Булач Гаджиев - Шамиль Страница 25

Лорд Кларендон, выступая в английском парламенте 5 мая 1856 года, сказал: «Шамиль не обнаружил во время войны никакого желания примкнуть к союзникам»[62].

Возможно, что союзники никакого письма Шамилю не отправляли. Рассказывая же А. Руновскому о своей «обиде» на содержание «послания», имам, скорее всего, хотел скрыть истинные причины поражения мюридов в Кахетии.

С 1856 года царские войска (226 тысяч солдат и офицеров) наступают на имама с трех сторон. Теперь ими командует опытный генерал — А. Барятинский. У Шамиля людей меньше примерно в 25 раз, но он, как и прежде, надеется на свою житницу — Чечню, на горные хребты, ущелья, бурные реки, на аулы–ласточкины гнезда в Дагестане. Вероятно и поэтому до сдачи Шамиля А. Барятинскому пройцет еще три полных года. Но, на наш взгляд, уже тогда та и другая сторона понимали, что окончание войны является лишь вопросом времени и решится в пользу царизма.

ПРИЧИНЫ ПОРАЖЕНИЯ ШАМИЛЯ

Как мы уже отмечали, с конца 40–х годов «военное счастье» начало отворачиваться от Шамиля. В 1847 году царские войска осаждают и берут важный стратегический пункт Салты. Летом 1848 года та же участь постигла Гергебиль. Через месяц после этого удара Шамиль рванулся далеко на юг, чтобы освободить Ахты, но не сумел. В апрельскую ночь 1849 года Хаджи–Мурат атакует крепость Темир–Хан–Шуру — и снова неудача: потеряв более 10 мюридов, наиб Шамиля уходит ни с чем. Год 1851 известен поражениями на Турчи–Даге, при селении Авгур и на Мичике (в Чечне. В 1852 году Шамиль, сын его Кази–Магомед и наиб Даниель–бек, перейдя Кавказский хребет, спустились в Закаталы, чтобы дать бой, но вернулись без успеха. Неудачи следовали одна за другой, вплоть до августа 1859 года, когда Шамилю пришлось сложить оружие на Гунибе.

Царские генералы и некоторые дореволюционные историки, поверхностно судившие о кавказских событиях, первопричиной войны на Кавказе и главным злом всего там происходящего считали Шамиля. Они утверждали, что если бы не имам, то войне быстро пришел бы конец. Такое же мнение, видимо, было у тогдашнего кавказского начальства, которое всеми силами и средствами осталось обезвредить, изолировать вождя горцев, и даже убить его с помощью подосланных людей. Они не понимали, что не Шамиль начал войну и что он ни приостановить, ни тем более окончить ее не мог.

«Судьба Кавказской войны, — пишет доктор исторических наук Р. Магомедов, — зависела не от Шамиля. И не он решил исход войны». В чем заключалась его сила? В начальный период войны он выражал интересы движения горцев против дагестанских феодалов и царских захватчиков. Он более четко, чем другие выражал общественные потребности. Поэтому его избрали имамом, его признавали, поддерживали. За ним шли в огонь и воду. В чем была слабость Шамиля? Он потерял опору в массах. Шамиль не мог ни предвидеть, ни понять, ни установить причины, которые вели к поражению. Могут сказать, что имелись силы, противоборствующие ему, вследствие чего имам не мог довести свое дело до конца.

Допустим на минуту, что царские войска покинули бы пределы Дагестана, а феодалы были бы побиты. Допустим, что крестьяне получили бы землю по количеству едоков и некоторое имущество. Что бы произошло дальше? По какому пути пошел бы Дагестан?

В своей работе «Социально–экономическое и политическое развитие Дагестана в XVIII — первой половине XIX века» Р. Магомедов говорит: «Я считаю, что в особенностях общественно–политического развития дагестанского общества и классовых противоречиях кроется главный ключ к пониманию первой половины ХIХ века».

За весь период борьбы в Дагестане не произошло изменений в экономической структуре общества. В связи с продолжительной войной все как бы застыло на одном месте. Феодализм не только не шел к своему разложению, но даже не достиг своей «вершины». Таким образом, никакие репрессии в отношении феодалов, никакие благие пожелания в отношении крестьянских масс не могли предотвратить поражение движения горцев.

Став во главе государства, Шамиль лишил феодалов и ту часть духовенства, которая мешала движению, власти и имущества. Он отменил повинности крестьян феодалам, провозгласил равенство между людьми, ликвидировал сословное деление. Этими мерами Шамиль привлек массы трудящихся на сторону восставших. Но через некоторое время стало очевидным, что «равенство», объявленное Шамилем, становится символом, фикцией. Если при назначении на должность большинство наибов не были богаты, то впоследствии они разбогатели настолько, что могли бы соперничать с феодалами, которым Шамиль в свое время срубил головы. Наибы повели себя не так, как, по предположениям Шамиля, должны были вести. Они злоупотребляли властью при сборе налогов, большую часть оставляли себе, брали взятки, спорные вопросы разрешали несправедливо, присваивали себе много скота, земли.

