Александр Бушков - Неизвестная война. Тайная история США Страница 24

Думается мне, имеет смысл предоставить слово самим южанам, защищавшим перед войной свой образ жизни в дискуссиях с северянами, – опять-таки для того, чтобы понять всю сложность проблемы.

Сенатор Хаммонд из Южной Каролины: «Разница между нами заключается в том, что мы нанимаем рабов пожизненно и хорошо компенсируем их труд; они не голодают, не попрошайничают, не знают безработицы… Вы же (северяне. – А. Б.) нанимаете поденщиков, о которых не заботитесь и труд которых плохо оплачиваете, что можно наблюдать в любой час, на любой улице ваших больших городов».

Генерал-южанин Стрингфеллоу: «На Юге нет борьбы между трудом и капиталом. Там, где существует рабство, капиталист и труд выступают совместно, поскольку труд – это капитал. Там капиталист, вместо того чтобы заставлять рабочего трудиться до изнеможения, стремится сделать его сильным, поскольку этот рабочий – его деньги. Интересы рабочего и капиталиста, раба и его хозяина идентичны: они не могут прийти в столкновение. Процветание хозяина равнозначно счастью раба, поскольку, если хозяин процветает, условия жизни раба улучшаются; а хозяин процветает, если его раб здоров, энергичен и счастлив».

Доктор Арнольд: «Владелец хлопкоочистительной фабрики может с легкостью заменить умершего рабочего, и при этом он ничего не теряет. Плантатор же в случае смерти одного из своих работников теряет такой значительный капитал, что ради спасения своего капитала он спасает своих негров».

Во всем, что говорили сенатор, генерал и доктор, есть немало передергиванья, но имеется и доля правды. Как ни крути, а раб представлял собой находящееся в пожизненном владении имущество, которые было невыгодно «портить». Зато тогдашнего свободного наемного рабочего, стоило ему прихворнуть или состариться, вышвыривали за ворота без малейшей жалости: тогда для рабочих не существовало ни оплачиваемых бюллетеней, ни отпусков, ни пенсий, а о профсоюзах и слыхом не слыхивали.

Свидетельствует получивший образование чернокожий бывший раб, знаменитый Букер Т. Вашингтон: на плантации в Виргинии, где он родился, хозяин и его сыновья работали бок о бок со своими шестью рабами с одинаковым усердием: «Таким образом, все мы выросли вместе, словно члены одной большой семьи… в некоторых больших поместьях, в штатах Алабама и Миссисипи, расположенных далеко от шумных больших городов и часто посреди первозданных просторов, хозяин и рабы сплошь и рядом жили вместе в условиях, которые были поистине патриархальными».

Обучение негров грамоте считалось незаконным, но многие хозяева своих невольников все-таки учили. В 1825 г. рабовладелец Макдонаф на своей плантации близ Нового Орлеана ввел для негров систему самоуправления, в том числе и суд присяжных, которых негры сами назначали. Будущий президент отделившегося Юга Джефферсон Дэвис ввел эту систему на двух своих плантациях в штате Миссисипи.

В 1835 г., когда через болота Луизианы прокладывали канал, для этой работы пришлось завозить несколько сотен ирландцев – рабовладельцы, несмотря на обещание щедрой платы, своих рабов «сдать в аренду» отказались, заявив, что они «все перемрут в этих чертовых болотах».

Некоторые хозяева отпускали своих рабов на заработки – ничуть не покушаясь на заработанные ими деньги.

И, наконец, число освобожденных негров на Юге медленно, но все же росло – к 1860 г. свободен был каждый шестнадцатый. Причем часть негров оказалась на воле не благодаря широкому жесту хозяина, а потому, что сумела откупиться. Каким образом? Оказывается, часть рабов с позволения хозяев не горбатились на плантации, а открывали собственные ремесленные мастерские или занимались торговлей. Даже благонамереннейший советский историк, писавший еще в 1931 г., меланхолично замечает, что часть таковых сумела «сколотить небольшой капиталец» (56). А чуть позже признает, что капиталы порой были и «большими». Другой советский историк, работавший четверть века спустя, после обязательных гневных тирад против «гнусных рабовладельцев», признавал, что свободные негры на Юге «занимались торговлей, имели значительные наделы земли, держали в услужении негров-рабов и даже были в состоянии предоставлять своим детям возможность получить образование в университетах Европы» (61). В связи с этим лично у меня возникают серьезные подозрения, что эти самые свободные негры своих чернокожих собратьев не в услужении имели, а держали как рабов. Почему бы и нет? В России наблюдалось схожее явление: иные крепостные мужички, отпущенные хозяином торговать, так поднимались, что заводили собственных крепостных (оформленных, правда, на подставных лиц). Так что и свободный негр мог обзавестись своими рабами – южным законам это вовсе не противоречило. Любопытно было бы точно проверить, как оно обстояло на самом деле…

