Александр Насибов - Тайник на Эльбе Страница 26

И вот сейчас Шуберт, живой и невредимый, стоит перед Аскером, широко улыбается, щурит свои большие светлые глаза!..

- Да, - говорит он, откидывая назад сильно поседевшие волосы, там было жарко, я уж думал - не выбраться... Но - жив! Уцелел всем чертям назло, чтобы встретить вас на этом свете!

Шталекер наконец обрел дар речи, взял руку Аскера, крепко пожал.

- Простите меня, приятель, - сказал он, - теперь верю, что вы немецкий коммунист!

- Ну, а я могу теперь сказать, что вы ошибаетесь.

Шталекер растерянно посмотрел на Шуберта.

- Возвращайтесь домой, Отто, - сказал Шуберт. - Вам пора, уже ночь...

- Да, Оскар. - Шталекер обернулся к разведчику: - Доброй ночи, товарищ! - Он протянул Аскеру руку, улыбнулся: - А ведь у меня чутье на хорошего человека!

- И у меня! - Аскер хитро прищурил глаз. - Я тоже не ошибся, не так ли?

Шталекер ушел.

Шуберт взял Аскера под руку, провел в соседнюю комнату, усадил на диван.

- Рассказывайте.

- Прежде всего несколько вопросов. В Остбурге действует организация антифашистов?

- Да.

- И во главе ее - вы?

- Так решили...

- И давно вы здесь?

- Без малого год. После ликвидации школы из наших только трое уцелели. Мы перебрались в Польшу, пробыли там что-то около месяца. Затем было решено направить меня сюда.

- Понятно. - Аскер помолчал. - Товарищ Шуберт, вам знакомо такое имя: Макс Висбах?

- Сварщик с завода "Ганс Бемер"?

- Он самый. Мне надо установить, что это за человек.

- О нем хорошо отзываются.

- Я бы хотел поближе приглядеться к Висбаху. Да и вообще, можно устроить так, чтобы за ним понаблюдали?

- Полагаю, да.

- Должен сказать, что Висбах сейчас главное для меня.

- Лично хотите им заняться?

- Это было бы лучше всего. Видимо, придется пожить в вашем городе.

Шуберту было непонятно, почему вдруг советский разведчик интересуется каким-то сварщиком. Но он, сам опытный подпольщик и конспиратор, вопросов не задавал.

- Пожить в городе, - повторил Шуберт. - Тогда придется где-то работать. Нужна легальность.

- Да. - Аскер встал, прошелся по комнате. - У меня хорошие документы. Очень хорошие. Не страшна никакая проверка.

- А свидетельство шофера есть? - вдруг спросил Шуберт. - Ведь вы неплохо водите машину. Помню, как петляли на своем "штеере" там, в лесу.

- Шоферское удостоверение в порядке. Но прежде хотелось бы изменить внешность.

Шуберт вопросительно поглядел на собеседника.

- Не думайте обо мне слишком плохо, - сказал Аскер. - Никаких накладных бород или повязок на глазу. Просто обрею голову, чуть отпущу усы. И - очки. Обычные. Скажем, со стеклами плюс один, простенькие...

- Это будет.

- Затем костюм. Что-нибудь типичное шоферское - фуражка с лаковым козырьком, куртка поскромнее, бриджи, высокие башмаки на шнуровке.

- Для этого потребуется время...

- Что ж, подожду. Все равно надо, чтобы отросли усы, - усмехнулся Аскер. - Иначе слишком опасно. Тот, с кем я столкнулся у дома с проходными дворами, хоть мельком, но все же видел меня.

- Есть еще вдова Герберта Ланге. Вначале у меня мелькнула мысль предупредить ее, чтобы помалкивала. Но, подумав, понял, что делать этого нельзя.

- Ни в коем случае! Она в таком состоянии... - Аскер опустил голову. - Бедняга Герберт... Как все нелепо получилось! Представляю, как Лизель убивается. И конечно, считает меня мародером, вором, словом, самым большим мерзавцем.

- Ничего, будем надеяться, что все обойдется, - ободряюще сказал Шуберт. - Ведь фотографии вашей они не имеют... А вот со мною посложнее. О, меня знают великолепно! Каждый шпик может заприметить. Поэтому днем не выхожу, в ночное время - лишь в случае крайней необходимости. Как, например, сегодня. А в общем, рискую ничуть не больше любого солдата, который под пулями идет в атаку... - Он помолчал. - Да, тяжело. Тяжело, но нам не надо другой жизни, пока не кончится война и Германия не вздохнет свободно. Подумать только, что они сделали с людьми, как искалечили их души! - Шуберт встал, взволнованно заходил по комнате. - Иной раз спрашиваю себя: неужели это тот самый народ, что дал миру Гете и Эйнштейна, Бетховена и Баха?.. Нет, нет! - воскликнул он, видя, что Аскер сделал протестующий жест. - Хотите сказать: это не народ - кучка предателей и прохвостов? Знаю, все знаю. Но почему они взяли верх именно в моей стране!

Он смолк. Молчал и Аскер. Так прошло несколько минут, Шуберт снова сел, нервно постучал пальцем по столу.

- Я знаю: они сгинут. Ни тени сомнения! Но сколько предстоит сделать, чтобы нация снова обрела себя, вновь налилась силой!.. Вы понимаете, какую именно силу я имею в виду?

