Джеки Чан - Я - Джеки Чан Страница 3

В детстве они все время повторяли мне, что я - их единственный сын и особенный ребенок. Отчасти поэтому я был так потрясен, когда узнал, что у меня есть братья. Однако это потрясение было только началом.

Сейчас мама уже очень стара, и, хотя моя жена всегда помогала мне заботиться о ней, стало ясно, что нужно найти кого-то, кто присматривал бы за ней постоянно и жил в доме моих родителей в Австралии.

Однажды, когда я отправился навестить их, дверь открыла незнакомая женщина, Она не представилась и просто провела меня к матери, но ее лицо показалось мне странно знакомым. "Мама, кто эта новая экономка?" - спросил я. Мама несколько секунд молча смотрела на меня и наконец сказала: "Это не экономка. Сынок, познакомься со своей сестрой".

Даже сегодня я не знаю всех подробностей. И не думаю, что хочу их знать. Однажды мама поведала эту историю моему менеджеру Вилли, и тот с восторгом заявил мне, что из этого мог бы получиться потрясающий сюжет для фильма. Я ответил, что не стану снимать такой фильм, даже если это действительно фантастический сюжет. Мне совсем не хочется внезапно узнать, что у меня есть и другие братья или сестры, что мой отец - не мой отец, или мама - не моя мать.

История нашей семьи должна оставаться там, где она сейчас в прошлом. Однако я надеюсь, что теперь вы понимаете, почему мои родители не смогли расстаться со мной. У них были другие дети, затерявшиеся в ветвях семейных отношений и исторических событий, однако кто мог знать в те времена, удалось ли им пережить войну? Кроме того, я был их единственным общим сыном - единственным ребенком Чарльза и Ли Ли Чанов.

Временами я задумываюсь о том, каково было бы знать о существовании сводных братьев и сестер еще в детстве. Впрочем, быть единственным ребенком - большое преимущество в том, что касается отношений с матерью. Не вступая в состязание с братьями или сестрами, я безраздельно владел вниманием мамы - разумеется, это и было именно то, чего мне хотелось. Ребенком я часто наблюдал за матерью, занимавшейся хлопотами по дому, на которые уходил весь ее рабочий день. Большую часть времени она проводила в прачечной: стирала, отжимала и гладила белье. Я ползал по полу, сдергивал вниз простыни" совал в рот куски мыла и путался под ногами именно в тот момент, когда она переносила горячую воду от водопроводного крана к тазу для стирки. Рано или поздно маме приходилось сделать то, что она всегда делала, когда ей нужно было немного покоя: наполнить водой большую ванночку и усадить меня в нее плескаться и играть. Впрочем, с наступлением ночи со мной было ничуть не легче: беспокойно ворочаясь на своем нижнем ярусе, я вскрикивал и плакал всю ночь напролет. Крики не только будили моих уставших родителей, но и временами просачивались наверх, в спальню хозяина, и мешали терпеливой, но отличающейся чутким сном жене посла. Можно представить, как смущались мои родители, когда жена их хозяина спускалась в ночной рубашке и халате в комнату прислуги и - очень вежливо - просила их успокоить своего капризного ребенка.

Когда такое случалось, маме приходилось выносить меня в садик на заднем дворе особняка и укачивать на руках, одновременно отмахиваясь от москитов соломенным веером. При этом она напевала нежную мелодию без слов, пока я наконец-то не засыпал.

Любой ребенок считает свою маму лучшей на свете, но моя мама действительно лучше всех. У нее нет образования, и она не сделала карьеры; это твердо следующая традициям китаянка, посвятившая всю свою жизнь мужу и сыну. Я не припомню, чтобы она проводила время в развлечениях, пользовалась косметикой или модно одевалась. Я не могу вспомнить ни единого случая, когда она просто потратила бы деньги на себя - все предназначалось для семьи. Даже сейчас, когда я в состоянии купить ей что угодно, она носит одежду, купленную лет сорок назад. Однажды, когда я приехал к ней в Австралию, она неожиданно повернулась ко мне и сказала:

- Сынок, у тебя найдутся сто двадцать долларов?

Это был очень необычный вопрос.

- Что за странная сумма, мама? - Если ты дашь мне сто двадцать долларов, - ответила она, - я превращу их в тысячу.

Я заморгал глазами и поинтересовался:

- Как это?

Моя мама была чудесной женщиной, но отнюдь не волшебницей - и никогда не проделывала фокусов с деньгами.

Она улыбнулась: - Увидишь.