Как пишет черная писательница, жена Дюбуа, в книге об известном черном общественном деятеле, в 1850 г. в Новом Орлеане четыре пятых свободных негров были грамотными, а более тысячи негритянских детей учились в школе (43).

В общем, реальный Юг все же не походил на место, населенное исключительно злобными плантаторами и стенающими невольниками. Действительность, как ей и полагается, была гораздо сложнее…

Между прочим, в самих США давным-давно существуют разные взгляды на проблему, достаточно книг, написанных отнюдь не с точки зрения победивших северян, – работы Барджесса, Даннинга, Рооса, Коултер и многих других. Вот только этих у нас при Советской власти поторопились объявить «реакционерами», и их книги до сих пор не изданы…

Когда умер бывший президент Мэдисон, как мы помним, рабовладелец не из мелких, на похоронах его рабы рыдали в голос. Один из них, впоследствии написавший книгу «Воспоминания цветного человека» (грамотен был изрядно!), так и выражался: наш господин, мол, был одним из лучших людей, когда-либо живших на земле…

Между прочим, центральная интрига классического романа «Хижина дяди Тома» – откровенный вымысел.

Я имею в виду старательно изложенную писательницей историю про то, как хозяева очаровательной Элизы пытались продать работорговцу ее крохотного сынишку, «ребенка лет четырех-пяти».

Подобное прямо запрещалось законами Юга. Продать отдельно от матери можно было только детей подросткового возраста. В глуши, в глубинке, где закон – болота, а прокурор – аллигатор, на закон могли и наплевать, но в романе действие происходит отнюдь не в глуши, да и чета рабовладельцев изображена людьми гуманными и законопослушными, которые, безусловно, не стали бы нарушать законы. (К роману Бичер-Стоу мы обязательно вернемся, но попозже.)

Теперь – о другой стороне проблемы. В советские времена, в какой бы стране дело ни происходило и о каких бы временах речь ни шла, любой бунтовщик против властей обязательно провозглашался личностью чистой и светлой, чуть ли не святой, а его мятеж изображался в самых восторженных тонах. Это в полной мере касалось и пресловутого «восстания Ната Тернера», которое советские школьники с малолетства обучались считать священной борьбой угнетенных негров с клятыми рабовладельцами.

А что же на самом деле произошло в 1831 г. в штате Виргиния?

Упомянутый Нат Тернер был рабом некоего небогатого южанина Тревиса, каретных дел мастера, державшего, кроме того, небольшую ферму, где работало всего-то несколько невольников (бок о бок с которыми трудились старшие сыновья хозяина). Тернер был не простым рабочим, а доверенным надсмотрщиком. Следов какого бы то ни было скверного обращения с ним история не зафиксировала: наоборот, хозяйский сын старательно обучил его грамоте, разрешил жениться, а потом всячески поощрял интерес Тернера к Библии и религиозному образованию. (Позже, на следствии, рабы Тревиса называли своего хозяина «по-христиански милосердным».)

Тернер без малейших препятствий со стороны хозяина частенько читал рабам проповеди – и имел на них немалое влияние. Его так и прозвали – Проповедник. По словам Тернера, у него регулярно случались «видения», во время коих ему, как водится, являлись апостолы, святые и архангелы, дающие правильные советы. На суеверных негров это действовало.

Однажды случилось солнечное затмение. Вскоре Тернер, собрав свою паству и потчуя ее, кроме проповеди, изрядной дозой бренди, заявил, что затмение является особым Господним знамением, которое гласит, что «последние станут первыми». А посему – к топору, ребята!

Семеро слушателей, разгоряченные известием о знамении и бренди (точнее, домашним яблочным самогоном), похватали топоры и вслед за Тернером кинулись в хозяйский дом. Зарубили хозяина с женой и сыном, а также шестнадцатилетнего белого подмастерья – наемного рабочего, не имевшего никакого отношения к рабовладельцам. Потом размозжили годовалому сынишке Тревиса голову об угол камина.