Джон Бэлсдон - Женщины Древнего Рима. Увлекательные истории жизни римлянок всех сословий Страница 25

Самый красивый мужчина своего времени, Силий принадлежал к семье, которая выдвинулась при Августе. Менее чем через полвека она дала Риму пятерых консулов и стала патрицианской. Его отец, друг Германика и Агриппины Старшей, командовал войсками в Верхней Германии с 14 по 21 год н. э. В 24 году его принудили покончить с собой. Среди почестей, которых молодой Силий добился с помощью своей любовницы-императрицы, было, без сомнения, выдвижение его кандидатуры на пост консула в 48 году. Ему только что перевалило за тридцать (возможно, он был ровесником Агриппины Младшей), но в ту пору члены патрицианских семей вполне могли становиться консулами в возрасте тридцати двух лет, то есть на десять лет раньше тех, чье происхождение было менее благородным.

Силий обладал не только красивой внешностью. Он был прекрасным оратором, и к тому же удачно женился – словом, впереди его ждала блестящая карьера. Однако Силий был тщеславен, это, по-видимому, и объясняет, как он попал в сети Мессалины. А попав туда, выбраться уже не смог. То, что Клавдий ничего не знал об их романе, может показаться невероятным, если бы не пример Юлии, «подвиги» которой стали известны всему Риму задолго до того, как их обнаружил Август. Силий и Мессалина зашли уже так далеко, что даже безумная затея со свадьбой показалась им вполне безобидной.

Красота Силия сыграла с ним дурную шутку. Это стало темой для 10-й сатиры Ювенала, где он пишет о тщете человеческих желаний:

Что же ты посоветовать мог тому, кто хочет супругаЦезаря взять в мужья? Он всех лучше, всех он красивей,Родом патриций – и вот он влечется несчастный на гибельРади очей Мессалины: она уж сидит в покрывале,Будто невеста: в саду у всех на глазах постилаютЛоже тирийским бельем, по обряду в приданое будетВыдан мильон, и придут и жрец, и свидетели брака…Думаешь, это секрет и доверено это немногим?Хочет она по закону венчаться. Ну, что же тут делать?В повиновенье откажешь – придется погибнуть до ночи;На преступленье пойдешь – получишь отсрочку, покудаДело известное всем до ушей не достигнет владыки;Он о позоре своем домашнем узнает последним.Ну, а тем временем ты подчиняйся, раз столько стоятНесколько дней. Что бы ты ни считал легчайшим и лучшим, —Нужно подставить под меч свою белую нежную шею[15].

Даже в развратном мире времен начала Римской империи брак императрицы с простолюдином при живом императоре и без его ведома был столь фантастичным и диким, что потряс всех до глубины души. Два поколения спустя об этом писал Ювенал, давая свою оценку этому событию. И по крайней мере один человек не поверил, что такое возможно, и объяснил всю эту историю по-своему. Он высказал предположение, что Клавдий на самом деле знал о готовящемся браке и даже стал свидетелем на свадьбе и поставил свою подпись на контракте о приданом. Он сделал это – по мнению автора этой теории – потому, что только брак мог предотвратить неминуемое несчастье, и Клавдия заверили, что это просто видимость свадьбы и не более того. Светоний, который приводит эту версию, совершенно справедливо ее отвергает. Присутствие Клавдия на свадьбе испортило бы все удовольствие.

Брак Мессалины и Силия дал Нарциссу и другим отпущенникам, которые, вероятно, из-за гибели Полибия от нее отвернулись, шанс нанести удар. Но даже в этом случае ручаться за успех было нельзя, поэтому Нарцисс должен был действовать крайне осторожно. Если бы имелся хотя бы малейший шанс заподозрить Мессалину и Силия в заговоре с целью убийства Клавдия или лишения его власти, этот шанс был бы использован. Но его не было; и между брачной церемонией и тщательно продуманным сообщением об этом Клавдию прошло несколько дней. Из рассказа Тацита явствует, что без истерических обвинений Нарцисса не только Клавдий, но и его советники, вроде Вителлия, вполне могли решить, что новая выходка Мессалины не более серьезна, чем ее обычные грешки, о которых они уже знали.

Церемонию брака ни в коем случае нельзя считать законной. Для Мессалины это был просто повод развлечься, и Кассий Дион, вероятно, находился не так уж далеко от истины, когда писал, что Мессалина решила пройти через официальную церемонию бракосочетания, чтобы потом не раз повторить ее с будущими любовниками. В римском обществе первых лет империи устраивались пародии и грандиознее. Во времена правления Нерона патриций Семпроний Гракх, человек, называвший себя гладиатором, сочетался официальным браком с мальчиком-музыкантом, игравшим на корнете, который даже получил приданое в 400 тысяч сестерциев. А в 64 году н. э. Нерон, облачившись в фату невесты, вступил в официальный брак с одним из своих друзей-распутников.

