Булач Гаджиев - Шамиль Страница 26

Так как военная добыча не покрывала нужды имамата, а за счет нее обогащались сотенные, пятисотенные, муфтии и наибы, то дополнительные средства, необходимые государству, брались с крестьян в виде тяжелых налогов.

Реформы Шамиля отменяли крестьянские повинности феодалам и провозглашали равенство, но они не затрагивали интересы эксплуататорской верхушки. Справедливо высказывание профессора С. М. Гаджиева по этому поводу: «Шамиль вовсе не стремился освободить народы от всякого гнета. Он обещал горцам свободу, но свободу от царизма, от «неверных», но не от эксплуататоров вообще».

Мюридизм как религиозная оболочка движения приводил к изоляции от соседей и, наряду с другими причинами, шаг за шагом вел к поражению.

В результате 40–летней войны погибло около половины населения. Поля оказались заброшенными. Некому было сеять или убирать посеянное. Не стало хлеба, мяса, соли. В крае свирепствовали чума, холера и другие болезни. Народ устал и в результате блокады терпел страшную нужду. В этих условиях другого выхода, кроме как сложить оружие, не было.

В 1859 году Шамиль сосредоточил остатки сил в Ведено. 17 марта войска противника осадили, а 1 апреля штурмом взяли столицу имамата, Шамиль с семьей покинул Чечню и через Керкетский перевал ушел в Дагестан. За ним по той же дороге последовал генерал А. Барятинский. Как бы соревнуясь друг с другом, сдавались без боя аулы Ириб, Чох, Уллукала, Карата, Ашильта, Гоцатль, Араканы.

Шамиль поднялся на Гуниб. Мы не может сказать, сколько бойцов сопровождало его, возможно, 300–400. У противника было 10 тысяч. Они окружили конус Гуниб–горы и готовились атаковать последнее убежище имама.

Солдаты чистили оружие, надевали чистое белье: кто знает, что может случиться в последний день войны. Среди них прошел слух: в случае победы над противником нижних чинов наградят бронзовыми медалями и тремя рублями денег каждого, а тот, кто возьмет живым имама, получит 10 тысяч рублей! Но знали солдаты, что кто бы из них ни отличился, — деньги достанутся офицерам… Люди усердно молились, просили Бога даровать им жизнь. Верили, что вот еще немного — и никто уже не будет убивать друг друга. Хотя, впрочем, и до этого, наверное, никто из них толком не знал, за что убивают они горцев и за что те убивают их, солдат царя.

Полковые священники причащали бойцов. А. Барятинский с Кегерских высот смотрел в подзорную трубу на утес Гуниб–горы, отдавая распоряжения. В разных направлениях скакали адъютанты. Получены были сведения, что со стороны Карадаха, Ругуджи, Кудалы, Хиндаха, Телетля стоят войска в боевой готовности, ждут приказа. Настали последние дни 40–летней Кавказской войны.

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

16 ноября 1841 года генерал Клюки фон–Клугенау в письме генералу Головину сообщал: «Гунибцы охотно приняли предложение неприятеля… Они согласились дозволить неприятелю укрепить деревню свою… обеспечив ее значительным запасом хлеба, транспорты которого уже начали прибывать в деревню»[65].

В том же 1841 году известный наиб Шамиля Кибит–Магома с пятьюстами мюридами из Гуниба поспешил на помощь Ругудже. Уходя в рейд, Кибит–Магома дал приказ укрепить Гуниб и свезти туда запас продовольствия и оружия.

Борьба горцев, принявшая широкий размах, на долгие годы изменила положение в стране. Вся нагорная часть Дагестана оказалась в руках восставших. И Гуниб, оставшийся в глубоком тылу у горцев, на время потерял свое стратегическое значение. Правда, еще в 1841 году генерал Клугенау снова обращает внимание на то, что Шамиль собирается укрепиться на горе Гуниб. Об этом сообщил и эрпелинский житель, перебежчик Шамсутдин Амин–оглы, он говорил, что Шамиль изберет Гуниб как последний пункт для обороны. Но только лишь в 1859 году, когда неудачи стали преследовать вождя горцев, он двинулся, наконец, к облюбованному много лет назад пункту.

Шамиль покинул Ведено, где долгие годы находилась его резиденция, и перешел в Карату, к старшему сыну Кази–Магомеду. Круг его влияния все более сужался. Единственной надеждой был Гуниб. Сторонников, приверженцев Шамиля оставалось мало — лишь горстка мюридов и несколько наибов сопровождали имама. Но Шамиль не потерял самообладания и спокойствия. На шести лошадях в Гуниб вез он казну, где было серебра и золота на 25 тысяч рублей, еще на шесть тысяч — оружия, кинжалов, ружей, на сорока лошадях — домашнюю утварь, продовольствие. Самое драгоценное — специально отобранные по указанию имама книги из его личной библиотеки — разместили на семнадцати лошадях.

