Александр Белой - Первая схватка за Львов. Галицийское сражение 1914 года Страница 3

Таким образом, военная промышленность обеих стран с большим трудом могла развернуться для удовлетворения потребностей мобилизованных армий. А промышленность, работавшая на нужды населения, не была подготовлена для перехода к работе на армию, что еще более осложнило положение обоих противников.

Внутреннее политическое положение России и Австро-Венгрии

Но если экономическое состояние русской монархии, а в особенности Австро-Венгрии, внушало серьезные сомнения в отношении возможности выдержать длительную войну, то внутреннее политическое положение обеих империй не давало никаких оснований рассчитывать, что эти государства в состоянии выдержать тяжелые испытания на классовом и национальном фронтах войны. После революции 1905 года внутренняя политика русского правительства даже в оценке [19] бывшего члена государственного совета барона Розена определялась «узко воинствующим национализмом известных кругов русского общества и натиском беспросветной реакции».

Реакционный характер внутренней политики, шедшей с 1907 года под столыпинским лозунгом – сперва успокоение, а потом реформы, – приводит в конечном счете к тому, что «в деревне [20] растут слои, враждебные русской буржуазии и самодержавию, а в городе среди крупной буржуазии растут оппозиционные настроения».

Рабочее движение, начиная с 1911 г., а в особенности с 1912 г. (Ленский расстрел), колоссально выросло. В то время как в 1910 году было 222 забастовки с 46 000 забастовщиков, в 1911 году – уже 422 забастовки с 750 000 забастовщиков, а в 1913 году – 2142 забастовки и 861 000 забастовщиков. За 4 года количество бастовавших рабочих увеличилось в 20 раз. 1 мая 1914 года уже бастовали более миллиона рабочих. Все это указывало на непрочность положения внутри Российской империи. Даже лидер правых в государственном совете Дурново в известной записке [21], анализируя классовые группировки царской России, пришел к выводу, что «соображения внутренней политики должны удерживать Россию от решения вступить в войну, так как результатом ее может быть только торжество самых крайних течений и революция, доведенная до логического ее конца».

В Австро-Венгрии дуализм оказывал существенное влияние на внутреннее политическое положение монархии. Начиная с 1867 года, Венгрия, добившись национального объединения, стремится подавить подвластных ей румын, хорватов и словаков. Грубый и энергичный национализм венгерцев был связан с наличностью социального строя, в котором первенствующее значение имели крупные помещики-землевладельцы. В Австрии, оставшейся слабейшей половиной монархии, борьба национальностей переплеталась и осложнялась классовой борьбой. Нигде в мире борьба национальностей не была так обострена и не была так связана с самым существованием австро-венгерского государства. Внутренний кризис не разрешался ни политикой централизма, ни признанием господствующей роли австрийских немцев, ни политикой компромиссов с другими национальностями[22].

Буржуазный национализм отразился и на австрийском рабочем движении. «Экономическая отсталость Австрии, – пишет Зиновьев, – преобладание мелкой буржуазии, мелкого мещанства, сравнительная слабость крупной промышленности создавали условия, благоприятствующие процветанию оппортунизма в австрийском рабочем движении». «Путь от оппортунизма к социал-шовинизму в его основных чертах пройден был в Австрии еще до войны». Вся политика официальной австрийской социал-демократии задолго до войны исходила из сохранения Габсбургской монархии.

2. Краткий очерк политической обстановки и политической подготовки Польско-Галицийского театра военных действий [23]

Как известно, русское правительство и высшие военные круги давно готовились к войне против Германии и Австро-Венгрии и давно предвидели, что одним из важнейших театров этой войны будет Галиция и пограничные с ней Польша (бывший «Привислинский край») и Украина (бывшие юго-западные губернии). Но характерной чертой этого театра являлось то, что на нем по обе стороны границы жили представители одних и тех же двух народов – поляков и украинцев (называвшихся в России «малороссами», а в Галиции – «русинами»). Это, конечно, вносило большое осложнение в общую политическую обстановку будущего театра и в его соответственную «обработку».

