Оскар Райле - Секретные операции абвера Страница 28

Днем позднее, 7 августа 1939 года, уже произошел другой инцидент, имевший тяжелые последствия. «Иллюстрированный курьер» в Кракове, крупная польская газета, опубликовала статью, в которой с провокаторской беспардонностью описывалось, будто военные подразделения постоянно вторгаются на германскую территорию, чтобы разрушать военные объекты и ввозить в Польшу вооружение и военное снаряжение вермахта. Германский рейх в те дни действительно подвергся целому ряду пограничных нападений с польской стороны.

То, что подобное поведение Польши должно привести к войне, ясно понимали большинство польских дипломатов и политиков. И все же многие из них были совершенно несогласны с политикой министра иностранных дел Бека. Посол Польши в США граф Потоцкий, например, в августе 1939 года встретился со своим министром иностранных дел, чтобы уговорить его заключить договор с Германией. Бек отказал ему. Об этой беседе со своим министром иностранных дел граф Потоцкий в одном месте выразился так: «Польша предпочитает Данциг миру».

Граф Потоцкий был не единственным польским дипломатом, высказывавшим озабоченность польской внешней политикой. И польский генконсул в Берлине, полковник Кава, пытался что-нибудь предпринять для налаживания германо-польского взаимопонимания. Он встретился с секретарем германо-польского общества, Робертом Бёнингом, и умолял его 13 августа 1939 года поехать в Варшаву и попытаться польских вождей, как он выразился, призвать к разуму. Хотя лорд Галифакс и министр иностранных дел Бек явно были настроены на войну с Германией, все же в министерствах польского правительства еще имелись люди, с которыми можно было разумно разговаривать. Среди них полковник Кава назвал шефа кабинета Бека, графа Михала Любиньского, затем государственного секретаря Арцыщевского и чиновника министерства Куницкого. Но, к сожалению, все эти люди уже не могли изменить рокового хода вещей.

14 августа польские власти начали массовые аресты немцев в Верхней Силезии. Тысячи арестованных в принудительном порядке отправлялись в глубь страны. Тысячи других пытались бежать в Германию. Немецкие предприятия и благотворительные организации закрывались, немецкие общества потребкооперации и торговые объединения распускались. Панический страх охватил всех немцев, пока еще проживающих в Польше.

В свою очередь, доведя отношения между обоими государствами до невыносимого состояния, пресса в Германии начала дикую травлю Польши с самого начала лета. Но следует отметить, что, несмотря на ужасные преступления национал-социалистов во время Второй мировой войны, поляки в Германии не подвергались такому террору, по меньшей мере в той степени, в какой немцы в Польше в августе 1939 года.

Страдания немцев в Польше еще не были исчерпаны. Последние работавшие немцы увольнялись, не получая пособий по безработице.

18 августа 1939 года барон Вюлиш, советник германского посольства в Варшаве, доносил во внешнеполитическое ведомство, что польские власти подготовили новые массовые аресты немцев, и теперь уже не только в Верхней Силезии, но ив Познани, Поморье и в Центральной Польше. В качестве повода использовалось утверждение, будто немцы в этих областях формируют многочисленные диверсионные отряды.

Донесение барона Вюлиша подтвердилось самым печальным образом, приведшим к кровавому террору, в том числе к так называемому Бромбергскому кровавому дню, когда жертвами пали тысячи немцев.

А в первой половине дня 31 августа, еще до того как Гитлер подписал приказ о наступлении на Польшу, внешнеполитическое ведомство получило донесение об убийстве германского консула в Кракове.

О в высшей степени интересных с политической точки зрения неделях, предшествовавших началу Второй мировой войны, уже написано много книг. В том числе многие политики и военные с обеих сторон, среди которых были Черчилль и Сталин, давали комментарии по поводу тех дней, насыщенных событиями. Но все эти выступления и попытки исторически объяснить процессы того периода оказались не способны высветить одну примечательную тайну.

С 10-го по 22 августа 1939 года в Москве находилась особая миссия Великобритании и Франции. Обе делегации под руководством английского адмирала Дракса и французского генерала Дюмека вели переговоры с маршалом Ворошиловым. Они зондировали, готов ли Советский Союз и в какой мере совместно с ними предпринять меры, чтобы запугать Гитлера. Последний уже несколько месяцев не скрывал своих намерений вновь присоединить к рейху Данциг и ведущий через бывшую Западную Пруссию в Балтийскому морю так называемый польский коридор.

