Александр Помогайбо - Псевдоисторик Суворов и загадки Второй мировой войны Страница 25

«Единый замысел советского вторжения, — пишет он, — существовал и германской разведкой в общих чертах был вскрыт. Утром 22 июня 1941 года германский посол фон дер Шуленбург товарищу Молотову этот план довольно точно обрисовал. Еще и бумагу вручил. На память. Этот вскрытый германской разведкой советский замысел вторжения собственно и явился причиной и поводом германского вторжения как предупредительной акции самозащиты от неизбежного и скорого нападения».

После этого утверждения Суворов-Резун снова пишет о советской топографии:

«А командир 5-й гаубичной артиллерийской батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й танковой дивизии 7-го мехкорпуса старший лейтенант Джугашвили Яков Иосифович попал в плен и на допросе показал: «Карты подвели Красную Армию, так как война, вопреки ожиданиям, разыгралась восточнее государственной границы». Показания сына Сталина опубликованы германским историком И. Хоффманом в российском журнале «Отечественная история» (1993. № 4. С. 26).

Это я к тому, что материал о намерениях и замыслах советского командования есть. В изобилии. При желании любой может в германских архивах найти штабеля разоблачительного материала, документов, свидетельствующих о подготовке Красной Армии к «освобождению» Европы летом 1941 года».

Итак, материалы о коварных замыслах советского командования есть! Старший лейтенант Джугашвили — это советское командование.

Над кем командование? Наверное, над Светланой Аллилуевой.

Но это, в общем, не важно. Важно, что командование говорило на допросе.

Ладно, посмотрим, что сказал на допросе Яков Джугашвили.

В каком бою он впервые участвовал?

Я забываю это место, это в 25–30 км от Витебска, у меня не было с собой карты, у нас вообще не было карт. Карт у нас не было.

У офицеров тоже нет карт?

Все у нас делалось так безалаберно, так беспорядочно, наши марши, как мы их совершали, организация была вообще безалаберной.

Как это следует понимать?

Понимать это надо так: все части и моя часть, считавшаяся хорошей… Вы спрашиваете, значит, как следует понимать, что организация была плохая? Дивизия, в которую я был зачислен и которая считалась хорошей, в действительности оказалась совершенно неподготовленной к войне, за исключением артиллеристов, потому что переходы совершались плохо, сплошная неразбериха, никаких регулировщиков, ничего, это первое; во-вторых, вы уничтожали машины по частям.

А как это отражалось на командовании?

Оно никуда не годится (почему?), потому что оно отсиживалось в лагерях, вот и все, так было целых три года. Переходы совершались не больше чем на 30 км, к тому же один-два раза в год» (Иосиф Сталин в объятиях семьи. М., 1993. С. 73–74).

Итак, обратившись к протоколу допроса, мы видим, что отсутствие карт Джугашвили объяснял безалаберностью в своем мехкорпусе.

При допросе Джугашвили спрашивали и про планы нападения Сталина. Суворов-Резун эти строки почему-то не привел.

«Если бы красное правительство было так называемым миролюбивым правительством, почему же оно так вооружалось; Германия была вынуждена вооружаться, так как другие страны тоже вооружались и ей нужно было защищать свою страну. Советское правительство называет себя раем крестьян и рабочих! Зачем же они вооружались, если они говорят, что настроены миролюбиво и их не интересует политика других стран. Может быть, Советский Союз думал, что ему придется занять оборону и что на него нападет какая-нибудь страна?

Так. (Продолжительная пауза). Могу сказать то, что я думаю. Я изложу мою личную точку зрения. Очевидно, что существует предположение, что Германия готова напасть, а для того, чтобы предотвратить это, надо быть готовым.

Разве не бросается в глаза, что на всех знаках Советского Союза, на глобусе изображен серп и молот? Свастика и национализм — это понятия, принадлежащие одной Германии и должны быть действительны только для Германии. Почему же Советский Союз всегда изображал земной шар с серпом и молотом? Он ведь должен был указывать на мировое господство красного правительства.

И все же он повсюду прокладывает себе дорогу. Факт остается фактом. Вы ведь первые напали, правда? Не Советский Союз напал на Германию, а Германия напала первой! Мне говорят, будто бы есть такая речь Сталина, в которой говорится, что если Германия не нападет первой, то это сделаем мы. Я никогда не слыхал ничего подобного! Никогда не слыхал! Это я могу сказать. Я не знаю» (там же. С. 83–84).