Русская Польша находилась на положении почти оккупированного государства, и население ее относилось в общем крайне враждебно к России, особенно к русскому правительству и той массе военных и чиновников, которые наводняли Польшу и составляли в ней привилегированную касту. Но в этом общем враждебном отношении можно было различить целый ряд весьма существенных оттенков. Наиболее примирительную и оппортунистическую позицию занимала буржуазия, главным образом, еврейская, а затем и польская, которая была теснейшим образом связана с русским рынком и готова была, чтобы не потерять этого рынка, помириться на весьма скромной областной автономии. Наоборот, самую враждебную и непримиримую позицию в национальном вопросе занимала резко националистически настроенная мелкобуржуазная и мелко-помещичья польская интеллигенция, увлекшая за собою и часть рабочих и поставлявшая главные кадры для так называемой «правицы» (т. е. правого крыла) ППС («Польской социалистической партии»). Эта интеллигенция, выдвинувшая таких вождей, как Пилсудский, всегда мечтала о независимом польском государстве, в котором, как ей казалось, она будет призвана играть руководящую роль, при чем образование независимой Польши ставила в связь с грядущей войной и военным разгромом России. Наиболее сознательная в классовом отношении часть пролетариата, входившая в польскую с.-д. партию, стояла на интернационалистической позиции и борьбу с царизмом вела рука об руку с революционной частью российской социал-демократии (большевиками).

В украинской части русской Польши («Холмщина») православное духовенство и русские националисты вели, при поддержке русского правительства, агрессивную и вызывающую политику по отношению к польскому населению и католической церкви.

По другую сторону границы, в Галиции, национально-классовые отношения сложились исторически совершенно иначе. Поляки пользовались там большой автономией, имели свой сейм, и господствующие классы Галиции, наряду с господствующими классами австрийских немцев и венгров, составляли одну из опор династии Габсбургов [24]. Националистической и австрофильской была и ориентация польско-галицийской интеллигенции, левое крыло которой, галицийские c.-д., с их вождем Дашинским (нынешний председатель польского сейма), имело значительное влияние на польских (а отчасти и украинских) рабочих и крестьян Галиции и находилось в близком идейном родстве с «правицей» ППС.

Масса украинского населения Галиции, несмотря на формальное равноправие, в значительной мере угнеталась правительством и господствующими классами Галиции, особенно в области политической и культурной. Но в то время, как часть украинского пролетариата и крестьянства примыкала к галицийской с.-д. партии, а большинство во главе с мелко-буржуазной интеллигенцией сочувствовало националистическим украинским организациям, мечтавшим (вместе с украинскими националистами в России) о независимой или автономной Украине, небольшая часть реакционной интеллигенции и мещанства во главе с православным духовенством тяготела к царской России и давно была объектом национально-политической пропаганды со стороны русских реакционных и великодержавных «панславистов». Наконец, еврейская буржуазия и мелкая буржуазия Галиции, пользовавшаяся (правда, в значительной мере, лишь юридически) всеми гражданскими правами, конечно, была настроена вполне лояльно по отношению к австрийской монархии и у бесправного еврейского мещанства русской Польши могла вызывать лишь чувство зависти.

В такой сложной социально-политической и национальной обстановке элемент политического разложения противника и политического обеспечения собственного тыла, элемент пропаганды приобретал значение важного военного фактора, без которого картина войны на Галицийском фронте была бы неполна.

И, действительно, мы видим, что последние годы перед мировой войной обе стороны начинают вести серьезную политическую подготовку ее. Оставаясь только в сфере данного, т. е. русско-австрийского театра будущей войны, можно указать на следующие наиболее выдающиеся моменты этой подготовки. С одной стороны, лидер русских националистов в 4-й государственной думе граф Бобринский, тот самый, который потом был назначен генерал-губернатором оккупированной русскими Галиции, возглавляет шумную и откровенную национально-политическую и церковную пропаганду в «Червонной» и «Прикарпатской Руси», во время которой, конечно, нащупывается почва и завязываются определенные деловые связи для будущей войны, с другой стороны, в эта же время на территории Галиции, при молчаливом попустительстве и даже негласном содействии местных властей, российский подданный, бывший организатор и глава боевой организации националистической ППС и нынешний диктатор Польши, собирает, организует, вооружает и обучает боевые дружины, зародыш будущего польского легиона, в которых участвуют и политические эмигранты из царской Польши.