Александр Бушков - Неизвестная война. Тайная история США Страница 25

Семеро слушателей, разгоряченные известием о знамении и бренди (точнее, домашним яблочным самогоном), похватали топоры и вслед за Тернером кинулись в хозяйский дом. Зарубили хозяина с женой и сыном, а также шестнадцатилетнего белого подмастерья – наемного рабочего, не имевшего никакого отношения к рабовладельцам. Потом размозжили годовалому сынишке Тревиса голову об угол камина.

Отправились на соседнюю ферму, убили хозяина и его слугу. Наведались в дом белой вдовы с сыном – убили и их. До рассвета успели обработать еще две фермы.

Утром снова пустились в путь, перебив еще несколько фермеров с семьями, в том числе и детей (спастись удалось только одной маленькой девочке, которую успела увести в лес черная служанка).

Сопротивление они встретили один-единственный раз – некий капитан Бэрроу долго защищал свой дом, чтобы его молодая жена со служанкой успели бежать. Капитана все же одолели количеством, убили, но Проповедник из уважения к «мужеству храброго врага» не велел уродовать труп (как поступали во всех предыдущих случаях). «Восставшие» просто-напросто все по очереди напились крови мертвеца…

А вот дальше случился сбой. Воинство Тернера вышло к местной винокурне и, мгновенно позабыв о священной борьбе с белыми угнетателями, принялось истреблять имевшиеся там запасы спиртного. Окрестное белое население, прослышав об этом, срочно собрало ополчение и кинулось штурмовать спиртной заводик. Большинство «мятежников» там же и перехватали, сам Тернер (видимо, пивший меньше) ухитрился сбежать и еще около месяца прятался по лесам, потом его поймали и повесили. Жертвами пьяного разгула стали около восьмидесяти белых мужчин, женщин и детей (в основном как раз женщин и детей) (149).

Согласитесь, что все это было мало похоже на классическую «борьбу за свободу»: и особенных угнетений негры не испытывали (как видим, у них была возможность сидеть по воскресеньям и пить бренди), и учиненные ими зверства как-то не вполне сочетаются с благородной картиной народного бунта против угнетателей… Однако советским пропагандистам эта история пришлась как нельзя более по сердцу, и мятеж Тернера без упоминания подробностей фигурировал во всякой приличной книжке о рабовладельческом Юге как пример беззаветной борьбы угнетенных чернокожих (по тем же образцам лепили борца за народное счастье из примитивного вора-разбойника Стеньки Разина, славного исключительно тем, что шайку он себе смог сколотить не из нескольких человек, а из нескольких тысяч…).

Однако, что самое печальное, все вышеприведенные факты и подробности никак нельзя использовать с целью какой бы то ни было защиты или оправдания рабства. На всякого доброго и гуманного рабовладельца обязательно отыщется скот, который своих негров как раз тиранил.

Диккенс в своей книге об Америке приводит массу объявлений, о беглых неграх, и эти объявления самим своим содержанием портят идиллическую картинку.

«Сбежал негр Мануэль. Неоднократно клеймен».

«Сбежал негритенок по имени Джеймс. На мальчишке в момент побега были кандалы».

«Посажен в тюрьму негр, назвавшийся Джоном. На правой ноге чугунное ядро весом в четыре-пять фунтов».

«Задержана полицией молодая негритянка Мира. Следы кнута на теле, на ногах кандалы».

«Сбежала негритянка с двумя детьми. За несколько дней до побега я прижег ей каленым железом левую щеку. Пытался выжечь букву М».

«Сбежала девочка негритянка по имени Мэри. Над глазом – большой шрам, недостает многих зубов, на щеке и на лбу выжжена буква А».

«Посажен в тюрьму негр. Называет себя Джошиа. На спине многочисленные следы кнута. На бедрах и ляжках в трех-четырех местах выжжено клеймо „Дж. М.“. Край правого уха откушен или отрезан».

Сдается мне, что эти негры ни малейшей любви к своим хозяевам не питали…

Что до мятежей, то, помимо пьяных эксцессов вроде тернеровского, были и самые настоящие восстания. В 1822 г. в Чарльстоне (Южная Каролина) свободный негр Денмарк Вези на трезвую голову, методично и обдуманно готовил серьезное выступление невольников. По подсчетам историков, было заготовлено 250 наконечников копий и 300 кинжалов, а в заговор оказались вовлечены несколько тысяч негров – никак не похоже на буйство кучки рабов, перепивших яблочного самогона.

