Александра Ленель-Лавастин - Забытый фашизм: Ионеско, Элиаде, Чоран Страница 3

«ТРИ ВЕЛИКИХ ПАРИЖСКИХ РУМЫНА»: ДВЕ МОМЕНТАЛЬНЫХ ФОТОГРАФИИ

Этот образ, ставший частью мифа, был увековечен символическим фотоснимком. Его сделал в 1977 г. Луи Монье, в Париже, на площади Фюрстенберга; члены знаменитого трио обмениваются на нем понимающими улыбками. Во Франции принято улыбаться; но причина еще и в том, что общее происхождение навеки связало их дружбой. Это фото как бы соединило две основных части мифа. Луи Монье вспоминает о радушной атмосфере, царившей вовремя фотосъемки, к большому удовольствию Пьера Бельфона, который ее и организовал. Главные действующие лица встретились за час до ее проведения в его издательстве, а затем направились на площадь Фюрстенберга. Место было выбрано не случайно. В записи в дневнике Мирчи Элиаде, датированной 20 декабря 1977 г., объясняется, что ранее он говорил Клоду Боннефуа, что «именно там мы все трое (Элиаде, Чоран, Ионеско) встретились впервые после долгой разлуки» — вскоре после его приезда из Португалии. Возвращаясь к настоящему, Элиаде продолжал: «Фотограф сделал много клише, снимая нас в разных позах — разговаривающими друг с другом, смотрящими друг на друга, Эжена — смеющегося, разглагольствующего, воздевающего руки к небу; Чорана — пассивного, безропотного, вежливого и меланхоличного. Потом Эжен ушел, потому что очень торопился на рабочее заседание в Академии». А Элиаде и Чоран направились отогреваться в кафе «Мартиникез» на бульваре Сен-Жермен. Чоран заказал чай с вербеной, Элиаде — кофе. Вспоминая об этом, он добавляет: «Удивительно, почему в тот день... нам не пришло в голову вспомнить те невероятные времена в Париже — первые послевоенные годы, когда все мы были бедны, непризнанны и, однако, полны решимости, не строя иллюзий и по разным причинам — но остаться тем, чем мы были в Румынии: писателями»[6].

В противоположность приведенному здесь рассказу Элиаде, знаменитая фотография 1977 г. до настоящего дня остается в высшей степени загадочной, как и то взаимопонимание, которое, если по ней судить (а впрочем, и на самом деле), существовало между тремя изображенными на ней людьми. Три десятилетия ранее никто не мог бы предугадать, что такое взаимопонимание когда-либо возникнет. Все, напротив, свидетельствовало в пользу того, что оно не установится никогда.

Вернемся к началу истории. Нам поможет в этом другая фотография, сделанная в 1945—1946 годах. По правде говоря, тогда Ионеско еще колебался, поселиться ли ему во Франции: как и многие другие в то время, он верил в способность своей страны порвать с ужасами прошлого. До поворота, приведшего 23 августа 1944 г. к ликвидации режима, Румыния, под водительством кондукатора маршала Иона Антонеску, прошла всю войну в качестве верной союзницы нацистской Германии. Ионеско винил в этом прежде всего национализм. Эти обвинения основывались на той политической проницательности, которая была ему присуща с 1930-х по 1980-е годы и заставляла постоянно обличать абсурдность коллективизма, вне зависимости от принимаемых им обличий. Поэтому в 1945 г он считал, что единственный выход из положения должен состоять в радикальном уничтожении того абсолютного зла, каким для него являлся национализм. «Нацистская болезнь, навязчивая идея об этнической особости, ненависть к общечеловеческому — все это должно быть выкорчевано», — писал он 19 сентября 1945 г в длинном письме к философу Тудору Вяну[7]. Публикация этой переписки в Бухаресте в 1994 г. произвела эффект разорвавшейся бомбы, поскольку благодаря ей достоянием гласности стало крайне негативное мнение Ионеско о его бывших товарищах, скомпрометированных связями с фашизмом — начиная с Эмила Чорана и Мирчи Элиаде! Эта тайна прежде тщательно хранилась семьей (отсюда и ее острая реакция на публикацию), а также стыдливо замалчивалась историком Марком Фумароли в речи, произнесенной 25 января 1996 г. при его избрании во Французскую академию вместо Ионеско, скончавшегося в 1994 г. Легенды опровергать не стоит.