Так обстояли дела, когда Дракс и Дюмек вели переговоры с Ворошиловым. При этом у Ворошилова сложилось впечатление, что правительства Великобритании и Франции окончательно не решились на войну в случае, если Германия нападет на Польшу. Хотя он доложил Сталину это свое мнение, тот предпринял следующие шаги: 19 августа сообщает Политбюро о своем намерении заключить пакт с Германией; 22 августа распоряжается отправить делегацию англичан и французов восвояси и 23 августа заключает с Германией пакт о ненападении. В более поздних публикациях Сталин, в отличие от своих генералов, аргументировал это следующим образом:

«Мы были абсолютно убеждены в том, что Германия, если бы мы заключили союзнический договор с Францией и Великобританией, вынуждена была бы отступить перед Польшей. Тем самым можно было бы избежать войны и последующее развитие событий при таком положении вещей приняло бы для нас опасный характер. С другой стороны, Германия, если мы принимаем ее предложение пакта о ненападении, точно нападет на Польшу, и вступление Франции и Великобритании в войну окажется неизбежным. Тогда с пользой для себя мы можем ждать момента, когда придет наша очередь. Поэтому наше решение очевидно: нам следует принять германское предложение и под вежливым предлогом отправить французско-английскую миссию. Повторяю, в наших интересах, если начнется война между рейхом и англо-французским блоком. Существенно для нас, чтобы она длилась как можно дольше, пока обе группировки не истощат друг друга».

Как случилось, что Сталин мог в то время предвидеть эффект и все последствия пакта о ненападении с Германией? Отчего с такой уверенностью он рассчитывал на то, что Гитлер после заключения этого договора нападет на Польшу, а Франция и Великобритания в ответ на это вступят в войну против Германии?

Удивительно, что это хладнокровное и страшное решение Сталина было принято в момент, когда Гитлер еще рассчитывал, что хотя две страны и ответят на германское выступление против Польши всеми возможными политическими и дипломатическими средствами, но не вступят в войну. Подчинялся ли Сталин политическому инстинкту или же советская секретная служба смогла столь хорошо информировать его о замыслах ведущих политиков данных стран, что он был уверен в выгодности для своей страны принятого решения?

Советская разведка, как установили органы абвера в ходе войны, уже в то время имела чрезвычайно эффективную агентурную сеть в различных западноевропейских странах. Так что вполне возможно, что она компетентно консультировала Сталина по этому решающему вопросу. О том, что так оно и было в действительности, видимо, говорит следующий ход событий. Риббентропа и сопровождавших его лиц, 22-го и 23 августа 1939 года обсуждавших в Москве положения пакта о ненападении, после подписания договора пригласили на небольшой прием, во время которого произошел обмен тостами. Один из этих тостов в приподнятом настроении произнес сам Сталин: «Позвольте поднять этот бокал за умелого господина Берию!» — тогдашнего шефа советской секретной службы. Сталинский тост не сочетался с приемом по поводу заключения пакта о ненападении, он содержал как благодарность Берии, так одновременно и высокомерную иронию в адрес германской делегации.

То решение Сталина характерно для мышления и позиции руководителей Советского Союза. Сталин, по его же словам, знал, что от его решения зависят мир или всеобщая война. Он выбрал войну, обещавшую выгоды для его страны. Премьер-министр Советского Союза Никита Хрушев публично признал в 1959 году тогдашнее решение Сталина правильным и рациональным. Этого на Западе никогда не должны забывать.

Но вот о чем думал и что планировал в те дни Гитлер? С кем он советовался? Посвящал ли он до конца кого-нибудь в свои замыслы? И когда, в какой момент принял окончательное для себя решение напасть на Польшу?

Эти вопросы окутывает еще одна тайна, совсем не раскрытая историей. С адмиралом Канарисом, шефом своей разведки, Гитлер точно не консультировался, поскольку не доверял ему. Не посвящал в свои планы он и соответствующих командующих. Когда Гитлер 31 августа 1939 года в 17 часов подписал приказ о наступлении, фельдмаршал фон Рундштедт и начальник его штаба генерал фон Манштейн все еще полагали, что речь все-таки идет о блефе, ибо Гитлер уже отдавал подобный приказ конкретно 25 августа в 15.25, а в 20.30 уже его отменил. В течение лета 1939 года он также предпринимал и другие меры, в частности, приказывал проводить передвижения войск вблизи польской границы, которые могли бы означать начало боевых действий, однако явно предназначались для того, чтобы военными демонстрациями оказать давление на Польшу.