Николай Губернаторов - Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик Страница 22

Рядом с «Одеоном» блистал роскошными витринами один из самых дорогих лондонских магазинов — «Меймплс», специализирующийся на продаже модной мебели и домашней утвари. И хотя мебель эта стоила огромных денег, у витрин — они были обставлены, как жилые комнаты, — всегда останавливались прохожие: любопытно было посмотреть, как живут «там», в «обществе». Но мне особенно приглядываться тут было не к чему — канадскому студенту Лонсдейлу полагалось вести скромный образ жизни, да и к тому же мебель принадлежала к той немногочисленной категории вещей, которые абсолютно не интересовали человека, носившего это имя.

Дальше я мог идти либо по очень шумной и всегда забитой транспортом Юстон-Роуд, либо по параллельной ей сравнительно тихой Уоррен-Стрит. Сегодня я выбрал последнюю, ибо здесь был центр торговли подержанными автомобилями, а я питал к машинам слабость, которой, впрочем, не старался скрывать.

Я с любопытством понаблюдал за не очень чистыми манипуляциями автомобильных косметологов, со сказочной быстротой омолаживающих тронутые временем кузова автомобилей. Дело было поставлено на широкую ногу и, безусловно, велось на строгом знании особенностей человеческой психологии.

Прежде всего выправляли вмятины, замазывали царапины и полировали до зеркального блеска кузов. Через час машина сияла как новенькая. А чтобы она в момент купли-продажи не закашлялась густым чёрным дымом, в картер предусмотрительно заливали специальную присадку. Тут же, на улице, подзаряжали давно пришедший в негодность аккумулятор, дабы будущий владелец мог лично убедиться, что он крутит стартер «как зверь».

Я полагаю, что людям моей профессии всегда полезно знать как можно больше житейских мудростей, и потому интересовался таинством лечения старого автохлама отнюдь не из праздного любопытства. (В первый раз попав в эту пеструю и деловую суету малого бизнеса, я вспомнил шолоховские страницы — те самые, где речь шла о знаменитой покупке невезучего деда Щукаря, опрометчиво сделанной им у заезжих цыган. Но канадскому студенту эти ассоциации были ни к чему. Щукаря я больше не вспоминал…)

Несколько минут я постоял возле старика «ягуара» с искренним удовольствием наблюдая, как из унылого ветерана тот превращается в элегантную спортивную машину.

Длинный парень в толстой шерстяной фуфайке, поверх которой был натянут замасленный халат, весело подмигнув мне, влил в радиатор «ягуара» какую-то жидкость. «Видно, течёт», — догадался я, но спрашивать было неудобно.

— Хорошо помогает? — небрежно бросил я. Парень молча поднял большой палец вверх — жест, понятный везде.

— Накипь?

— Наоборот, — парень покачал головой. Всё встало на место: жидкость прекращала течь в радиаторе.

— Отличное средство. Пять шиллингов флакон.

Я понял, что сейчас будут делать бизнес на мне.

— Увы, некуда вливать, — улыбнулся я.

— Мне тоже, — усмехнулся понимающе парень и запустил мотор.

Следующую остановку я сделал у телефонной будки. Набрав номер, долго ждал, пока ответят. Наконец услышал хрипловатый баритон Патрика — голос его я знал хорошо, хотя самого Патрика никогда в глаза не видел.

— Слушаю вас, — как мне показалось, несколько раздраженно произнес Патрик.

«Спал, наверное», — подумал я.

— Будьте добры мисс Маргарет Джеймс.

— Её нет дома, — неожиданно тепло и обрадованно ответила трубка. — Что передать?

— Ничего.

— Она будет в пять.

— Спасибо.

Я повесил трубку.

Все в порядке. В пять вечера Патрик вынет очередную почту из тайника. На этот раз там будут имена двух гитлеровских учёных, которые ведут сейчас в Англии разработку бактериологического оружия, ну и ещё кое-какие документы, на опубликовании которых военное министерство Англии вряд ли стало бы настаивать.

Дождь перестал так же незаметно, как и начался. Но по-прежнему было зябко и сыро, и асфальт ещё долго хранил лужи, и в них отражалось серое мокрое небо и серые мокрые стены домов, впитавшие в себя по меньшей мере двухвековую копоть традиционных каминов.

Потом я оказался в районе великолепного Риджент-Парка, районе богатых особняков с неизменным зелёным бобриком газонов, кружевом чугунных оград и присыпанными песком дорожками. До «Белого дома» отсюда было рукой подать.

Как всегда после долгого дождя, тонко и свежо пахло травой. Из маленького ресторанчика на углу — он только что открыл двери — нёсся запах жареного на углях мяса. Я почувствовал, что голоден и что давно пора обедать.

