Антон Горский - Русь: от славянского расселения до Московского царства Страница 29

Наконец, перекличку со «Словом» можно усмотреть в строках «Истории о великом князе Московском» Андрея Курбского: «Идеже были прежде в пустошенных краях русских зимовища татарские — тамо грады и места сооружишася. И не токмо кони русских сынов в Азии с текущих рек напишася, с Танаиса и Куалы и з прочих, но и грады тамо роставишася».[642] Гидроним «Куала» сходен с «Каяла» — названием реки, у которой погибло Игорево войско. В «Слове» Каяла тесно связана с Доном (Танаисом): «на рѣце на Каяле, у Дону Великаго».[643] Известно, что Курбский долгое время служил на Псковщине и тесно общался с местными монахами[644] (правда, не Пантелеймонова монастыря, где двумя с половиной веками ранее была сделана приписка на Апостоле, а другого, крупнейшего псковского монастыря — Псково-Печерского).

Следы возможного знакомства со «Словом» на Псковщине[645] могут быть соотнесены с выдвигавшейся гипотезой о псковских чертах Мусин-Пушкинской рукописи поэмы.[646]

Высказывались предположения о наличии реминисценций из «Слова о полку Игореве» в еще целом ряде памятников древнерусской литературы: некоторых версиях «Сказания о Мамаевом побоище»,[647] Житии Александра Невского, отдельных версиях «Сказания о битве новгородцев с суздальцами», «Повести об Акире Премудром», «Моления Даниила Заточника», «Повести о Сухане».[648] О чем можно говорить в каждом конкретном случае: о случайных совпадениях, о воздействии общих источников, об опосредованном фольклорной традицией влиянии или о знакомстве с письменным текстом — вопрос, пока недостаточно выясненный. Тем не менее в целом можно констатировать, что «Слово о полку Игореве» оказало заметное (особенно в сравнении с бедностью рукописной традиции) воздействие на русскую средневековую литературу последующего времени.

Очерк 4

Неизвестная война

Успех монгольского нашествия на Русь 1237–1241 гг. был сам по себе предопределен военной мощью завоевателей — перед ними не устоял ни Китай, ни Хорезм, ни разгромленные после Руси Венгрия и Польша. Но в силу этой несомненной непобедимости войск Монгольской империи остались незамеченными некоторые особенности военных действий на Руси во время нашествия Батыя. В отличие от названных выше стран, при прохождении монгольских войск через русские земли почти не было полевых сражений (собственно, все хорошо известные факты героического сопротивления Батыевым полчищам связаны с обороной городов). При этом практически все открытые бои, что имели место, относятся к первому походу Батыя — вторжению в Рязанское княжество и Северо-Восточную Русь в 1237–1238 гг. Тогда у Коломны произошло сражение с Батыем войск Суздальской земли (во главе с сыном великого князя владимирского Юрия Всеволодича) и части рязанских сил, а уже после падения Владимира Юрий Всеволодич сошелся в гибельном для себя бою с туменом Бурундая у р. Сить.[649] Во время же походов на Южную Русь фиксируется лишь одна попытка вступить в открытое сражение: осенью 1239 г., когда татары[650] осадили Чернигов, князь Мстислав Глебович попытался извне прийти на помощь осажденным, но был разбит.[651] Сильнейшие князья Южной Руси того времени — Михаил Всеволодич, княживший в 1238–1239 гг. в Киеве, и Даниил Романович Волынский бежали, не дожидаясь подхода татар.[652] Причем Михаил, находясь осенью 1239 г. в Киеве, даже не попытался помочь обороне своего отчинного Чернигова.

О какой-либо внезапности монгольского удара не может быть и речи. Помимо того, что в Южной Руси прекрасно было известно о походе Батыя на Северо-Восток Руси 1237–1238 гг. (тогда, кстати, частично пострадала и Черниговская земля: Козельск, прославившийся семинедельной обороной, входил в ее состав), осенью 1239 г., т. е. за год до основного «южного» похода — через Киев, Волынь и Галичину в Центральную Европу — Батый захватил два главных центра Днепровского Левобережья, Переяславль и Чернигов.[653] Времени подготовиться к отражению удара у князей, правивших к западу от Днепра, было достаточно, но они повели себя крайне пассивно.

Поведение южнорусских князей резко контрастирует с тем, что имело место в 1223 г., во время первого монгольского похода в Восточную Европу. Тогда (хотя это, первое появление монголов действительно было внезапным) три сильнейших князя Южной Руси — Мстислав Романович Киевский, Мстислав Святославич Черниговский и Мстислав Мстиславич Галицкий — сумели договориться о совместном выступлении, организовали вокруг себя других южнорусских князей (из Черниговской, Волынской и Пинской земель) и предприняли против монголов наступательную операцию.[654] Другое дело, что когда дошло до сражения, координированность действий сменилась разобщенностью, которая и привела к трагедии на Калке. Но на стадии подготовки в 1223 г. несомненны согласованные действия всех южнорусских князей; более того — была достигнута договоренность и с Юрием Всеволодичем Владимирским.[655] В канун же Батыева нашествия не видно и намека на что-либо подобное. Для того чтобы оценить причины такого контраста, следует обратиться к особенностям политической ситуации на Руси в первой трети XIII столетия.