Заговор Вези был случайно раскрыт, его организатора и еще 35 черных повесили, а стенограмму суда быстренько уничтожили – чтобы рабы из нее не почерпнули практических сведений… Точно также настоящим восстанием следует считать события 1811 г. в окрестностях Нового Орлеана, когда восстало более пятисот негров и на подавление, кроме местной милиции, пришлось двинуть и регулярные армейские части… (58).

А чего стоит описание аукциона в штате Кентукки в 1847 г., свидетелем которого стал будущий президент США Авраам Линкольн, оставивший подробные воспоминания…

На торги выставили девушку Элизу, настоящую красавицу, по виду практически неотличимую от белой: африканской крови в ней имелась лишь одна шестьдесят четвертая, и все же она была рабыней. К красотке покупатели проявили большой интерес, но качественный товар стоит дорого, и в конце концов остались только два претендента: Фэйрбанк, молодой священник методистской церкви, и какой-то француз.

Торги застопорились, новых надбавок не предлагали, и аукционист, «сорвав платье с плеч Элизы, обнажив ее шею и грудь», крикнул: «Кто же собирается отказаться от такого шанса?» Француз прибавил. Священник – тоже. Аукционист вновь кинулся к девушке, «подняв ее юбки и обнажив ее тело от пят до пояса», кричал, «похлопывая по бедру девушки»: «Кому же достанется этот приз?»

Француз в конце концов вышел из игры, и девушка досталась священнику. Нет, это совсем не то, о чем вы подумали. Финал у этой истории, смело можно сказать, счастливый: священник не красивой девушкой прельстился, а действовал по поручению двух местных жителей, противников рабства, которые ему выделили двадцать пять тысяч долларов – чтобы купить побольше рабов и тут же отпустить их на волю (156). Но масса других подобных историй заканчивалась не так благостно…

Рабство было безусловным злом. По моему глубокому убеждению, страшнее всего даже не каленое железо, кнуты надсмотрщиков и кандалы, а то, что рабство непоправимо калечило души – как черных, так и белых.

Давайте обратимся не к свидетельствам очевидцев, своими глазами видевших искалеченных негров, а к знакомой многим великолепной детской книжке Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна», где есть весьма примечательный эпизод…

Гек Финн, выдавая себя за Тома Сойера, попадает на маленькую, захудалую ферму, принадлежащую дядюшке и тетушке Тома. Дядя Сайлас и тетя Салли – милейшие, добрейшие старички. Нет сомнений, что неграм у них живется, как у Христа за пазухой, смело можно сказать, что хозяева и невольники живут душа в душу. Те самые «добрые хозяева», о каких мы имеем массу свидетельств.

Но вот Гек, объясняя, почему он приехал позже, чем ожидалось, сочиняет на ходу, что на пароходе взорвалась головка цилиндра. И следует вроде бы безобидный, но по сути своей жуткий диалог.

Пораженная тетушка Салли восклицает:

«– Господи помилуй! Кого-нибудь ранило?

– Нет, никого. Только негра убило.

– Ну, это вам повезло; а то бывает, что и людей ранит. В позапрошлом году, на Рождество, твой дядя Сайлас ехал из Нового Орлеана на „Лалли Рук“, а пароход-то был старый, головка цилиндра взорвалась, и человека изуродовало. Кажется, он потом умер. Баптист один».

Такие дела. Милейшая, добрейшая, золотая старушка, которая в жизни ни одного своего негра пальцем не тронула и заботилась о невольниках чуть ли не как о родных детях, в то же время решительно не видит в негре человека. Слава богу, никого из людей при взрыве не поранило. Только негра убило. А то ведь бывает, что и людей поранит…

Так что подлинной основой рабовладения были не садисты-плантаторы с кнутом в зубах и ножом за голенищем, а такие вот милые добрые старушки. То есть – состояние умов, когда не то что старушка из глуши, а люди образованнейшие, интеллектуалы и гуманисты не видели в рабстве ничего плохого.

Нам, пережившим крепостное право, проблему понять проще. У нас творилось в точности то же самое, разве что рабы и господа были одного цвета. Александр Сергеевич Пушкин, обрюхатив свою крепостную девку, велел отослать ее с ребенком в дальнюю деревню и более в жизни не интересовался судьбой, простите за выражение, выблядка. Так что и поныне, не ведая о том, где-то обитают упущенные пушкиноведами потомки Пушкина, происходящие из крестьян. И ведь светило русской поэзии вовсе не был ни плох, ни черств душою. Просто-напросто так тогда полагалось – подумаешь, пошалил со своим имуществом. Вот если бы А. С. не уплатил карточного долга, нарушил слово чести или, не дай бог, украл у знакомых золотую табакерку – вот тогда общественное мнение осудило бы его со всей строгостью и закрыло бы перед ним двери приличных домов…