Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939 Страница 24

О содержании разговора Гитлера с Мерекаловым гадали не только присутствовавшие дипломаты, но и их правительства. В атмосфере на­пряженного внимания нередко проявляется склонность к преувели­чениям. Так, поверенный в делах США в Москве Кэрк в отчете государственному секретарю К. Хэллу от 20 января[261], ссылаясь на со­общения из Лондона некоторых американских корреспондентов (со­гласно которым готовилась тайная встреча германских и советских экспертов с целью разработки программы экономического и военного сотрудничества обеих стран), указал: «В отчетах упоминается также сердечность, проявленная Гитлером к советскому полпреду на приеме по случаю торжественного открытия новой рейхсканцелярии в Берли­не, на котором Гитлер, должно быть, поручил советскому полпреду передать Сталину, что Германия в настоящий момент не имеет притя­заний на Украину, и предложил обменяться мнениями, к чему Сталин уже выражал готовность. Кэрк добавил, что московское бюро этих кор­респондентов не располагает какой-либо информацией, подтверждаю­щей сказанное («Здесь нет ни подтверждения, ни опровержения этих сообщений»), и предположил, что эти сведения могли быть связаны со слухами о предстоящем германо-советском торговом соглашении.

В самом деле, содержание разговора, о продолжительности которо­го нет точных сведений, было менее важным, чем его внешний эффект. В тот вечер Мерекалов телеграфировал в Наркоминдел, что Гитлер действительно из всех присутствовавших дипломатов оказал только ему особое внимание. В телеграмме говорилось, что, закончив вступи­тельную речь «хвалебным гимном Мюнхенскому соглашению», Гитлер стал обходить ряды дипломатов и остановился около Мерекалова. «Гит­лер поздоровался со мной, — писал полпред, — спросил о житье в Бер­лине, о семье, о поездке в Москву, подчеркнул, что ему известно о моем визите к Шуленбургу в Москве, пожелал успеха и распрощался. За ним подошли Риббентроп, Ламерс, генерал Кейтельи Майснер. Разговоре каждым из них был ограничен общими любезностями. Внешне Гитлер держался очень любезно и, несмотря на мое плохое владение немецким языком, поддержал свой разговор без переводчика. Гитлер обошел кор­пус, раскланялся и удалился»[262]. Для продолжения усилий германского посольства в Москве большое значение имел тот факт, что Гитлер, упо­мянув разговор между Шуленбургом и Мерекаловым и пожелав успе­ха, узаконил в глазах Советского Союза дипломатическую инициативу посольства. Несмотря на то что содержание беседы не было столь важ­ным, не только международная общественность, но и советская сторона восприняли жест Гитлера как сигнал его готовности изменить сущест­вующее напряженное положение, как первое проявление заинтересо­ванности в германо-советском сближении[263]. В этой связи заслуживают определенного внимания содержащиеся в псевдомемуарах Литвинова утверждения о том, что в январе 1939 г. его лишили прямого доступа к советскому представительству в Берлине, а от тамошних дипломатов потребовали с этого момента докладывать непосредственно Стали­ну[264]. Для исторических исследований подобное развитие не сулило бы ничего хорошего. Если Сталин в январе 1939 г. действительно распоря­дился таким образом, то сообщения должны были бы поступать к нему иначе, чем обычные дипломатические отчеты, то есть при необходимо­сти не обязательно в письменном виде[265].

Однако насколько подобная реакция на упомянутый жест Гит­лера была бы оправданной? Ранее уже высказывалось предполо­жение, что на рубеже 1938 и 1939 гг. Гитлер отказался от своих планов в отношении Украины и России и вынашивал идею времен­ного сближения[266]. Конечно, в период описываемой подготовки к переговорам по торговле и кредитам Гитлер должен был задаться вопросом, можно ли вообще и каким образом включить наметив­шееся развитие в политические расчеты и использовать в своих планах. Данный вопрос приобретал большую актуальность, по­скольку польский министр иностранных дел Бек в начале января 1939 г. стал оказывать сопротивление попыткам Гитлера и Риббен­тропа склонить Польшу к военному союзу против Советской Укра­ины, а возможно, и против Советского Союза в целом. Некоторые высказывания Бека в беседе с Гитлером (например, о серьезном положении, в котором оказалась Польша во время сентябрьского кризиса перед лицом многих русских «армейских корпусов на русско-польской границе, частично прямо на пограничной линии») об­нажили легкоуязвимые места в политическом сознании польского правительства. Здесь Гитлер мог подходящими средствами оказать давление.