Наибольшим политическим влиянием в это время пользуются четыре княжеские ветви, управлявшие соответственно четырьмя землями: это черниговские князья — «Ольговичи» (Черниговская земля), смоленская ветвь Ростиславичей (Смоленская земля), волынские князья, потомки Изяслава Мстиславича (Волынская земля), и потомки Юрия Долгорукого (Суздальская земля). Исключая Волынь, где в период 1205–1219 гг. (а частично и позже) велась внутридинастийная борьба, завершившаяся победой Даниила и Василька Романовичей,[656] междоусобные конфликты внутри этих земель были в первой трети XIII в. единичны: в 1216 и 1229 гг. в Северо-Восточной Руси (при этом второй разрешился без применения военной силы),[657] в 1226 г. в Черниговской земле,[658] в 1232 г. в Смоленской11. При этом князья других ветвей на «чужие» земли не посягали:[659] даже если князь, возглавлявший «родовое» княжество, терпел поражение от князей иной ветви на своей территории, победители не сами пытались сесть в его столице, а стремились передать власть в ней другому, дружественному им князю из той же ветви (Мстислав Мстиславич — Константину Всеволодичу в Суздальской земле в 1216 г., Владимир Рюрикович и Даниил Романович — Мстиславу Глебовичу в Чернигове в 1234 г.).[660] Основная же борьба шла между четырьмя сильнейшими ветвями за столы, не закрепленные за определенными династиями. Одним из них был Киев, сохранявший статус номинальной столицы Руси,[661] другим — Новгород, где решающую роль в выборе князя играло местное боярство. Третьим же с конца XII в. стал Галич: здесь в 1199 г. пресеклась местная династия, и на «Галицкое наследство» стали считать себя вправе претендовать представители всех сильнейших княжеских ветвей.

В период до Калкской битвы явно успешнее других вели борьбу за «общерусские» столы смоленские Ростиславичи: в сумме 33 года княжения на трех столах (у Юрьевичей — 12, Изяславичей и Ольговичей — по 8), при этом в Киеве — 19 лет против 3 у Ольговичей и 1 у Изяславичей, в Новгороде — 11 против 12 у Юрьевичей. Апогеем могущества Ростиславичей можно считать 1217–1218 гг. и 1220–1221 гг., когда они владели и Киевом, и Новгородом, и Галичем.[662]

Активностью междоусобной борьбы за Киев, Галич и Новгород наполнены первые два десятилетия XIII в. 1220-е гг. были в этом отношении более спокойны. В Киеве с 1212 г. утвердился Мстислав Романович, Ростиславов внук; после гибели Мстислава на Калке ему наследовал племянник Владимир Рюрикович. В Галиче в конце 1210-х гг. обосновался двоюродный брат Мстислава Романовича Мстислав Мстиславич. Лишь в Новгороде князья в 1220-х гг. менялись часто, но обошлось без серьезных столкновений. Однако после смерти Мстислава Мстиславича (1228 г.) ситуация стала обостряться.

Первым симптомом конфликта была война Владимира Рюриковича Киевского, Михаила Всеволодича Черниговского и половецкого хана Котяна против Даниила Романовича Галицкого, прибегнувшего к польской помощи (1228 г.).[663] В последующие годы (до 1232 г.) Михаил Всеволодич был в основном занят борьбой с Ярославом Всеволодичем, братом владимирского великого князя Юрия, за новгородский стол, окончившейся победой Ярослава,[664] а Даниил Романович — борьбой за Галич с венграми, шедшей с переменным успехом.[665] В 1231 г., когда неудача Михаила в Новгороде стала уже очевидной, он предпринял первую свою попытку претендовать на Киев: благодаря союзу, который Владимир Рюрикович заключил с Даниилом, эта попытка была нейтрализована.[666] Даниил Романович в 1234 г. сумел изгнать венгров из Галича.[667] После этого военные действия распространились на Киевщину и Черниговщину. Михаил в союзе с князем Изяславом (скорее всего, это был сын Мстислава Мстиславича «Удатного»)[668] выступил в поход на Киев. Даниил пришел на помощь Владимиру Рюриковичу; Михаилу пришлось отступить к Чернигову, а Изяслав бежал к половцам. Даниил и Владимир вторглись в Черниговскую землю, захватили (действуя в союзе с двоюродным братом Михаила Мстиславом Глебовичем) несколько городов по Десне, затем осадили Чернигов, вынудив Михаила уйти из своей столицы. По соглашению с черниговцами в городе сел Мстислав Глебович; но затем Михаилу удалось нанести поражение войскам Даниила Романовича, после чего Даниил и Владимир вернулись к Киеву. Тем временем Изяслав привел половецкое войско. Под Звенигородом оно нанесло поражение Даниилу и Владимиру, причем киевский князь попал в плен. Изяслав занял киевский стол, а Михаил, развивая успех, овладел Галичем.[669]