Рядом с Шамилем самые преданные люди, среди них и русские солдаты–перебежчики. Имам со своими спутниками делает остановку в Телетле. Никто из аульчан не выражает восторга по поводу его приезда. Войска противника уже в Чохе, в каких‑нибудь 25 километрах от Гуниба. Обе стороны как бы состязались: кто первым достигнет этой горы.

По дороге обозы Шамиля с книгами и ценными вещами были разграблены.

Когда же Шамиль, потеряв все ценности, наконец добрался до Гуниба, его ждала одна–единственная радость — встреча с младшим сыном Мухаммедом–Шеффи,

Немедленно были начаты работы по укреплению горы и подступов к ней. Гора Гуниб представляла собой усеченный конус; верхнее плато занимало площадь почти в 100 квадратных километров. Посты, расположенные на самых опасных участках, не имели связи между собой: не хватало ни людей, ни лошадей. Понятно, что люди, решившие обороняться в таких условиях, должны были быть крепки, как скалы. Положение усугублялось еще и тем, что имам не получал сведений о состоянии дел в других районах Дагестана, не имел достаточного запаса продуктов питания и боеприпасов. Никто специально не готовил продуктов для защитников Гуниба.

«Я, например, — рассказывает зять Шамиля Абдурахман, — семь суток ел только землянику да пожаренные колосья пшеницы… я заболел холерой и едва не умер. Удивляюсь, откуда только брались у нас силы для таких, например, горячих схваток, как дело на ручье, протекающем через аул Гуниб…[66]"

Впрочем, 25–летняя борьба под. руководством Шамиля закалила людей.

На вершины скал мюриды натаскали целые холмы камней. Крепкий камень, брошенный сверху, словно пушечное ядро, ударившись о скалы, разлетается на сотни кусков, причиняя чувствительный урон противнику. На Гуниб вели несколько пешеходных троп — из Хиндаха, Ругуджи и с реки Кара–Койсу. По приказу имама все они были разрушены. Каменные завалы, стены и бойницы встали на проходах. Громадные кучи камня готовы были обрушиться на тех, кто осмелился бы пробраться по тропе наверх.

Кто защищал Гуниб? К сожалению, многих из них мы не знаем. Круг лиц, имена которых сохранились для потомков, очень узок. Это, прежде всего, сам Шамиль, две его жены — Шуанет и Зайдет, два сына — Кази–Магомед и Мухаммед–Шеффи, дочери — Нафисат, Патимат, Баху–Месе–ду, Сафият, Наджават, зятья имама — Абдурахман и Абдурахим, жена Кази–Магомеда — Каримат и жена Мухаммеда–Шефи Аминат, наибы Дибир Андийский, Дибир из Хунзаха, Нур–Магомед Согратлинский, Байсунгур Беноевский и два его сына. Наибы составляли штаб Шамиля, руководили оборонительными работами. До конца оставался верным имаму постоянный его вакиль чиркеевец Юнус. Как и 20 лет назад на горе Ахульго, он здесь, на Гунибе, будет вести переговоры с царскими генералами. И на этот раз он сделает все, чтобы никто не посягнул на честь и достоинство Шамиля. Отличится и жена Юнуса — татка Зайнаб. Она, как и жена имама, как и другие женщины, будет сражаться наравне с мюридами. По свидетельству зятя имама Абдурахмана, Зайнаб «надела на голову чалму и в таком виде ходила с обнаженной шашкой по улицам аула и возбуждала мужчин к бою. Раньше она прославилась тем же на Ахульго».

Из героинь Гуниба Абдурахман отмечает еще одну женщину, имя которой он не запомнил. «Она была родом из Чиркея, — говорит рассказчик, — ее муж Бецов (слепой) и оба сына были на завалах. Положение с минуты на минуту становилось все тревожнее, а она, как ни в чем не бывало, хлопотала у очага и варила хинкал, чтобы воинам было чем подкрепить свои силы, когда вернутся из кровавого боя. Муж ее пал, но оба сына действительно вернулись невредимыми, спаслись от плена почти чудом, они нашли поблизости пещеру и в ней скрывались до вечера, а вечером незаметно прокрались к своим»[67].

С Шамилем был и Мухаммед Гоцатлинский. Когда терзаемый сомнениями имам, идя на свидание с Барятинским, вдруг решил повернуть обратно, Мухаммед сказал: «Если ты и побежишь назад, то не спасешься. Лучше я убью сейчас Лазарева, и мы начнем с тобой последний газават».

С первого дня прибытия в Гуниб имам жил в доме Гаджи–Магомеда Кудатлинского, глухого. Гаджи–Магомед, беспредельно преданный Шамилю, день и ночь охранял своего вождя и погиб на его глазах. Перебежавшие в разное время к Шамилю русские солдаты тоже остались с имамом до конца.