Убежденный демократ еще с 1920-х годов, будущий автор «Носорога» писал Тудору Вяну, что ему не приходится себя упрекать в принадлежности к фашизму. Напротив, применительно к интеллектуалам его поколения, «такой упрек может быть брошен почти каждому из них». Ужасный результат. «Чоран здесь, его выслали, — отмечает Ионеско. — Допускает, что в молодости ошибался. Мне трудно его простить». Уточним, что еще в 1938—1939 годах, когда оба они находились в Париже в качестве стипендиатов бухарестского Французского института, Ионеско уже отказывался общаться с Чораном, чьи постоянные выступления с поддержку национал-социализма начиная с 1933 г. представлялись ему столь же недопустимыми, как и в 1945 г. О «молодости» Чорана здесь, несомненно, упоминается с известной долей иронии. Чоран поддерживал Железную гвардию, одну из наиболее жестоких и антисемитских правых организаций Европы 1930-х годов, вплоть до начала 1941 г. Потому что, как будет показано ниже, Чоран до этого времени пребывал в Бухаресте; его окончательный переезд во Францию в 1937 г. также был выдумкой.

«Мирча Элиаде то ли уже приехал сюда, то ли вот-вот приедет», — продолжал Ионеско в упомянутом письме. Историк и вправду должен был приехать из Португалии, где с 1941 г. занимал дипломатический пост в посольстве Румынии. Находясь в Лиссабоне, он выпустил в свет в 1942 г. работу, воспевающую португальского диктатора Антониу ди Оливейра Салазара — длинное славословие в честь «салазаровского тоталитарного и христианского государства». Эта работа, никогда не переводившаяся на французский язык, создавалась одновременно с первым томом его знаменитой «Истории религиозных верований и идей». В то же время он писал и дневник, французского перевода которого также пока не существует. С его страниц предстает Элиаде, ввергнутый в отчаяние возможностью победы «англо-большевиков», осенью 1942 г. его раздражают «дискуссии с англофилами, которых радует вероятное поражение немцев»[8]. И строки письма Ионеско к Тудору Вяну, посвященные Элиаде, следует рассматривать в свете настроений последнего. «Для Элиаде все потеряно с победой коммунистов». «И он, и Чоран», и многие другие «стали жертвами этого жуткого Нае Ионеску, ныне покойного» (однофамильца Эжена Ионеско. — Авт.). Нае Ионеску, профессор метафизики в Бухарестском университете, автор теории органичного национализма, яростный антисемит, авторитетный идеолог Железной гвардии с 1933 г., на самом деле оказал огромное влияние на их поколение. Элиаде был у него ассистентом в университете в 1934—1938 годах и выказывал ему глубокое уважение даже десятилетиями спустя. И Чоран продолжал настаивать на «благотворном влиянии» Ионеску еще в начале 90-х годов[9]. Благодаря Нае Ионеску «они все стали фашистами, — продолжал Ионеско в 1945 г. — Он создал реакционную, тупую и наводящую страх Румынию. После него наибольшую ответственность несет Элиаде... Он повел за собой часть коллег, принадлежавших к нашему поколению, и всю литературную молодежь. Нае Ионеску и Мирча Элиаде пользовались непревзойденным авторитетом. Невозможно даже себе представить, что бы произошло, если бы эти люди были хорошими учителями... Я их все время ненавидел; я с ними боролся; они тоже меня ненавидели»[10].

Позиция Ионеско остается неизменной и несколько месяцев спустя. 7 января 1946 г., в письме к еще одному своему бухарестскому другу, эссеисту Петру Комарнеску, он отмечает: «Что же до Элиаде и Чорана, видеть их не могу. Конечно, хотя они утверждают, что «они больше не легионеры», они не могут отказаться от принятых раз и навсегда обязательств; они все равно остаются легионерами, хотят они того или нет. Они заставляют меня почувствовать, что я отношусь к тому человеческому сообществу, для которого они — гиены; (и я для них тоже гиена, вне всякого сомнения); мы друг для друга гиены, это чем дальше, тем яснее, и это никогда не изменится, что бы ни случилось в истории и даже за ее пределами»[11].

ОТ МИФА К ИСТОРИИ: ПОЛИТИЧЕСКИЕ ГОДЫ

Самое меньшее, что можно сказать по этому поводу, это то, что реальные отношения Ионеско с Чораном и Элиаде в 1945 г. были безмерно далеки от искренней дружбы и товарищества. И «невероятный Париж» был тоже впоследствии придуман Элиаде. На самом деле «невероятный Париж» периода Освобождения, как мы увидим ниже, держал Элиаде и Чорана в постоянном страхе разоблачения их политического прошлого. А оно было весьма сложным, так что их опасения на много лет быть изгнанными с парижской интеллектуальной сцены представлялись отнюдь не беспочвенными. Поэтому можно предположить, что Элиаде сам был очень удивлен оказанным ему хорошим приемом. Ведь он еще в 1942 г. предвидел грядущие неприятности. Вот запись в его португальском дневнике от 23 сентября 1942 г. В преддверии возможной победы союзников он трезво оценивает ситуацию: «Новый англо-советский мир не примет в свое лоно таких людей, как я».