Вячеслав Манягин - Герои и подлецы Смутного времени Страница 23

Восторжествовали Мстиславский, Воротынский, Голицын и Романов. Победители послали в Кремль Воротынского, который должен был предъявить Василию Шуйскому ультиматум: «Послали от себя из обозу из-за Москвы-реки к царю Василью Ивановичу всеа Русии боярина князя Ивана Михайловича Воротынского, чтоб он, государь царь Василей Иванович всеа Русии… государьство Московское отказал и посох царьской отдал для (из-за) пролития между у со бные крови христьянской». От имени думы бояре обещали «промыслить» Шуйскому особое удельное княжество со столицей в Нижнем Новгороде. Согласно Разрядным записям, «на том ему (царю Василью) бояре и все люди крест целовали по записи, что над ним никакого дурна не учинить и из московских людей на государство никого не обирать».

«Пострижение Василия Шуйского в монахи». Б. Чориков

После того, как поляки вошли в Москву, Гермоген настаивал на том, чтобы перевести «инока Варлаама» на Соловки или в Кирилло-Велозерский монастырь. Но поляки добились от Мстиславского решения о передаче Шуйского в их руки. Жолкевский приставил к Шуйскому стражу и отправил его в Иосифо-Волоколамский монастырь. Бывшего царя поместили в Германову башню, в которой издавна содержали государственных преступников и выдавали ему самое скудное питание.

По пути из Москвы к Смоленску гетман Жолкевский заехал в Иосифо-Волоколамский монастырь. Застав князя Василия в простом монашеском платье, он велел ему надеть мирское одеяние – «изрядныя ризы». Шуйский сопротивлялся, так как иночество гарантировало ему некоторую защиту. Но Жолкевский желал передать в руки короля не монаха, а пленного царя. Поэтому он велел насильно переодеть пленника. Василия Шуйского и его братьев Жолкевский отвез в польский лагерь под Смоленском и передал королю. Представ перед Сигизмундом III, Шуйский стоял молча, не кланяясь. Придворные требовали поклона, но узник, согласно легенде, гордо отвечал, что московскому царю не положено кланяться королю и что он хотя и приведен пленником, но не взят руками короля, а «отдан московскими изменниками».

В Варшаве король дал Шуйским повторную аудиенцию на заседании сейма. По этому случаю братьям были сшиты парадные платья из парчи. Сигизмунд III и паны сидели в шапках, московский царь отдал поклон и стоял с непокрытой головой, сняв шапку. Речь Жолкевского была исполнена похвальбы, но гетман не упомянул о том, что поклялся не увозить царя в Польшу и грубо нарушил свою клятву. Польский король произнес напыщенную речь, в которой, в частности, сказал, что Россия повержена, «ныне и столица занята и в государстве нет такого угла, где бы польское рыцарство и воин Великого княжества Литовского коня своего не кормил и где бы руки своей не обагрял кровью наследственного врага».

Выслушав речи победителей, пленный русский царь низко поклонился, а его братья били челом до земли. После того как Сигизмунд III великодушно объявил о «прощении» Шуйских, те униженно целовали ему руку. Младший из братьев, Иван, не выдержал и разрыдался.

Из Варшавы Шуйские были отправлены в Гостынский замок. При них находилась стража, насчитывавшая 40 солдат. Люди, видевшие князя Василия в Польше, так описали его внешность. Пленник был приземист и смугловат. Он носил бороду лопаткой, наполовину седую. Небольшие воспаленные глаза царя уныло глядели из-под густо заросших бровей. Нос с горбинкой казался излишне длинным, а рот чересчур широким на круглом лице.

Василия держали в тесной каменной камере над воротами замка. К нему не допускали ни братьев, ни русскую прислугу. Князь Дмитрий Шуйский жил в каменном нижнем помещении. Братья имели разный возраст и обладали разным здоровьем. Но умерли они почти одновременно. Царь – 12 сентября 1612 г., а его брат Дмитрий – 17-го. Видимо, насильственной смертью, так как он был наследником московского престола после смерти бездетного Василия. Так как страже запрещено было произносить имя узников, в акте о смерти Василия чиновник записал: «…покойник, как об этом носится слух, был великим царем московским».

