Евгений Черных - Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур Страница 27

Таковыми предстают перед нами гибкие извивы стратегии и тактики, что лежали в основе сложных, почти всегда противоречивых, тысячелетних взаимосвязей и взаимодействий китайских цивилизаций с кочевым миром

Степного пояса Евразии. Для Китая эта борьба, особенно с северными и западными ордами, являлась, пожалуй, самой существенной компонентой в его сложной и порой кажущейся противоречивой внешней политике. Этим едва ли не вечным для Срединной империи проблемам были посвящены не только устные дискуссии в среде высших чиновников, но и самые разнообразные их послания китайским императорам. В сохранившихся документах такого рода, например времени империи Хань – а им уже более двух тысячелетий, удивляет как четкость предлагаемых стратегических планов, так и изощренность тактических приемов взаимодействия с кочевыми соседями. Документы эти столь интересны, что автор решил поместить выдержки из некоторых в особое Приложение 3. Почти уверен, что они окажутся интересными для многих читателей, особенно для археологов – ведь эти тексты относятся к той поре, что совсем неплохо изучена с позиции археологической науки.

Глава 7

«Реконкиста» оседлых цивилизаций

Ошеломляющие молниеносными победами и изумляющие своим фантастическим охватом монгольские завоевания терзали Евразию в течение примерно семи десятков лет – не бог весть какой протяженный срок! В данном случае мы ведем отсчет времени от того знаменательного «года Барса», или же 1206, когда вожди кочевых народов, подняв у истоков Онона «девятибунчужное знамя», нарекли Темуджина Чингисханом, официально признав его в тот день истинным избранником Неба-Тенгри. Результат семидесятилетней эпопеи известен: неисчислимый конгломерат самых разнообразных народов, населявших до 30 миллионов квадратных километров евразийской суши (рис. 3.1), оказался покоренным всего лишь тремя поколениями воинственных кочевников.

Причем наше удивление многократно возрастет, когда мы вспомним еще раз, что тотальная численность этих кочевников, видимо, во многие сотни, а скорее всего, даже в тысячи раз уступала массе покоренных ими племен и народов. Более того, вполне вероятно, что завоеватели могли бы даже «прирастить» к своей быстротечной империи еще добрый десяток миллионов квадратных километров: ведь к северу от протянувшейся на многие тысячи километров и ничем не маркированной тогда имперской границы простирались суровые, слабо заселенные охотниками и рыболовами лесные и тундровые пространства. Тратить силы на их покорение для монголов, по всей вероятности, не имело большого смысла. Тамошние лесные малочисленные и рассеянные по таежным областям народы оказывать воинственным степнякам какое-либо активное и консолидированное сопротивление были просто не в состоянии. И все, что было ценного, а это, в первую очередь, пушнина, монголы и так могли получать от них без каких-либо заметных усилий; лесные охотники предпочитали, видимо, отдавать им ясак вполне добровольно, чтобы сохранить свою жизнь и покой.

Складывалось довольно определенное впечатление, что ко времени формирования Мировой монгольской империи племена гигантской лесной евразийской зоны являли собой чрезвычайно спокойный и надежный тыл воинственных союзов кочевых народов Степного пояса. Судя по всему, дело примерно так и обстояло, однако, лишь до известной поры. Именно с севера – со столь неожиданного направления – по степнякам и будет нанесен самый губительный для них удар. Но это будет существенно позднее, и об этом речь в книге мы поведем также позднее.

Поражения без битв

Однако хорошо известно, что в конечном итоге монголы проиграли; причем проиграли чуть ли не на всех «фронтах». Определенное исключение в этом «фронтальном ряду» составляла, пожалуй, Золотая Орда, обязанная своим началом внуку Чингис-хана – Батыю, а также его уже «тюркизированным» потомкам. Ее владычество над восточноевропейскими народами, – правда, шаг за шагом слабевшее, – длилось едва ли не три сотни лет. Здесь нужно вспомнить весьма знаменитый когда-то слоган «триста лет татаро-монгольского ига», столь непререкаемо и внешне складно длительное время объяснявший причины российской отсталости.

По своей сути и по содержанию процесс распада монгольского «ига» некоторыми признаками походил на своеобразный второй «акт» кровавой общеевразийской драмы. Причем временная протяженность этого акта оказалась вновь не слишком затяжной. Все свершилось примерно так же при жизни трех поколений, как и в случае предшествующего скоротечного покорения евразийских народов.

