Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь Страница 25

Ответ, отправленный Бухгольцом Цэрэн-Дондобу, подводил черту, и практически обессмысливал дальнейшие переговоры. Бухгольц ответил так, чтобы не пришлось переспрашивать, ответил резко, но так же честно вскрыв карты. Он писал, что по приказу Его Императорского Величества прислан построить не только эту, но и другие крепости. Нахально заявил, что «земля эта всегда Российскому государству была подвластна». Что крепости эти ставятся только для поиска рудокопных мест, так что беспокоится ойратам не о чем, ничего им от того не будет, окромя пользы для торговли. Наконец, угроз он отродясь не боялся, а припасов у него по любому хватит до подхода из Тобольска подкрепления, которое он запросил еще два месяца назад.

Вот тогда, джунгар, ты и поймешь, каково противиться намерениям Его Императорского Величества. Поэтому мой тебе совет — уходить лучше тебе. «Ибо отступ твой будет единое средство к восстановлению тишины, мира и прочего».

По сути, Цэрэн спрашивал только одно — да или нет? Бухгольц ответил нет.

Что ж, не договорились, значит. Играем дальше.

Поначалу Бухгольцу повезло — он все-таки прикупил козыря. Не сильно большого, но тем не менее… Как и предполагал немец, обложил запершихся в крепости джунгарин умело. Грамотно обложил — не то что человека сквозь охранение протолкнуть, лезвие ножа не просунешь. Ойраты взяли крепость в кольцо, расположившись по обеим сторонам реки, а еще стоявший на реке лед позволял им перебрасывать войска без проблем. Лед этот и надоумил Бухгольца на хитрый план. Когда Иртыш собрался вскрываться, русские ночью затащили на реку лодку, положили в нее двух человек (Бухгольц самолично отобрал из тех, что огрехов не делают) и завалили битым льдом. Когда начался ледоход, ойратские караулы не обратили на плывущую льдину никакого внимания. Миновав стражу, промерзшие до костей посланцы спустили лодку на воду и довольно быстро, благо плыть было по течению, добрались до Тобольска, к князю Гагарину.

А тем временем, оставшиеся в крепости держали оборону и каждый день гадали — успеют гонцы или нет, доберутся или канут в диком Иртыше.

Ответ они получили довольно скоро — в тот злосчастный день джунгары сначала подняли дикий шум, явно привлекая внимание осажденных, а потом долго — бесконечно долго, как казалось Бухгольцу — гнали перед крепостью вереницу русских пленных. Князь Гагарин, к несчастью, опять захотел выслужиться, и, едва получив сообщение с просьбой о подкреплении, отправил людей практически сразу, задолго до прибытия гонцов Бухгольца. Семьсот человек, плюс телеги с товарами для строительства и торговли, плюс двадцать пять тысяч рублей казенных денег, отправленных бойцам в счет жалования — все это взяли джунгары за пятьдесят две версты от Ямышевской крепости, неподалеку от местечка Коряков Яр. И хотя русские отчаянно дрались целый день, силы были слишком неравны, да и офицеров в подкреплении было всего двое: капитан да поручик.

Это был шах и мат. Теперь спасения можно было не ждать. Бухгольц за несколько месяцев сидения в Тобольске отлично усвоил нехитрую местную истину — главная беда Сибири в малолюдье. И если Гагарин уже отправил подкрепление, то на новое можно не надеяться. Даже если тайные гонцы прибыли благополучно, еще один отряд губернатор соберет не раньше, чем через полгода, когда в Тобольск доберутся последние резервы, из совсем уж дальних гарнизонов. Так оно и случилось в действительности — на сообщение гонцов Гагарин мог лишь развести руками. Некого посылать на выручку.

Просто — некого.

Единственное, что мог сделать Гагарин — так это отправить к джунгарам посольство и попытаться переубедить хана. Во главе посольства были поставлены казачий сотник из Тары Василий Чередов (явный родственник Ивана Чередова, возглавлявшего предыдущее посольство) и тобольский сын боярский (на всякий случай — это не родственная связь, а официальное дворянское звание) Тимофей Етигер. Послы по дороге прошли мимо Ямышевской крепости, но Цэрэн-Дондоб никаких препятствий посольству не чинил, наоборот — дал им охрану до самой ханской ставки. Правда, толку все равно никакого не вышло — сотник с сыном боярским «нашли контайшу так на русских озлобленного, что ни о каком представлении и слышать не хотел». Посольство, по сути, оказалось в плену, и, хотя и пользовалось гостевым содержанием и официальным статусом, вынуждено было прожить в Джунгарии целых пять лет, лишь после этого хан Цэван-Рабдан позволил им выехать на Родину. В общем, и попытка решить конфликт дипломатическим путем потерпела фиаско.