Наиб Шуаиб–мулла, например, имел 35 ружей, 4 тысячи баранов, 500 голов крупного рогатого скота, 60 буйволов и около 30 тысяч рублей серебром. У Даниелъ–бека в конце войны имущество оценивалось в 3 миллиона рублей. Кибит–Магома имел много крупного и мелкого рогатого скота и 30 тысяч рублей серебром. Им не уступали и другие наибы. Не был исключением в этом отношении и сын Шамиля Кази–Магомед. Получилось так, что они, наибы Шамиля, как бы заменили вчерашних ханов, беков, биев. «Хотя Шамиль резко отрицательно относился к крупным землевладельцам — феодалам, объективные условия не привели, да и не могли привести к ликвидации социального неравенства. Беспощадно подавив ханско–бекские группы, Шамиль в то же время создал новый привилегированный слой… Все это привело к еще большему обострению классового антагонизма в имамате»[63]. «Пока успехи горцев в борьбе за независимость шли по восходящей линии и пока вокруг Шамиля была плотная стена преданнейших ему и храбрых наибов, — отмечает историк С. К. Бушуев, — корыстные наибы… не выступали открыто против Шамиля, хотя не переставали тайно плести против него интриги».

Некоторые сведения о заговорах, шпионаже, дезорганизации в своей армии имам получал через своих осведомителей — мухтезибов и мюридов. И хотя Шамиль расправлялся с предателями вплоть до того, что некоторых из них приказывал казнить, — число изменников не уменьшалось и недовольство народа росло.

Судебная и духовная власть находилась в руках наибов. Наибы назначали или смещали муфтиев, алимов, кадиев. Муфтий — духовный заместитель наиба — жил в его резиденции, кадий — в каждом населенном пункте. Власть муфтия распространялась на кадиев. Если первый вершил суд во всем наибстве, то кадий — в своем ауле. Обязанностей у кадиев было много: давать уроки муталимам, совершать обряды при похоронах, разбирать различные тяжбы. За эту и другую работу кадий получал жалованье. При разборе тяжб он нередко так же, как и его начальник — наиб и муфтий, становился на сторону более состоятельных горцев. Таким образом, в конце 40–х годов в «верхах» в шамилевском государстве царили коррупция и бюрократизм. «С каждым поражением, с каждой но–удачей Шамиля, — писал С. К. Бушуев, — наибы поднимали головы — увеличивался список смещенных изменников»[64].

Находились смельчаки, добиравшиеся с жалобами на наибов до самого Шамиля. В результате секретарь имама Амирхан Чиркеевский от имени своего патрона писал, чтобы тот или иной наиб не притеснял того или иного человека. Но когда жалобщик возвращался домой и приходил к непосредственному своему «начальству», то, по свидетельству близкого к Шамилю человека — Абдурахмана, наиб начинал преследовать жалобщика, притеснял его и в конце концов убивал. Имаму же сообщал, что этот человек — шпион или собирался бежать к противнику.

Часть наибов перестала служить делу народа, тайно боролась против Шамиля. Другие же создавали группировки вокруг себя для того, чтобы с помощью преданных людей прийти к власти. К ним, в первую очередь, относится Даниель–бек Елисуйский, также несколько других начальствующих лиц. Все эти люди являлись выходцами из состоятельных секей. Если в период начала движения они помогали восставшим, то как только Шамиль стал терпеть поражения, стали склоняться на сторону врагов.

Шамиль создал комиссию по проверке дел на местах. Были обнаружены вопиющие нарушения законов. Суд и расправа, насилия и грабежи со стороны наибов, по мнению комиссии, стали обычным явлением. Видя такое положение, Шамиль вынужден был обратиться к населению со специальным письмом. Он жаловался, что наибы и муфтии натравливают сотников на общество и отдельных лиц. «Я запретил, — писал имам, — пользоваться людьми, чтобы заготовлять для себя сено, дрова, поставлять для наибов ослов, лошадей». Шамиль справедливо считал, что наибы уподобились ханам, заставляя людей работать на себя. «Зла много, — жаловался имам. — От злодеяний, которые совершали они, я чист. Я не враждебен по отношению к населению! Я не соучастник тех, которые совершают насилие». В этих словах можно, на наш взгляд, увидеть не только желание Шамиля показать, что он не причастен к тем беспорядкам, которые совершались высокопоставленными лицами, но, пожалуй, и то, что он как глава государства ничего уже не может изменить. Всего в ранг наибов было возведено более 150 человек. Некоторые из них впоследствии были искалечены или убиты; но абсолютное большинство смещены за злоупотребление властью.