Николай Карпов - Крым — Галлиполи — Балканы Страница 24

Столь резкая реакция Врангеля легко объяснима, если учесть, как складывались отношения у него и его предшественников — М.В. Алексеева, А.И. Деникина, Л.Г. Корнилова — с казачьей верхушкой. Яблоком раздора между ними служила разница в лозунгах Белого движения. Вожди Добровольческой армии придерживались твердо лозунга «За единую и неделимую Россию», а донские и кубанские руководители во время Гражданской войны то требовали полной государственной независимости, то широчайшей автономии. Это приводило к тому, что донцы, например, заявляли о намерении защищать от красных только свои станицы и хутора, а кубанцы осенью 1919 г. вообще бросили фронт. Казачий сепаратизм никогда не давал добровольческому командованию полного права распоряжаться Донской и Кубанской армиями, хотя командование армиями и тяготело к добровольцам. Но мешали их войсковые атаманы, правительства и Кубанская рада.

«Последнее договорное соглашение между Главным командованием и атаманами Донского, Кубанского, Терского и Астраханского войск было заключено в 1920 г. во время крымского периода Гражданской войны, — читаем в военном справочнике "Армия и флот" (1929). — Главное командование в отношении к атаманам продолжало придерживаться оснований Крымского соглашения, т. е. продолжало признавать атаманов высшей властью казачьих войск и считалось с военно-административным подчинением атаманам всех входящих в состав Русской армии казачьих частей. Строевое же и оперативное подчинение их Главное командование сохранило за собой»{190}.

Это не очень устраивало Врангеля, и еще по прибытии кораблей в Константинополь из Крыма он принял решение расформировать и правительство, и раду кубанцев, а членов Донского войскового круга на транспорте «Елпифидор» сразу же направил подальше, в болгарский порт Бургас. Все они потом оказались изолированными от войск в «медвежьем углу» Болгарии, в Месеврине{191}.

И все же казачьи руководители не могли пойти на полный разрыв с Врангелем, главным образом потому, что «не было средств к самостоятельному существованию… Наиболее богатое донское правительство, — пишет Г. Раковский, — свои вывезенные запасы серебра сдало на итальянский крейсер, но теперь итальянцы заявили, что вернуть его не могут, т. к. не знают, кто же теперь истинный его хозяин: или те, кто считает себя правительством в изгнании, или правительство России»{192}.

Конфликт с представителями верховной кубанской власти привел к тому, что генерал Фостиков дал согласие на проведение выборов атамана кубанских войск. Втайне он надеялся, что изберут именно его. Вечером 17 декабря 1920 г. в двух палатках, соединенных в одну, состоялась сессия Лемносской рады. Присутствовавшие на ней ее члены и приглашенные командиры частей сразу же приняли решение — считать собравшихся Кубанской радой; затем был избран и войсковой атаман. Им стал генерал В.Г. Науменко, который еще при Деникине был походным атаманом Кубани. За него подали голоса 48 из 52 присутствовавших на сессии. Генерал В.Г. Науменко временно проживал и лечился после двух ранений в Сербии и вместе с генералом П.М. Кокунько многое сделал для того, чтобы сохранить вывезенные в эту страну символы славы Кубанского казачьего войска: знамена, штандарты, куренные значки запорожцев и другие реликвии{193}.

Срочной телеграммой генерал В.Г. Науменко был вызван на Лемнос, а вскоре его полномочия признали бывшие в это время в Константинополе войсковые атаманы Дона (М.П. Богаевский) и Терека (Г.А. Вдовенко). Не возражал против такого выбора и сам П.Н. Врангель. Прибыв на Лемнос, новый войсковой атаман первым же своим приказом от 11 января 1921 г. назначил председателем кубанского правительства Скобцова и снял с должности войскового атамана Иваниса. Последний во время новороссийской катастрофы, в апреле 1920 г., получил знаки атаманской власти от сдавшегося красным атамана Букретова и ничем впоследствии не отличился. Генерал Науменко объявил также, что будет считать себя атаманом до тех пор, пока казаки не вернутся на Кубань и не проведут там новые выборы. И потом еще 38 лет своей эмигрантской жизни он оставался бессменным руководителем кубанского казачества{194}.

Однако политические баталии и организационные мероприятия, произошедшие на Лемносе, практически никак не сказались на условиях жизни казаков. По-прежнему их мучил голод и болезни.

После Рождества 1921 г. на Лемнос, как и планировали французы, стали прибывать транспорты из Чаталджи с казаками Донского казачьего корпуса. Сразу же прибыло 3645 человек. Решением Врангеля на острове была организована лемносская группа войск Русской армии. Командовать ею было поручено командиру Донского казачьего корпуса генерал-лейтенанту Ф.Ф. Абрамову.

