду как извне, так и силами осажденных, потерпели неудачу. Луцию Антонию пришлось просить мира у Октавиана, на что тот, естественно, охотно дал согласие. К вождям мятежников было проявлено удивительное великодушие. Луцию он предложил отправиться на Восток к брату, который в это время уже в Александрии наслаждался любовью египетской царицы. Луций, правда, предпочел почему-то выехать в направлении совершенно противоположном — в Испанию. Фульвии не помешали уехать сначала в Брундизий на Адриатическое побережье юга Италии, откуда она проследовала в Грецию. Здесь же в городке Сикионе она скончалась, не перенеся, как можно предполагать, и неудачи в Перузии, и измены Антония. Мать Антониев, также сопровождавшая сына в военной авантюре, из Перузии удалилась сначала на Сицилию, где образовался сильнейший центр сопротивления Октавиану во главе с сыном Гнея Помпея Секстом, затем в Грецию, в Афины.

Замечательное великодушие Октавиана к предводителям мятежа не распространилось на их соратников и жителей самой Перузии, хотя их вина в происшедшем была, понятно, много меньшей. Город был сначала отдан на разграбление легионерам-победителям, а затем и сожжен. К сдавшимся мятежникам Октавиан отнесся с крайней жестокостью: «После взятия Перузии он казнил множество пленных. Всех, кто пытался просить о пощаде или оправдываться, он обрывал тремя словами: «Ты должен умереть!» Некоторые пишут, будто он отобрал из сдавшихся триста человек всех сословий и в иды марта у алтаря в честь божественного Юлия перебил их как жертвенный скот».{15} Были казнены и члены городского совета Перузии. Исключение было сделано только для одного человека, Луция Эмилия, поскольку он в свое время в сенате голосовал за осуждение убийц Юлия Цезаря.{16}

В такой бесчеловечной жестокости молодого триумвира, коему в эти дни было всего двадцать два года, можно видеть и холодный расчет, и злобную мстительность за пережитый страх.

Однажды в дни осады Перузии Октавиан совершал обычное жертвоприношение. Результат его оказался неприятным. Жрецы-гаруспики, гадавшие по внутренностям жертвенных животных, говорили об отсутствии сколь-либо добрых предзнаменований. Огорченный случившимся Октавиан не оставил надежды добиться хорошего для себя исхода жертвоприношения, ибо исход печальный мог омрачить дух всего его войска. Римляне чрезвычайно серьезно относились к подобным случаям неблагоприятных предзнаменований. Октавиан приказал привести новых животных для принесения в жертву. Жертвоприношение затягивалось, а происходило оно, очевидно, в опасной близости от стен осажденного города. Неожиданно мятежники сделали вылазку и их отряд, состоявший из принятых на службу в войско Луция Антония гладиаторов, едва не захватил в плен самого главнокомандующего армией осаждённых. Пережитый страх, конечно же, мог усилить озлобление Октавиана против перузианцев.