Однако поражения недавних победителей в большинстве случаев очень мало походили по своим проявлениям и по накалу битв на их прежнее торжество: владычество степных воинов-скотоводов сникало и утрачивало свое величие не столь трагично и конвульсивно, процесс умирания никак не походил на их ошеломляющие победы. В этой своеобразной по форме «реконкисте» почти невозможно припомнить, к примеру, гигантских кровавых битв, которыми историографы так любят пополнять свой кадастр событий того высокого ранга, что обычно превозносят в качестве событий «всемирно-исторического звучания». Монгольское владычество шаг за шагом, но вместе с тем и очень быстро – здесь для сравнения напомним хотя бы о восьмисотлетней испанской реконкисте – растворялось в подчинившихся и порушенных ими культурах. Однако темп распада и его сроки оказались для разных частей всемирной империи различными.

Синдромы Антея и Одиссея

Сын Посейдона и Геи – Антей, несокрушимый великан из мифологии древних греков. История его хорошо известна и весьма символична. Опирающийся на Мать-Землю или даже лишь касающийся ее, он оставался совершенно неодолимым. От Земли его смог оторвать лишь только Геракл. В тот же момент Антея покинули силы, и он погиб в объятиях противника.

История непобедимых монгольских конных ратей чрезвычайно – хотя бы по одному, но очень существенному разделу – соответствует смыслу этого древнегреческого мифа: мы можем именовать это синдромом Антея. Правда, их никто не отрывал от их земли, от их степного домена: они оторвались от него сами и очень быстро ослабли, утратили свою могучую силу. Золотая Орда, кстати, оставалась в зоне своего домена, и это, без сомнения, позволило ей сохранять свою значимость и величие намного дольше, нежели другим улусам бывшей мировой империи.

Противник монгольских ханов по своему характеру и мощи не был похож на Геракла. Похоже, что им оказался, скорее всего, Одиссей, покорявший неприятелей своим изощренным хитроумием и изворотливостью.

Наиболее явственно, пожалуй, это можно проследить на примере китайских цивилизаций: ведь ранее всего этот печальный для степных завоевателей колокольный набат разнесся по Китаю. Провозглашенная внуком Чингис-хана Хубилаем монголо-китайская династия Юань просуществовала лишь немногим более семидесяти лет, ив 1382 году ее уже смели коренные обитатели Великой Китайской равнины. Синдром Одиссея являлся чрезвычайно яркой чертой культуры китайских цивилизаций, и это можно было легко заметить на основании приведенных в предыдущей главе отрывков из различных исторических документов – последние отражали более ранние периоды евразийской истории, еще до чингизовых завоеваний.

Дворцы, мемориалы, роскошь

Мы уже говорили выше, что одним из самых эффективных способов лишения кочевых вождей их исконной силы было погружение тех в атмосферу поразительно густой и все обволакивающей – подобной, к примеру, иранской – лести, совершенно неведомых для них удобств, соблазнов, изысков. Грубая материя души и плоти кочевников размягчалась, становилась мягкой и податливой.

Догадывались ли обо всех этих хитростях степные ханы? Некоторые – безусловно, но при этом оказалось, что их проницательность немного стоила. К примеру, перед нами отрывок из касающегося Уйгурского каганата текста, цитируемый по китайской общей истории «Ганму» за 780 год:

«Прежде у уйгуров нравы и обычаи были просты; по сей причине все были единодушны, и в могуществе не имели соперников. Но с того времени как племена уйгуров начали получать большие дары, то Данли-хан повел себя высокомерно. Он построил для себя дворец; жены завели себе белила, притиранъя и разные шитые уборы. Срединное государство (Китай) совершенно истощило себя, ублажая страсть кочевых к роскоши; но и нравы кочевников не менее повредились. По кончине государя Дай-цзуна начальники девяти родов из Дома Уйгуров начали внушать хану, что Срединное государство уже довольно разбогатело; и если ныне, пользуясь трауром, произвести нападение, то можно захватить большую добычу» [Бичурин 1950: 323–324].

Китайские императоры, не сомневаясь в такого рода направлении мыслей своих врагов, повелевали после их кончины сооружать им на родине тюркских каганов невиданные в глухой степи изысканные мраморные мемориалы (рис. 7.1) с перечислением их реальных или же мнимых заслуг и подвигов. Для этого«…отправлены были военачальник Чжан Кюй-и и сановник Люй Сян с манифестом за государственною печатью утешить и принести жертву. Император приказал изсечь надпись на каменном памятнике, построить храм и поставить статую его; на всех четырех стенах написать виды сражений. Указано отправить шесть превосходных художников расписать все отличною работой, чего в тукюеском государстве еще не бывало».