Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь Страница 24

Русские успели встать в строй.

И практически всю ночь шла тяжелая, на излом и на износ, солдатская работа — оставляя за собой свои и чужие трупы, выдавливать, вытеснять противника из крепости. Главное — не упасть. Главное — не зевать. Главное — держать строй. Сдохни, но строй держи. Что там было, и что там еще будет в твоей судьбе: рассветы-закаты, жратва-выпивка, семья-дети… Плевать. Сейчас у тебя есть главная и единственная задача в этой жизни — держать строй. Ты на свет родился для этого. Слева — длинный Василий, справа — этот, рябой, имени не знаю, из Костромы, кажись. Левой, левой. Пока ты держишь строй — у тебя есть шанс остаться живым. Выбор немудрен: или ты держишь строй, или ты помер. Давай, братцы. Давай. Сдюжим.

Этот страшный ночной бой был самым тяжелым — джунгарам очень не хотелось расставаться с мечтой кончить все разом. «И так во всю ночь происходил непрерывный бой».

Наконец, степняки не выдержали. Побежали, схлынули. Обе стороны ждали утра. Рассвета. Самые лихие ойратские парни подъезжали к самым надолбам и кричали по-русски: «Ставай, русак, пора пива пить!». Но это отчаянные головы. А вожди занимались серьезным делом — допрашивали пленных.

Глава 13

Осада

Цэрэн-Дондобу нужно было знать, где порох, и сантиментам места не было. С ними вообще туго, когда решается, кому придется умирать — своим или врагам. В таких вопросах все средства хороши. Джунгарский вождь приказал выбрать из пленных самого старого. Им оказался солдат Тобольского полка Петр Михайлович Першин, и джунгары «со истязанием ево роспрашивали». Сперва Першина секли плетьми — а это вовсе не смешное киношное «тебя отлупят плетками», это брызжущая кровь, а то и отлетающие кусочки кожи и мяса. Плети солдат выдержал. Но когда его подвесили на дереве, а под ногами развели костер, старик, обезумевший от запаха горелого мяса, сломался, и закричал, что порох хранится в хлебных амбарах возле крепости. Узнав потребное, джунгары бросили Першина умирать, а сами скрылись в этой непроглядной, и, кажется, бесконечной ночи. А Петр Михайлович вскоре «в которой муке и умер».

Утром, естественно, главные силы джунгаров штурмовали хлебные амбары. После яростного боя, все-таки смяв русское охранение (основную массу русских войск, конечно, пришлось оставить на удержании крепости), торжествующие кочевники ворвались внутрь, но ничего, кроме мешков с мукой, там не нашли.

Как вы, наверное, поняли, Петр Першин обманул джунгар, отправив их в ложное место. Своей смертью выкупил жизнь своих товарищей, нарочно вытерпев перед этим нечеловеческие муки, чтобы его словам поверили. Вряд ли он когда читал в Библии «несть лучшей доли, чем положить жизнь свою за други своя» — скорее всего он, как и абсолютное большинство русских мужиков, был неграмотен. Но жил он и умер именно по этому закону. И тем, мне кажется, заслужил, чтобы мы не забыли его имя, случайно сохраненное историей: Першин, Петр Михайлович, из тобольских жителей.

На самом деле порох хранился на одном из судов-дощатников, и едва тьма начала рассеиваться, Иван Бухгольц, не хуже Цэрэн-Дондоба понимавший значение этого порошка из трех составных частей, уже отправил к судну роту солдат.

Впрочем, со временем хлеб для русских мог стать едва ли не важнее пороха, а хлебные амбары оказались в руках ойратов. Поэтому главной битвой первого дня стало сражение за съестные припасы. Джунгар тоже не надо было учить воевать — они прорубили в стенах отверстия, и, обложив эти амбразуры снаружи мешками с мукой, обстреливали из импровизированных бойниц крепость и артиллерийский двор. Несколько раз — несколько раз! — ходили русские на приступ, но лишь оставляли на подступах все новые и новые тела. Выкурить джунгар удалось лишь под вечер, когда несколько смельчаков все-таки пробились в мертвую зону — к стенам под амбразуры — и закинули в амбар две бомбы.

Бомбы вообще сыграли важную роль в этих боях, в силу того, что раньше джунгары не сталкивались с этим оружием. Вот что пишет автор «Черепановской летописи», извозчик по профессии и историк по призванию, Илья Черепанов:

«Также из крепости метали и бомбы, которое калмыком было нечто новое: они сперва как увидят ее падшую наземь, и когда она еще вертится тогда калмыки тыкали ее копьями, но как увидели, что как ее разорвет и тем их убивает, то они вздумали ее затушать таким способом: возмут войлоков, сколко где прилучится и как оная бомба где падет к ним на землю, тогда они войлоками на нее намечают и нападут наверх человек десять и двадцать и так ее задавить тщались и таковым способом побито было немало. Тогда они рассмотрели свою в погибели ошибку, то после, как уже увидят бомбу, еще когда к ним брошенная летит, то уже как возможно со скоростию отбегают далее, где спасти живот свой могут[63]».