Аскер кивнул, взял его руку.

- То-то же, - Шуберт вдруг широко, по-детски улыбнулся. - Но давайте о вас поговорим... Желаете вы на тот завод, где работает Висбах?

- Это было бы подходяще. Но я не знаю, какие у вас возможности...

- Кое-какие имеются. На заводе работает наш человек.

- Шталекер?

- Есть еще и другой... Словом, попробуем. Не выйдет - попытаемся на соседний, а там будет видно.

- Оскар, - проговорил Керимов, положив ладонь на руку немца. Год назад вы рассказывали о своей жене и дочери. Ведь они остались в лагере. И... никаких сведений?

Шуберт не ответил.

Глава тринадцатая

1

Восьмого ноября 1923 года город Мюнхен был взбудоражен. Во всю ширину мостовых двигалась пестрая толпа. Мелькали береты и тирольские шляпы с перышком, штатские пиджаки и военные кителя без погон, ботинки и высокие лаковые сапоги. Но больше всего было каскеток и коричневых рубах, заправленных в такого же цвета бриджи. Демонстранты, основательно подогретые пивом и водкой, самозабвенно орали нацистские песни. Почти каждый размахивал резиновой дубинкой, хлыстом, стальным прутом.

Из баров а кабачков выбегали новые группы бюргеров, мелких лавочников, студентов, дельцов, раскрасневшихся от спиртного, с бутылками и палками в руках. Они вливались в толпу, которая все росла.

Вскоре шествие запрудило улицы. В реве демонстрантов тонули свистки полицейских и гудки автомобилей, тщетно пытавшихся проложить себе дорогу.

Толпу вели двое.

Один был почти старик - неторопливый, чопорный, важный, с отличной выправкой, свидетельствовавшей о том, что это бывший военный. Другой - лет тридцати, остроносый, тонкогубый, с жидкой челкой над лихорадочно блестевшими темными глазами. Первый был генерал Эрих Людендорф, второй - Адольф Шикльгрубер, Гитлер.

Так начался "пивной путч" мюнхенских нацистов, целью которого был государственный переворот.

В толпе путчистов можно было заметить малого лет двадцати пяти, рыжеволосого, кряжистого и сутулого, с толстым багровым затылком. Он имел привычку выставлять вперед подбородок и щурить маленькие, узко посаженные глаза, а при ходьбе - сильно размахивать руками, такими тяжелыми и длинными, что они, казалось, доставали до колен. Всем этим парень сильно напоминал гориллу, на которую почему-то напялили штаны и высокие башмаки на шнуровке. Он горланил громче других и первым швырнул булыжник в окно еврейского магазина, когда путчисты подходили к Фельдхеррнхалле1. Звали парня Гейнц Упиц.

1 Фельдхеррнхалле - здание-памятник германским полководцам в Мюнхене.

В том году "пивной путч" с треском провалился. Гитлера и некоторых нацистов даже засадили в тюрьму, в которой "бесноватый Адольф", кстати, и написал свою гнусную книжонку "Майн кампф2".

2 "Моя борьба"

Несмотря на неудачу, нацисты не отчаялись. И среди тех, кого Гитлер запомнил в тот день, был обезьяноподобный Упиц.

Вторично Гейнц Упиц был отмечен фюрером в февральские и мартовские дни тридцать третьего года, когда гитлеровцы устроили провокационный поджог рейхстага, а вслед за тем - избиение коммунистов и всех прогрессивно настроенных людей. В ту пору Упиц действовал не покладая рук. Он был одним из тех, кто выследил и схватил Эрнста Тельмана.

В третий раз об Упице вспомнили в канун июньских событий тридцать четвертого года. В эти дни Гитлер заканчивал подготовку к новой Варфоломеевской ночи - расправе над сотнями видных членов своей партии, ставших неугодными ему и Герингу. Гейнц Упиц был вызван, обласкан и назначен на ответственный участок операции. После завершения "ночи длинных ножей", или, как еще назвали ту ночь сторонники Гитлера, "чистки Рема", об Упице с похвалой отозвался сам Герман Геринг.

С тех пор Гейнц Упиц пошел в гору. Некоторое время он работал в АПА3, затем был назначен в одно из управлений гитлеровской тайной политической полиции, которое занималось контрразведывательной работой на территории своей страны, а с началом войны - и в оккупированных Германией государствах.

3 АПА - внешнеполитический отдел гитлеровской партии, один из центров нацистского шпионажа.

Гейнц Упиц проявил недюжинные способности, воспитывая кадры провокаторов и шпионов. Он, например, отличился при подготовке пресловутого "Плана вейс"4. Он был одним из немногих особо доверенных лиц, которых посвятили в строжайшую тайну, зашифрованную как операция "Гиммлер". Больше того, Улицу и еще одному человеку, речь о котором будет ниже, собственно, и принадлежала сама идея операции. Сущность ее заключалась в том, что в 1939 году гестапо раздобыло некоторое количество польских военных мундиров, оружия и удостоверений личности военнослужащих польской армии, снабдило всем этим группу немецких агентов, которая затем напала на радиостанцию в пограничном с Польшей городе Глейвице. Провокация удалась - все видели трупы "подлых поляков", то есть немцев-лагерников, на которых парни из гестапо напялили польскую одежду с соответствующими документами в карманах, расстреляли и оставили там, где происходили "стычки".