Заслуживает внимания и второй аспект. Он касается марионе­точного государства Закарпатской Украины, которому Советский Союз, по всей видимости, придавал огромное значение. Этот вос­точный уголок чехословацкого государства, который в соответствии с Мюнхенским соглашением решением Первого Венского арбитра­жа (2 ноября 1938 г.) был отделен от Чехословакии[267], согласно немецким планам, предстояло превратить в плацдарм против Со­ветской Украины. Вынашивая честолюбивую программу реванша, Гитлер рассматривал украинскую житницу в качестве «жизненного пространства», с приобретением которого он надеялся предотвра­тить повторение того, что было после первой мировой войны, когда Германию охватил голод. Применяя принцип права народов на са­моопределение, он намеревался использовать Закарпатскую Украи­ну, с украинским меньшинством в 700 тыс. человек, сперва как пропагандистский, а позднее как силовой рычаг, для того чтобы идеологически ослабить, дезорганизовать и, наконец, захватить Со­ветскую Украину с ее 30-миллионным населением.

В первые же недели после появления этого едва жизнеспособного государственного образования Гитлер начал планировать создание «Великой Украины». В сильном замешательстве Советское правитель­ство вдруг заметило, по словам Шуленбурга, «большую опасность»[268], которая исходила от этого вассального государства Германии — «пунк­та кристаллизации украинского движения за независимость», «плацдарма для дальнейшего продвижения Германии в направлении Совет­ского Союза».

Вскоре о своей заинтересованности в прилегающих районах За­карпатской Украины заявили под сдержанное бряцание оружием приграничные государства — Польша на севере и Венгрия на юге. В конце ноября 1938 г. Гитлеру пришлось признать, что ему сле­дует надлежащим образом учитывать интересы этих стран или по меньшей мере одной из них, чтобы не создавать себе лишних вра­гов на предполагаемом пути экспансии на восток. Передача этих областей Польше означала бы усиление и расширение ее террито­рии в юго-восточном направлении, что воспрепятствовало бы осу­ществлению дальнейших планов в отношении Польши. Венгерская политика пересмотра границ больше отвечала его намерениям. С начала декабря 1938 г. правительство Венгрии стало проявлять по­нимание в отношении планов Гитлера на востоке и в качестве до­казательства своей готовности к сотрудничеству и платы за Закарпатскую Украину заявило о своем желании выйти из Лиги Наций и присоединиться к антикоминтерновскому пакту.

Оказавшись перед необходимостью выбора между усиливающейся, но не расположенной к сотрудничеству (для осуществления планов в отношении России) Польшей и еще колеблющейся Венгрией, за терри­ториальные уступки, однако, готовой к образованию совместного воен­ного наступательного фронта против СССР, Гитлер решил в пользу второго варианта. Таким образом, в конце 1938 г. маятник восточной политики Германии качнулся далеко в сторону венгерских предложе­ний. Как показал отчет германского посла в Лондоне Герберта фон Дирксена[269] в связи с новогодним посланием британского правительст­ва, западные державы отнеслись с пониманием к альянсу подобного рода. Польша, однако, не собиралась отказываться от военно-политического вмешательства в Закарпатскую Украину и с возрастающим недоверием пыталась разгадать истинные намерения Германии в Карпатах.

В беседе с польским министром иностранных дел Беком (5 января 1939 г.) Гитлер, намекая на притязания Венгрии, подчеркнул, что он не намерен допустить Польшу к дележу территории Закарпатской Украи­ны. Венский арбитраж, подчеркнул он, породил в Польше «определен­ные иллюзии». Гитлер отрицал наличие каких бы то ни было планов в отношении Украины и дал понять, что хотел бы иметь маленькую, но сильную Польшу союзницей в борьбе против России. Несколько дней спустя Риббентроп[270] в беседе с Беком подтвердил, что «рейх» не потерпит расширения границ Польши в южном направлении. 11 янва­ря 1939 г. Венгрия с одобрения Германии навязала Чехословакии пер­вое соглашение. 12 января, когда Гитлер в имперской канцелярии принимал дипломатический корпус, венгерский министр иностранных дел официально заявил о том, что Венгрия готова присоединиться к ан­тикоминтерновскому пакту. В тот же день в Закарпатской Украине под сильным военным нажимом Венгрии и после роспуска всех политиче­ских партий объявили о первых выборах в сейм. В то время как участие