Амеде Ашар - Плащ и шпага Страница 21

- Граф, - сказал Коклико, - я не могу молчать, это свыше моих сил. К тому же я заметил, что молчание ведет к печали, а печаль - к потере аппетита.

- Ну, так будем же говорить, - ответил Югэ, пребывавший в хорошем расположении духа и видевший все в розовом свете, - а если мы плохо расправимся с ужином, ожидающим нас на ночлеге, тогда что подумают в этой стороне о гасконских желудках?

- Да их добрая слава не должна пропасть!

Двинув своего коня между Югэ и Кадуром, который продолжал смотреть на все невозмутимо, Коклико принял серьезный вид и сказал:

- А как вы думаете, граф, что может пожелать тот, кто ищет себе удачи в свете, у кого есть притом хороший испанский жеребец, шпага, которая так и просится из ножен, а в кармане звенят пистоли и так и хотят выскочить на свет Божий?

- Да всего, чего только захочешь, - ответил Югэ.

- Так значит, если бы вам пришла фантазия стать императором трапезундским или князем черкесским, вы думаете, что и это было бы возможно?

- Разумеется!

- Ну, не надо преувеличивать, граф, это, мне кажется, уж слишком. А ты как думаешь, Кадур?

- Без помощи пророка дуб - все равно, что трава, а с помощью пророка песчинка становится горой...

- Слышишь, Коклико! Моя воля будет именно такой песчинкой, а в остальном поможет мне моя счастливая звезда.

- Ну, и я немного помогу, да и Кадур тоже не прочь помочь, правда, Кадур?

- Да, - ответил коротко последний.

- Не обращайте внимания, граф, на краткость этого ответа: у Кадура короткий язык, но длинная рука. Он из такой породы, которая отличается большой странностью - говорить не любит. Огромный недостаток!

- Которого за тобой не водится, мой добрый Коклико.

- Надеюсь! Ну вот, пока мы едем смирненько по королевской дороге, при хорошей погоде, которая настраивает нас на веселый лад, почему бы нам не подумать, как устроить нашу предстоящую повеселей и поприятней?

- Подумаем, - ответил Югэ.

Кадур только кивнул головой в знак согласия.

- А! Что я говорил! - вскричал Коклико. - Вот Кадур сберег ещё целое слово!

- Он сберег слово, а ты разорился на целую речь.

- Ну, тут я хорошо обеспечен, не беспокойтесь.

Он уселся потверже в седле и продолжал, возвысив голос:

- Я слышал, что при дворе множество прекрасных дам, столько же, сколько было нимф на озере Калипсо, о котором я читал в одной книге, и что эти дамы особенно милостивы к военным и ещё милостивее к тем, кто близок к особе короля. Как бы мне хотелось быть гвардейским капитаном!

- Да, недурно бы, - сказал Югэ, - можно бывать на всех праздниках и участвовать во всех сражениях.

- А вам очень нужны эти сражения?

- Еще бы!

- Ну, это как кому нравится. Мне так больше нравятся праздники. С другой стороны я слышал, что у людей духовных есть сотни отличнейших привилегий: богатые приходы, жирные аббатства со вкусным столом и мягкой постелью, там не побьют и не поранят... А какая власть! Их слушают вельможи, что важно, и женщины, что ещё важней. Без них ничего не делается, их рука - повсюду. Я не говорю, разумеется о сельских священниках, что таскаются по избам в заплатанных рясах, а едят хуже своих прихожан. Нет! Я говорю о прелатах, канониках, о князьях церкви, одетых в пурпур, заседающих на королевских советах... А вы что скажете, граф, о кардинальской шляпе?

Югэ скорчил гримасу:

- Пропади она совсем! Монтестрюки все были военными.

- Ну, тогда перейдем к важным должностям и чинам придворных. Как приятно быть министром или послом! Кругом толпа людей, которые вам низко кланяются и величают вас сиятельством, что так приятно щекочет самолюбие. Вы водитесь с принцами и королями. Не говорю уж о кое-каких мелких выгодах, вроде крупного жалованья или хорошей аренды. Кроме того, мне было бы очень весело поссориться, например, сегодня с англичанами, придраться завтра к испанцам, а при случае содрать взятку с турецкого султана. Пресыщенный славой, я бы мирно окончил жизнь в расшитом мундире и в шляпе с перьями, каким-нибудь важным чином двора.

- Слишком много лести с одной стороны, - сказал Югэ, - и неправды с другой. Склоняться перед высшими и задирать голову перед другими, вечно искать окольных путей, плакать, когда властитель печалится, смеяться, когда он весел - вся эта работа не по моему характеру. К тому же я никогда не решусь заниматься чужими делами, когда и свои собственные не знаю, как уладить.

