Александр Ржешевский - Вторжение. Судьба генерала Павлова Страница 29

Накануне вторжения по всей западной границе армия лениво готовилась к летним маневрам. Многие командиры догуливали в отпусках положенный срок. В застенках НКВД продолжали искать врагов. И большинству населения это представлялось делом праведным и благородным. Потому что другой возможности строить коммунизм никто не знал. Ужас и благоговение смешались в душах людей.

22

Таких добрых и спокойных дней, что выпали на Смоленщине, Ивану запомнилось немного. За всю его жизнь. А дали им всего две недели, чтобы заготовить доски для бочек и другой тары. Договоренность с лесничеством была, бумаги улажены, а бригадир Спиридон Куваев большой работы не требовал. Сам гулял и другим давал. Был он постарше Латова, но в кулачном бою давно начал уступать. И об этом помнил. В драке с буньковскими баламутами, начавшими сманивать синевских девок, они стояли плечом к плечу. С тех пор завязалась у них дружба — не дружба, вражда — не вражда. Не поймешь. Но изо всех парней Спиридон выбрал в помощники Ивана.

Поселили их в деревне со странным названием — Дурниха. Дом был просторный, с высокими потолками и широкими окнами. Дед хозяйки, Зюбин, срубивший избу, любил, видно, мастеровать да затейничать. Резные наличники смотрелись веселее, чем у других. Старика давно не было, а выгон для скота за прудом до сих пор назывался Зюбинским. Молодая хозяйка Ксения поведала об этом не без гордости в первый же вечер. Была она невысокая, крепкая, как молодой сливовый плод. И положила глаз, что называется, на обоих парней. Но разгуляться ей было некогда. Муж, конюх Петруха, мог прийти с работы домой в любой час. Кабы не наказ директора леспромхоза, он бы не пустил в дом ни одного квартиранта. А тут — смирился.

Ксения сама в доярках особо времени-то не видела. Но сил и куражу в ней еще оставалось много, и она выжидала, посверкивая глазами из-за печи, когда готовила или когда накрывала на стол. Мужа Петруху это прямо воротило с души от таких заглядываний. А ей хоть бы что.

Для обоих «уполномоченных» настала жизнь вольная, не то что в колхозе. Хотя и тут они за гулянием дела не забывали. Пешком или на телегах добирались каждый день до вырубки, благо отвели им делянку рядом с пилорамой. И там работали без дураков — все равно же перед колхозом ответ держать. В лесничестве им выдали берданку с холостыми, правда, патронами. Не человека, но четвероногого разбойника ею можно было напугать.

Волки, набегавшие из дальнего Рождественского леса, мало беспокоили. Но заставляли держаться настороже. Разбойник он и есть разбойник. Пусть и серый. Хотя лето — время сытное. Не до вражды.

И развелось волков порядочно. Не боялись стука топоров, звона пилы. Проходили мимо, не оглядывались. Однажды Спиридон чуть не поймал волчонка голыми руками, тот подобрался к его узелку с провизией. И, как все малыши, показался забавен и хорош.

— А что бы ты делал с ним? — спрашивал Иван, посмеиваясь, пока Спиридон от досады мычал и хватался за голову.

— Как что? На цепь бы посадил. Лучше сторожа не надо.

Когда и по сроку, и по работе время их пребывания в Дурнихе подходило к концу, Ксения все же выбрала время и завлекла Ивана. Хотя тут не обошлось без вмешательства судьбы.

Гуси пропали.

Под вечер Ксения, повязав платок над бровями, встретила Ивана дурным бабьим ревом:

— Дождалась! Точно говорили, несчастье мне принесете.

— Кто? — спросил обескураженно Иван.

— Да вы же, постояльцы! Кто же? У тебя цыганский глаз, у Спиридона рыжий, заполошный. Точно говорили…

— У меня вроде серый глаз, — ответил Иван миролюбиво.

— А бровь-то темная… А Спиридон…

— Да что случилось? — тряхнул легонько Иван.

— Гусей нету, — пустилась в рев Ксения. — Всю деревню обошла. Думала, Витька придурошный украл. Но во всей его избе ни одного перышка нету.

— Неужто обыск учинила? — изумился Иван.

— А то, думаешь? Может, они в овраге? Одна боюсь. Проводил бы…

— Коли муж увидит? — созорничал Иван.

— Я за гусей на мужа не посмотрю, — утерлась платком Ксения.

— Где овраг-то?

— Близко. Не боись.

Иван хотел ответить «не боюсь», но поглядел на всякий случай, куда указывала Ксения. Там, впереди, за легкой березовой рощей угадывался тяжкий и темный распадок.

— Хорошо тут у вас, — сказал Иван, когда они шли рядом. — Воли много, неба много. И лес, и речка с прудом — все есть. А что же деревне такое название придумали? Лучше не нашлось?

Ксения отмахнулась.