Вот что сказал сын Сталина на допросе немцам.

Мог бы ответить иначе: что Сталин готовил войну. За это получил бы и паек получше, и постель помягче. Может, и авторский гонорар в английских фунтах стерлингов. Но не ответил так, как от него хотели. И потому его из Гоммельбургского лагеря для офицеров перевели в лагерь смерти Заксенхаузен.

Из доклада по поводу допроса коменданта концлагеря Заксенхаузен Кайндля:

«ДЖУГАШВИЛИ, идя в раздумье, перешел через нейтральную тропу к проволоке. Часовой взял винтовку наизготовку и крикнул «стой». ДЖУГАШВИЛИ продолжал идти. Часовой крикнул «стрелять буду».

После этого окрика ДЖУГАШВИЛИ начал ругаться, схватился руками за гимнастерку, разорвал ворот, обнажил грудь и закричал часовому «стреляй». Часовой выстрелил в голову и убил ДЖУГАШВИЛИ» (там же. С. 99).

Но продолжим чтение Суворова-Резуна:

«При желании любой может в германских архивах найти штабеля разоблачительного материала, документов, свидетельствующих о подготовке Красной Армии к «освобождению» Европы летом 1941 года».

Штабеля разоблачительного материала лежат. Удивительно, почему Суворов-Резун не взял из них ни одного, ни одного-единственного документика о сталинском «плане нападения».

Если бы такой документ был, наш архивист его несомненно опубликовал бы. Но вместо этого он занимается одними подлогами.

«Считалось, что война с Германией неизбежна.

Но не на советской территории.

В соответствии с этим и работали советские топографы».

Далее идет гневливое обличение, но через страницу Суворов-Резун уже забывает о том, что только что утверждал:

«Свидетельствует бывший начальник Генерального штаба генерал армии С.М. Штеменко: «А надо заметить, что до войны карты, нужные войскам, на значительную часть территории нашего государства не распространялись» (Генеральный штаб в годы войны. С. 128). Исключением, говорит Штеменко, была узкая полоса от западной границы до городов Петрозаводск, Витебск, Киев, Одесса».

Тут же схватим Суворова-Резуна за руку. «Исключением, говорит Штеменко, была узкая полоска…» Про «узкую полоску» Штеменко не говорил. Тем более что от границы до Витебска 450 километров, а до Киева — 360. Это не «узкая полоска», а размах иного европейского государства.

Однако приведенный отрывок любопытен не этим, а тем, что Суворов-Резун опровергает самого себя: сначала он говорит, что война якобы предполагалась «не на советской территории», а потом ляпает опровергающий текст из Штеменко.

Чтобы отвлечь внимание от Киева и Витебска, Суворов-Резун тут же приковывает внимание читателя к Одессе.

«Присмотримся: вот граница, а вот рядышком Одесса. Это потом границу на запад отодвинули, а до

1940 года Одесса была городом приграничным. Между одесскими окраинами и границей — узкая полоска территории. А вот на этой территории и работали топографы».

Удивляет это Суворова-Резуна. Как же так — боярская Румыния нависла над СССР, а карт Крыма, Сталинграда и Омска топографы не заготовили? Это потом границу на запад отодвинули, а в 1940-м бронированная армада румын прямо нависла над Киевом, Москвой и Уралом. Румыния была сверхдержавой, имела мощный воздушный флот, сто линкоров типа «Дракула» и десять тысяч танков «Большой румынский капут»…

Одним словом, надо было готовить пути к отступлению — готовить карты. Румыния, как-никак.

Но карт не готовили.

Готовили немецкие разговорники. И это тут же засек ястребиный взор Суворова-Резуна.

«У границ горели ярким пламенем вагоны, набитые небольшими серыми книжечками под названием «Краткий русско-немецкий разговорник»…

Меня разговорник привлек содержанием: ни слова об обороне. Все о наступлении. Названия разделов: «Захват железнодорожной станции разъездом или разведывательной партией», «Ориентировка нашего парашютиста» и т. д.

… Правда, если мы воюем под Старой Руссой или Вязьмой, нам такая книжка без надобности. На кой нам изъясняться на немецком языке с новгородским или смоленским мужиком? Зачем красноармейцу в центре России на немецком языке спрашивать название деревни?