Беда, как говорится, одна не приходит. Я до сих пор помню, как мой дядька Павел, знавший войну не понаслышке (всю войну в полковой разведке, был в плену, бежал) однажды на полном серьезе доказывал мне, совсем еще мелкому пацану, что вши у человека заводятся от отчаяния. «Если ты в порядке, то и к тебе ничего не пристанет, — говорил он — а вот если духом упал, то тут к тебе всякая дрянь и начинает липнуть!». Так случилось и с отрядом Бухгольца. В осажденной крепости завелась неведомая хворь. Неведомая, но смертельная. По телу человека высыпали чирьи, вроде как при моровой язве, но другого цвета, и человек через пару дней помирал. Сейчас врачи считают это первым документированным свидетельством о сибирской язве, которую тогда русские просто не знали. Лишь когда болезнь появилась в Таре, ближайшем к Ямышеской крепости русском городе, нашли какой-никакой способ бороться с этой напастью — чирьи по диаметру прокалывали иглой, кровь высасывали, а к язве прикладывали тертый табак. Но у Бухгольца в отряде не было ни лекаря, ни лекарств, поэтому мор выкашивал осажденных с пугающей быстротой — в день умирало по двадцать-тридцать человек.

Лишь когда из трехтысячного отряда осталось не более 700 человек, большая часть которых была больна, упрямый русский немец сдался. Крепость была срыта до основания, амбары и казармы разобраны, а оставшиеся в живых искатели яркендского золота со всем воинским запасом погрузились на восемнадцать дощатников (остальные были сожжены за ненадобностью) и 28 апреля отплыли вниз по Иртышу.

Джунгары уходящих русских не тронули — не то заразиться боялись, не то Цэрэн-Дондоб упрямо следовал своему обещанию, пусть и отринутому противником. Ойрат даже отпустил с Бухгольцом двух пленных, освободив священника и следовавшего при государевой казне комиссара.

Цэрэн долго смотрел, как навсегда уходит самый серьезный, наверное, из его врагов. Провожал взглядом, пока последний дощатник не скрылся за поворотом извилистого Иртыша. И лишь потом повел свое войско на юг, где опять разгоралась война с Китаем.

Вот, собственно, и вся история о второй экспедиции за яркендским золотом. Экспедиции, которая закончилась практически так же бесплодно, как и первая. Почти, но не совсем. Если войско Бековича кануло в хивинских песках бесследно, растворилось в них без остатка, то отряд Бухгольца оставил о себе память, которая стоит до сих пор.

Остатки отряда Бухгольц высадил в устье реки Оми, встал здесь лагерем и отправил гонцов к Гагарину, объявив о своем поражении и присовокупив к неприятному известию неожиданное предложение. Немногочисленные местные русские и барабинские татары нажаловались подполковнику на частые набеги джунгар и казахов. Вот Бухгольц, дабы пресечь эти безобразия, и предложил губернатору поставить здесь русскую крепость, благо и место удобное. Губернатор быстро смекнул, что Бухгольц закладкой новой крепости, пусть и на другом месте, пытается подсластить пилюлю царю, поэтому предложение не только принял, но даже отправил в помощь измотанным боями и болезнями бойцам собранное подкрепление — тысячу триста рекрутов. Постройкой крепости руководил все тот же выживший шведской артиллерии поручик Каландер.

Так в России появился город Омск, а обрусевший немец Иван Бухгольц стал его основателем.

Задержался он в будущем Омске, впрочем, недолго. По поводу гибели экспедиции было, как положено, заведено дело, и подполковника вызвали в столицу. Иван Дмитриевич сдал дела прибывшему майору Ивану Вельяминову-Зернову и отбыл на допрос в Петербург.

Известно, что в январе 1719 года он давал отчет о своей экспедиции Сенату, вероятно, был полностью оправдан, потому что уже в 1724 году мы вновь встречаем его в Сибири, на китайской границе, но уже в чине полковника. Все, закончилась его служба в столице близ царя — слишком уж ценны всегда были специалисты по Азии, чтобы держать их в Петербурге. Обычная история, надо сказать — если уж человек ввязывался в Большую игру, выйти из нее было довольно сложно. Так и наш Иван Дмитриевич — всю оставшуюся жизнь он работал на китайском направлении, сделал там очень много. Ушел в отставку Бухгольц в генеральском чине и преклонном возрасте. Вновь назначенный сибирский вице-губернатор Лаврентий Ланг[66] так и писал в своем рапорте в 1740 году: «Бригадир и селенгинский комендант Бухгольц, который, яко древен и в ногах болезнь имеет, того ради его, Бухгольца, оттуда возвратить, а туда здорового человека его же характера послать».