И прибавил шаг.

Обедал я обычно дома, как и полагалось живущему на небольшие сбережения студенту.

Продукты покупал в магазине самообслуживания в десяти минутах ходьбы от «Белого дома», хотя там была весьма респектабельная лавка, рассчитанная на самый прихотливый вкус заморских постояльцев «Белого дома» и не уступавшая лучшим лондонским гастрономическим магазинам. Но, как и большинство жителей дома, я пользовался ею только в крайних случаях, так как цены были процентов на тридцать выше, чем в обычных магазинах. В моей кухне, несмотря на её крохотные размеры, был холодильник, ловко устроенный под раковиной, так что я мог запасать себе продукты сразу на несколько дней.

А так как готовить самому себе было чрезвычайно нудно, а времени на кухонные дела всегда было жалко, то я в основном пробавлялся консервами, полуфабрикатами и концентратами, добавляя к ним свежие овощи.

В магазине в этот час было пусто. Одетая в голубой халатик хорошенькая продавщица, профессионально улыбнувшись, подала мне металлическую корзинку, которую я тут же набил доверху нарядными, словно детские игрушки, банками консервов и концентратов. Не переставая механически улыбаться, девушка ловко упаковала всё в один пакет.

В вестибюле «Белого дома» меня ждала новость — на чёрной грифельной доске, над креслом портье, в квадрате, где отмечались сообщения для жителей восьмого этажа, переданные по телефону в их отсутствие, значился номер 844 — какое-то известие ждало меня в конторке. Одетый в зелёную униформу, слегка напоминавшую тесно сшитый фрак, портье с благородным лицом джентльмена с рекламы дорогих сигар — вид его призван был вызывать максимальное доверие — молча протянул мне записку, на которой красивым и крупным почерком было написано: «12.15. Звонила мисс Пауэлл из Королевской заморской лиги».

— Благодарю, — сказал я. — И это всё?

— К сожалению, — с почти искренним сочувствием развёл руками джентльмен с сигарной рекламы. — Больше ничем порадовать не могу…

Все квартиры «Белого дома» одинаковы. Почти одинаковы. Расположенные вдоль длинных, освещённых лампами дневного света коридоров, они всегда вызывали в моей памяти океанский лайнер, в проходы которого тоже никогда не попадает настоящий дневной свет, а двери кают мелькают так же часто.

Квартира номер 844, где я жил, находилась на девятом этаже. Но в Англии, как и в других странах Западной Европы, первый этаж считается цокольным, а счёт идёт со второго. Поэтому по-английски считалось, что я живу на восьмом этаже. Я вошёл в довольно просторный коридор. Сразу за дверью, справа, была кухня, за ней — ванная, а в конце коридора — жилая комната. Её двенадцать квадратных метров, благодаря удачно подобранной обстановке, не казались такими уж тесными. В одну из стен был встроен шкаф. В него свободно уместился весь гардероб, чемоданы, фотопринадлежности и всякие мелочи. У боковой стены стояла кушетка, которая ночью превращалась в кровать. В углу у окна блестел полировкой небольшой комод, на который я водрузил необходимый в моей работе мощный радиоприемник. Раскладывающийся столик у окна, если были гости, можно было легко передвинуть в любую часть комнаты. Другой угол у окна занимало кресло. Ещё там был маленький секретер со стулом. Вот и всё «содержимое» квартиры. Да ещё невысокое, но зато очень широкое окно с плотными шторами, из которого открывался великолепный вид на Лондон.

Я вспомнил, что должен позвонить в лигу.

Набрав знакомый номер, слышу энергичный голос мисс Пауэлл.

— Алло, Элизабет, — говорю я.

— Привет, Гордон! Как живёшь? Тебе передали, что я звонила?

— Да, только что. У меня все «о'кей». А как ты?

— Спасибо, ничего. Ты свободен завтра вечером?

— Смотря для чего.

— Есть пропуск в королевскую ложу в Альберт-Холл. Хочешь пойти?

— А что там будет?

— Концерт знаменитого русского скрипача с невозможной фамилией. Что-то вроде Острич («страус» по-английски)… Так пойдёшь?

— Конечно. Огромное спасибо, Когда забежать в лигу?

— Не трать зря времени. Я пошлю пропуск по почте.

— Ещё раз спасибо, что не забываешь. До свидания.

— Надеюсь, ты получишь удовольствие. Всего…

У Заморской лиги был постоянный пропуск на два лица в королевскую ложу Альберт-Холла — всемирно известного концертного зала Лондона (естественно, если концерт посещала королева, пропуск не выдавался, но такое случалось не часто), и я не раз бывал «гостем Её Величества», ощущая на себе почтительно-завистливые взгляды зала.