В душе, конечно, все казаки надеялись, что их пребывание на «проклятом» острове не будет продолжительным, а вскоре эти надежды укрепил прибывший на Лемнос донской войсковой атаман А.П. Богаевский. Он сообщил казакам, что события в мире развиваются стремительно и в течение ближайших двух-трех месяцев все они могут быть переброшены в Россию для борьбы с большевиками. Если же этого не произойдет, успокаивал он, унывать не стоит. Правительство Врангеля якобы уже арендовало участки земли в Сербии. Там можно будет обосноваться, а сельскохозяйственные машины выделит Америка. Естественно, сообщение, сделанное на таком высоком уровне, несколько подняло настроение казакам{195}. Однако щедрые посулы Богаевского оказались беспочвенными.

Островная жизнь изначально была сопряжена с полнейшей изоляцией войск от внешнего мира, отсутствием даже элементарной информации о событиях международной жизни. С прибытием на остров Донского корпуса стал издаваться «Информационный бюллетень», который представлял собой обыкновенный лист стандартного размера, а печатался он всего в нескольких экземплярах на пишущей машинке. Изредка на остров доставлялись газеты: парижское «Общее дело», берлинский «Руль» и константинопольская «Вечерняя пресса». Приходили они, как правило, только с очередной партией продовольствия, завозимого французами из своего константинопольского интендантства. Но эти крайне редкие вестники с Большой земли были в таком мизерном количестве, что подавляющее число лемносских «сидельцев» их даже не держали в руках. Зато слухов было предостаточно, нередко самых нелепых. Так, 4 февраля казаков вдруг облетела весть, что французский генерал-губернатор Бруссо, объезжая лагерь кубанцев, якобы доверительно сообщил, что корпус генерала Кутепова в Галлиполи и вся лемносская группа казачьих войск скоро получат оружие и будут направлены в Россию. В частях и училищах кричали по этому поводу «ура», обсуждали пути и сроки выдвижения. Но уже на следующий день всех отрезвило официальное сообщение французского штаба о начавшейся записи желающих уехать в Бразилию{196}.

В войсках зачитали телеграмму, полученную генералом Бруссо из Константинополя. В ней сообщалось, что два больших бразильских штата — Сосполь и Сан-Паулу — согласились принять по 10 тысяч русских беженцев, но исключительно тех, кто имеет опыт хозяйствования на земле, что Бразилия берет на себя издержки по перевозке русских и дает им свою территорию для колонизации. Запись была в самом разгаре, когда вдруг на остров 6 февраля во второй раз прибыл генерал Врангель. Он посетил оба лагеря и училища, встретился с руководством казачьих частей и юнкерами. Как и в Галлиполи, он привез с собой несколько иностранных и русских корреспондентов. Обращаясь к казакам, Врангель в присутствии французских офицеров и журналистов сказал: «Я приехал к вам, чтобы навестить вас и показать вас моим гостям, работникам печати. Говорят, что Русской армии нет. Так пусть же они сами посмотрят на вас и напишут, что они видели лично. Время идет быстро вперед, а с ним идет конец красной нечисти. Недолго им осталось жить на нашей родной земле. Пройдет два-три месяца, и красная нечисть зальет кровью другие державы, и хотя поздно, но поймут они, что такое большевики, и сгинут тогда красные.

Крепитесь и держитесь, мои родные! Скоро, поверьте, вы будете дома. Не верьте различным хитрым обещаниям и благам о записи в легионы, в Советскую Россию и Бразилию. Вас туда сманивают французы, чтобы было меньше ртов, чтобы скорее развязаться с вами»{197}.

Несмотря на суровые условия, казаки пытались наладить быт, не опуститься, остаться армией. На острове не прекращались работы по обустройству лагеря, и вскоре началось строительство храма. Инициатором этого дела выступил самый старый офицер Атаманского училища войсковой старшина С. Рытченков, командир сотни юнкеров. По его предложению был проведен сбор пожертвований, но средств было собрано так мало, что создать храм можно было только на энтузиазме верующих. Строительным материалом послужили разобранные ворота какого-то палисадника из г. Мудрос, но в основном это были ящики из-под продуктов. Из плотницких инструментов имелись только один плохонький рубанок и пила. На внутреннее убранство церкви пошли цветные перегородки английских палаток, иконы написал юнкер К. Попов, на телефонном проводе подвесили винные стаканчики, и они стали лампадами. Позаботились и о колоколах. Их роль выполняли буфер вагонетки, кусок рельса от узкоколейки и обломок машинного колеса от взорванного миноносца. Службу в этой церкви правил отец Иоанн Куколев, донской казак станицы Атамановской, который заменил протоиерея Дмитрия Смирнова, не захотевшего ехать на Лемнос{198}.