К исходу третьих суток непрерывные бои начали стихать — серьезная драка не может быть долгой, бьющиеся насмерть выдыхаются быстро. К тому же окончательно стало ясно, что первоначальный план Цэрэн-Дондоба провалился. Блицкрига не получилось, и дело явно шло к долгой осаде. Надо было садиться и просчитывать все шансы заново. Когда Цэрэн-Дондоб закончил расчеты, он 21 февраля написал Бухгольцу письмо.

Мне кажется, из джунгарина Цэрэн-Дондоба, родись он в другое время, получился бы неплохой шахматист или финансовый аналитик. Мыслил он, по крайней мере, строго логически. Вот и в этом письме он методично объясняет Бухгольцу сложившийся расклад. Дескать, ваш государь с нашим государем всегда жили в мире «и торговали, и пословались». Все разрушило ваше стремление поставить город на нашей земле, хотя «и прежде сего русские люди езживали, и города не строивали». Это, мол, что касается высокой политики. Теперь — что касается нас с тобой:

«Я де буду жити кругом города и людей твоих никуда не пущу. Зиму зимовать и лето с весны и до осени со всем житьем буду жить здесь и воеваться, и запасы твои все издержатся, и будете голодны, и город де возьму. И буде де ты не будешь с войною, и ты де съезжай с места, и как прежь сего жили, так будем и ныне жить и торговаться, и станем жить в совете и в любви, ежели с места съедешь. И будет де ты войною будешь, и ты де против сего письма дай отповедь[64]».

Как видите, Цэрэн-Дондоб абсолютно не агрессивен, он не угрожает, не жаждет крови, не пугает и не рвется отомстить. Он честен и играет с открытыми картами: пока ваш город стоит, я уйти не могу. Бросайте город и уходите — тебе даже пробиваться боем через мое войско не придется. Мы вас пропустим, я зла не держу и никого из вас не трону. А вот если останешься в городе, «войной будешь»…

Да, блицкрига не получилось, но в долгой партии основные козыри у меня. Да, я не могу взять вашу крепость, но я на своей земле и могу держать осаду сколько угодно. Да, порох страшная штука, и у тебя его много, но однажды он все-таки закончится. Время, это флегматичное и равнодушное чудовище, жует свою жвачку методично и неумолимо, оно никуда не торопится, но и никогда не останавливается и рано или поздно перемелет в муку все. К тому же пушки нельзя есть, а мука скоро станет для вас важнее пороха. После полугодовой осады голод убьет вас вернее, чем стрелы и пули моих джигитов. Единственная ваша надежда — на подмогу, но поверь: я позабочусь о том, чтобы ни одна мышь из крепости не выбралась и мимо моего охранения не проскользнула.

Таков расклад, орсин.[65] Не твой расклад, согласись. Можешь ли ты что-нибудь возразить?

А возразить Бухгольцу, собственно, было и нечего. Прав был номад, кругом прав. Да, героизм русских той страшной ночью сильно изменил расклад, но, по большому счету, они просто свели катастрофическое положение к очень хреновому. Не более того. Будь это просто разборка одного вождя лихих ребят с другим, Бухгольц, как умный человек и опытный вояка, безусловно принял бы великодушное предложение умного человека и опытного воина Цэрэн-Дондоба. Тот и впрямь не только точно описал ситуацию, но и предложил хорошие условия — Бухгольц мог выйти из игры без потери чести и репутации; геройски отбившись, уйти со всеми людьми и скарбом. По большому счету — боевая ничья, и противники расстаются со взаимным уважением.

Но в том-то и проблема, что это не было нечаянным столкновением в степи двух атаманов. Это была политика, и Бухгольца вела вперед царская воля, полностью исключавшая обоюдоустаивающий вариант. Надо было оставаться и играть партию до конца. С очень невеликими шансами.

Единственным (и весьма слабеньким) козырем Бухгольца было отправленное царю письмо с просьбой о подмоге — письмо, о котором джунгары не знали. Поэтому прежде всего, по-хорошему, надо кровь из носу отправить человека к князю Гагарину, чтобы доложить об изменившейся обстановке. Калмык, по всему видать, мужик умный, и можно не сомневаться, обложит их по всем правилам, как лису в норе, у каждой дырки по три собаки поставит. Но да и он, Бухгольц, не вчера родился и не пальцем делался. В общем, играем, ойрат.