— Мне какое дело? Я, что ли, деревням название даю? Дурниха так Дурниха. Я и не замечаю. Когда-то, сказывают, голицынская княгиня тут ездила. И оба раза у ейной кареты вон на том бугре ломалось колесо. Она и крикнула с досады: «Дурниха! Вот Дурниха!» Неизвестно кому — лошади, колесу или себе? А может, этому месту. С тех пор так и пошло.

Рассмеявшись, Ксения стянула платок с головы. Разметала волосы, похорошела. «Небось, сама не подозревает, — удивился перемене Иван. — А может, все знает? Испытывает? Кто поймет, одни ли гуси у ней на уме?»

Иван не заметил, как исчезло небо, пропал закат. Только белые ноги под темной юбчонкой замелькали в глазах. Потом уже и ног не стало видно, а лишь округлое бедро, скрытое тутой полоской теплого плюша. Иван и сам уже летел, не чуя земли и травы, будто растворился в воздухе. Голос охрип, сломался:

— Погоди!

Попробовала бы не погодить. Сама звала. Она поняла, остановилась.

— Вона! Глянь!

На дне оврага, куда не долетал вечерний тающий свет, белым снегом распушились пропавшие гуси. А по верху с обеих сторон разлеглась стая бродячих собак. Некоторые поднялись, заметив людей.

На всякий случай Иван захватил подходящий камень. И, пока разгибался, подумал, что все собаки почему-то одинаковые — серые, тонконогие. «Волки!» — хлестнула догадка, и он чуть не выронил камень. Потому что против волков и камень, и палка оказывались бесполезны. Только жакан два креста. И лучше из шести стволов.

А Ксения с одной хворостиной продолжала идти. Набычившись, Иван пошел следом. Полсотни шагов, ему показалось, шли два часа.

— А ну-ка! — заголосила Ксения, достав хворостиной крайнего гуся. — Ты куда их завел, меченый? Эй, пошли!

Самый крупный гусь с ободранной шеей, злобно шипевший на каждого проходящего, тут ходко и валко, опустив голову, побежал вперед. Вслед за ним вверх по тропинке потянулись остальные гуси.

Красные волчьи глаза заметались наверху. Но ни один не подал голос и не ринулся за ускользавшей добычей.

— Ты че? Не видела? — спросил Иван, отдышавшись, когда овраг остался позади. У него между лопаток еще гулял морозец. Он так и не понял, почему волки не кинулись.

— Их-то? — переспросила Ксения. — Конечно, видела. Летом они не тронут. Зимой бы я туда не пошла. Но зимой и гуси далеко от дома не уходят.

Круглое личико ее сияло довольством и веселостью. Иван глянул недоумевающе: неужто за гусями ходили? А он-то губы раскатал. До самой ночи злился на себя и на Ксюшину веселость.

О чем хозяева шептались, ему было неведомо. Его-то досада прошла. А утром Петруха за столом жестко обронил, когда завтракали:

— Уезжай, Иван!

Подгадал время. Ксения отлучилась, Спиридон вышел покурить. Они были одни. Иван кивнул.

На делянке в лесу обговорили со Спиридоном. Решили сворачиваться. Весь день паковали заготовленный материал. И попутный транспорт нашелся. Старенькая полуторка из лесничества шла аж до самого Минска. Только тут Иван понял, что ему жалко уезжать. И Ксению жалко. Ничего ведь их не связало, кроме взглядов и улыбок. А жаль…

Воротившись вечером домой, меньше всего ожидали увидеть посыльную из Синева. А вошли и замерли. За столом, раскидав по плечам рыжие кудри, сидела Верка-разлучница.

— Загуляли! Загуляли, хлопцы! — нараспев сказала она. — А деревня наша заскучала. Двух таких богатырей бабы недосчитались. А-ха-ха-ха!

— Никак, за нами прикатила? — изумился Спиридон.

Обрадовался он больше Ивана. Знал, что с ним Верка давно разошлась. И как сел рядом, так и не отходил от нее ни на шаг. А Верка, чуя долгую удачу, весь вечер смеялась. Говорила про Синево, и по всему выходило, что там хорошо. Сенокос начался, земляника в лесу поспела. И Поломошнов Витька женился на Лизавете. И у ней хоть пять месяцев, а утянулась на свадьбе, как молодая березонька. Словом, получалось, по ее рассказам, что нету лучше места на земле, чем ихнее Синево. Будто и приехала за тем, чтобы такую новость сообщить. И только ночью, когда погасили свет, вытащила обоих земляков на крыльцо, облитое луной, и жарко зашептала, объясняя причину своего внезапного появления:

— Арестовывать Ивана приходили.

— За что? — не понял Спиридон.

— Уж не знаю. А воронок приезжал. И тебя, — она кивнула Ивану, — спрашивали! Мне велели наши деревенские: предупреди, мол. Пусть не возвращается. Может, еще раз энти приедут.