- Есть ещё кое-что получше, - продолжал Коклико. - Можно вернуться в Тестеру, где нас любят, и прожить в этой славной стороне всю жизнь, найти хорошенькую девушку порядочного рода с кое-каким приданым, жениться на ней и народить кучу детей, которые, в свою очередь, проведут там всю жизнь, сажая капусту. Так можно прожить счастливо, а это не каждому дается.

- Мы такого рода, что одного счастья нам мало, - гордо возразил Югэ.

Коклико взглянул на него и продолжал:

- Да, кстати, граф, о Монтестрюках рассказывают одну историю, которую я слышал ещё ребенком. Мне давно хочется спросить вас о некоторых подробностях. Меня всегда интересовало, откуда и вас фамилия Шарполь и девиз "Коли! Руби!", написанный у вас на гербе. Так кричат Монтестрюки в сражениях? Не объясните ли вы нам всего этого? Мне теперь это важно узнать, поскольку я принадлежу к вашей свите.

- Охотно, - ответил Югэ.

Они ехали в это время в тени, между двумя рядами деревьев, до ночлега оставалось две или три мили. Югэ стал рассказывать товарищам историю своего рода.

- Это было в то время, - начал он, - когда добрый король Генрих IY завоевывал себе королевство. За ним всегда следовала кучка славных ребят, которых он ободрял своим примером. Ездили они по горам и долам, счастье королю всегда улыбалось, он был неизменно весел и храбро встречал грозы и бури. Когда кто-нибудь из его товарищей переселялся в вечность, другие занимали его место, и вокруг короля всегда был отряд, готовый кинуться за него в огонь и воду.

- Как бы мне хотелось быть там, - прошептал Коклико.

- Случилось раз, что короля Генриха, бывшего тогда ещё для доброй половины Франции и для Парижа только королем Наваррским, окружил в Гаскони сильный отряд врагов. С ним было очень немного солдат, готовых, правда, до конца исполнить свой долг, но с такими слабыми силами нелегко было пробиться через через неприятельскую линию, охраняемую караулами. Король остановился в лесу, по краю которого протекала глубокая и широкая река, выходы из леса враги перекрыли срубленными деревьями. Враги надеялись уморить его голодом, и в самом деле, отряд уже начал испытывать недостаток продовольствия.

- Генрих бегал как лев, бросаясь то влево, то вправо, вокруг своего лагеря, отыскивая выход. Происходили небольшие стычки, всегда стоившие жизни нескольким роялистам. По всем дорогам стояли сильные караулы, а переправляться через реку, где караул был послабей, нечего было и думать: для переправы необходимы были лодки, а достать их было негде.

- Черт побери! - бормотал король. - Я не знаю, как выйти отсюда, но я все-таки выйду!

Его уверенность поддерживала надежду в солдатах.

Как-то вечером на аванпосту появился человек и заявил, что ему нужно видеть короля. На спине у него была котомка, одет он был в драный балахон, но смелый открытый взгляд говорил к его пользу.

- Кто вы такой? - спросил офицер на аванпосту.

- Я такой, что король захочет меня видеть, когда узнает, зачем я пришел.

- А мне ты не можешь объяснить? Я передам королю слово в слово.

- Извините, капитан, это невозможно.

Офицер подумал, не подослан ли этот человек неприятелем, и не знал, что ответить. Неизвестный стоял смирно, опираясь на палку.

- Дело в том, - нашелся офицер, - что с королем нельзя говорить всякому вот так запросто, как с соседом.

- Ну ладно, я подожду. Но, думаю, поговорив со мной, король Генрих пожалеет, что вы заставили меня потерять время.

У человека этого было такое честное лицо, он так спокойно сел под деревом и вынул из мешка кусок черного хлеба и луковицу, собираясь поужинать, что офицер наконец решился. Кто знает, что у этого человека есть, может быть, что-нибудь полезное для нас.

- Так и быть, пойдем со мной, - сказал он.

Человек поднял брошенную на землю котомку и палку и пошел за офицером, который привел его к капитану гвардии; этот обратился к нему с теми же вопросами и получил на них те же ответы. Незнакомцу надо было говорить с королем, и только с королем!

- Да ведь я все равно что король! - сказал капитан.

- Ну, как бы не так! Вы - капитан, он - король. Значит, не все равно.

Против этого возразить было нечего и капитан пошел доложить королю, который грустно прикидывал про себя, на сколько ещё дней можно отложить неизбежную и отчаянную вылазку.

- Ввести его! - крикнул он. - Может быть, он прислан к нам с известием, что к нам идут на помощь.

Крестьянина ввели. Это был статный молодец, на вид лет тридцати, с гордым взглядом.

- Что тебе нужно? - спросил король. - Говори, я слушаю тебя.