Трупы казненных тайно предали земле, чтобы никто не догадался о местонахождении могил. Согласно самым ранним из польских свидетельств, Василия Шуйского закопали под воротами замка, а по другим сведениям, в подземелье башни.

Младший брат Василия, Иван Шуйский не имел права на престол и потому остался жив. «Мне, – говорил он, – вместо смерти наияснейший король жизнь дал». Его слова являются косвенным подтверждением того, что, по крайней мере, Дмитрий Шуйский был убит.

Два десятилетия спустя, после Смоленской войны и подписания мирного договора останки царя Василия поляки разрешили перевезти в Москву… продав их московскому правительству.

«Московские послы обедали у польского короля и начали выпрашивать у него в честь вечного мира тела Шуйских, царя Василия и его брата. «Отдать тело не годится… – заартачились польские паны. – Мы славу себе учинили вековую тем, что московский царь и брат его лежат у нас в Польше… Надобно помников нам дать, иначе мы не согласны».

В наказе, данном послам царем Михаилом, говорилось: «Если за тело царя Василия поляки запросят денег, то давать до 10 000 и прибавить, сколько пригоже, смотря по мере, сказавши, однако: «Этого нигде не слыхано, чтоб мертвых тела продавать, а за тело Дмитрия Шуйского и жены его денег не давать: то царскому не образец». Из этих расчетов и было дано тогда коронному канцлеру Якобу Жадику десять сороков соболей, и другие паны тоже получили соболей на 3674 рубля» [88] .

Глава 7 Тушинский вор ШИЗОФРЕНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ

Как известно, шизофрения – раздвоение личности – не такая уж и редкая болезнь. Но это когда речь идет об отдельном человеке. А вот шизофрения, имеющая общественный характер, когда болезнь охватывает массовое сознание всего общества – редкий случай. Как раз такой имел место в России начала XVII века.

Самым явным проявлением этой болезни в русском обществе были «перелеты» – князья, бояре, служилые люди, которые утром просыпались верными слугами Василия Шуйского, а после обеда ехали на поклон к тушинскому царику. И там, и там их принимали, давали чины, поместья, жалованье. Еще было – в семье один брат шел служить Василию, другой – «Дмитрию», с тем расчетом, что кто бы из «царей» ни победил, а семья на плаву останется.

Те же «перелеты» помолившись с утра мощам царевича Дмитрия, невинно убиенного пятнадцать лет назад в Угличе, ехали в Тушино лицезреть того же Дмитрия, дважды чудесно спасшегося от рук супостатов. И ничью совесть это не напрягало.

Менее заметны другие болезненные странности тех лет. Вот наступают на Москву болотниковцы и грозят ее защитниками смертью, за то, что «нашего государя Дмитрия Ивановича на Москве убили до смерти». И в то же время те же болотниковцы ждут прибытия из Литвы «убитого до смерти на Москве Дмитрия», за смерть которого собрались мстить. И не просто ждут – ими командует человек, наделенный, по его словам, полномочиями лично царем Дмитрием. И никого как будто не удивляет, что убитый на Москве царь встречается с Болотниковым в Польше и назначает его воеводой, чтобы идти мстить за свое убийство москвичам…

Никого не удивляли «Дмитрии»-двойники: похороненный на Божедомке, но рассылающий указы из Литвы, лежащий в кремлевском соборе и в то же время сидящий в своем тушинском дворце.

Как справедливо заметил Исаак Масса, у русских людей помутилось сознание: «И Богу ведомо, откуда вдруг пошел по стране новый слух и молва, что Дмитрий, которого считали убитым в Москве, еще жив, да и многие твердо тому верили, также некоторые и в Москве… Одним словом, совершилось новое чудо: Дмитрий второй раз восстал из мертвых, и никто не знал, что о том сказать и подумать, но все наполовину помутились разумом» [89] .

И хотя сам голландец был твердо уверен в гибели Дмитрия I, но таких людей, сохранивших рассудок, оказалось тогда в России на удивление мало.