Смерть Мессалины оплакивали ее дети, и больше никто. Трудно поверить, но на следующий день после ее гибели рассеянный муж заметил отсутствие жены за обеденным столом и спросил, где она. То же самое случилось и тогда, когда за несколько дней до этого Мессалина довела Поппею Сабину до самоубийства и Клавдий спросил мужа Поппеи, почему он пришел без жены. На что тот ответил, что ему очень жаль сообщать императору, что его жена умерла.

Тем не менее есть сведения, что, обращаясь к своей гвардии, Клавдий сказал: «Поскольку мой брак оказался неудачным, я больше не женюсь; и если я нарушу свое слово, то разрешаю вам заколоть меня». Впрочем, вскоре он почувствовал необходимость вступить в новый брак, и отпущенники соревновались в поисках новой жены для него. Было три кандидатуры: Элия Петина, с которой он когда-то развелся и от которой имел дочь Антонию; Лоллия Паулина, которая когда-то была женой Гая и знала, что значит быть императрицей, и Юлия Агриппина, его племянница, мать Нерона.

Он выбрал Агриппину, которую усиленно сватал ему отпущенник Паллант. Агриппина приходилась близкой родственницей Клавдию, но сенат сделал вид, что надавил на императора, а Клавдий сделал вид, что подчинился его решению. В определение инцеста были внесены поправки, так что другие люди могли теперь следовать примеру императора. Этим воспользовались два человека: один центурион, на свадьбе которого присутствовали император и новая императрица, и сын одного отпущенника. Как пишет Светоний: se non è vero, è ben trovato.

Жизнь императрицы Агриппины и ее смерть в 59 году н. э.

Когда Ц. Випсаний и Ц. Фонтей стали консулами, Нерон совершил давно задуманное преступление. Он пробыл императором уже достаточно долго, чтобы обрести смелость и уверенность в своих силах, а его страсть к Поппее усиливалась с каждым днем. Зная, что при жизни Агриппины Нерон никогда не разведется с Октавией и не женится на ней, Поппея часто в насмешку называла его «принцем-ребенком», поскольку он делает то, что ему приказывают другие, а ведь он – правитель Рима и может поступать как ему вздумается.

«Почему мы не можем пожениться? Тебе что, не нравится, как я выгляжу? Или, несмотря на все триумфы, моя знаменитая семья недостаточно знатна для тебя? Или ты боишься, что у меня не будет детей? Или что я тебя не люблю? Я знаю, в чем дело! Тебя ужасает мысль, что, став твоей женой, я открою тебе глаза на оскорбления, которым твоя мать подвергала членов сената, и на то, что ее наглость и жадность вызывает всеобщее возмущение? Если Агриппина может терпеть только такую невестку, которая настроена против ее сына, то я желала бы, чтобы мне разрешили вернуться к Отону; в конце концов, это мой муж. Лучше я буду жить вдалеке от Рима и слушать рассказы об оскорблениях, которым подвергается император, чем видеть все это своими глазами и, подобно ему, трястись за свою жизнь». После этого она, как опытная соблазнительница, начинала рыдать, желая, чтобы ее слова дошли наконец до Нерона. Никто ее не останавливал, поскольку все мечтали лишить власти Агриппину, однако никому и в голову не могло прийти, что ненависть Нерона доведет его до убийства матери.

Решимость Агриппины не выпускать сына из подчинения была такова, что, если верить историку Клювию, она несколько раз, при дневном свете, когда Нерон был навеселе после обеда, появлялась перед ним тщательно накрашенной, несомненно приглашая вступить в кровосмесительную связь. Она целовала его с неподобающей страстью и вкрадчивыми речами доводила до греха. Все сидевшие за столом это замечали, и однажды, когда она снова принялась соблазнять сына, Сенека обратился за помощью к девушке Акте. Ее отец когда-то был рабом, и она разделяла тревогу Сенеки, поскольку боялась за себя и за Нерона, над которым нависла опасность. Сенека велел ей сообщить Нерону, что его мать хвастается своим поведением и что войска не потерпят над собой такого императора. Фабий Рустик подтверждает, что скандал был предотвращен благодаря Акте, дочери раба; но, по его словам, насилие совершал Нерон, а не его мать.