Мы вышли из гостиной и прошли по коридору в ее спальню.

- Сними-ка вон тот чемодан, Джеки, - попросила она. Я приподнялся на носках и, покряхтывая, стащил вниз чемоданчик. Он был почти новенький - я сам недавно купил его маме, но она никогда не пользовалась им во время поездок, предпочитая старые потертые сумки, которыми мои родители обзавелись еще в Гонконге. Внутри хранилась одежда, которую мама уже не носила, но никак не решалась выбросить, Отложив в сторону пару старых свитеров, она вынула огромную пачку мятых и поблекших банкнот. Я ошеломленно уставился на них. Ни один из билетов не превышал номиналом двадцатки - там были сотни бумажек в один, пять и десять долларов на общую сумму 880 долларов.

Эти деньги мама собрала за двадцать лет работы экономкой - главным образом благодаря чаевым, полученным от послов, президентов и членов парламента, которых она обстирывала и чью одежду приводила в порядок.

- Мама, дай мне эти деньги, а я дам тебе десять тысяч в австралийской валюте. Обмен состоялся. И знаете, что случилось потом? Тем вечером мы устроили вечеринку для друзей и потратили все мамины сбережения. Двадцать лет жизни моей мамы - и мы проели их за один вечер.

Ранее я сказал, что быть единственным ребенком в семье означает иметь множество преимуществ. Однако в этом есть и свои недостатки, и большая часть из них была связана с отцом. Интересно, насколько легче было бы мне в детстве, если бы я смог разделить бремя надежд своего отца с братьями и сестрами?

Дело в том, что у папы, как и у его предков из Шаньдуна, было сердце воина - это был человек огромной решимости и отваги. Он очень гордился тем, что сумел справиться со всеми преградами, воздвигнутыми перед ним судьбой, со всеми трагедиями, страданиями и долголетним изнурительным трудом. "Японская армия завоевала Китай, - часто восклицал он, - но ей никогда не покорить китайцев! Вот почему наша цивилизация существует уже тысячи лет, Для китайцев страдания - все равно что рис; они только делают нас сильнее".

Из этого следовал достаточно пугающий вывод: страдания дисциплинируют, они являются основой мужества. Таким образом, чтобы стать настоящим мужчиной, человек должен как можно больше страдать.

Поскольку мое появление на свет обошлось так дорого, отец был особенно непреклонен в своем стремлении воспитать меня по-настоящему дисциплинированным человеком, даже если для этого ему придется постоянно понукать меня. По утрам он поднимался уже тогда, когда рассвет был лишь тонкой, как волос, полоской света над горизонтом, а мама еще дремала. Мягко соскакивая с верхнего яруса кровати, он сурово тряс меня: "А Пао, уже утро. Вставай, вставай".

Если я начинал хныкать или упираться, он просто хватал меня за пояс и вытаскивал из постели вместе с ворохом простыней и одеял. В удачные дни я успевал поджать ноги прежде, чем остальные части моего тела шлепались на пол. Когда же это не получалось, я учился падать - полезные уроки на будущее.

Как только оба более или менее просыпались, мы отправлялись в прачечную и плескали воду на лицо и грудь. Вода всегда была ледяной, и от утренней прохлады я покрывался гусиной кожей. Однако мерз я не слишком долго. Как и все беженцы, мой отец был мастером на все руки и самостоятельно достиг большого искусства в плотничьем деле и изготовлении различных безделиц. Из ненужных досок и разного хлама - мешков для риса, веревок и больших жестянок, которые все еще источали запах растительного масла, - он сделал импровизированную спортивную площадку, и мы встречали рассвет такими активными тренировками, что я едва переводил дыхание и обливался потом. Мы бегали, поднимали мешки с песком, занимались армейской зарядкой и проводили долгие часы, упражняясь в боевых искусствах. Мне было всего-то четыре-пять лет, но отец уже тогда обучал меня основам северного стиля кун-фу.

Может показаться странным, что такого маленького мальчика учили драться, но не следует забывать, что для нас, китайцев, кун-фу является не только средством самообороны. В определенном смысле история кун-фу представляет собой историю самого Китая. По легенде, кун-фу было придумано Бодхидхармой - монахом, который пришел в Китай из Индии, чтобы проповедовать учение Будды. Когда Бодхидхарма добрался до великого храма Шаолинь, скептически настроенные монахи прогнали его. Он поселился в небольшой пещере неподалеку от храма и медитировал в ней почти десять лет. Долгие годы шаолиньские монахи с благоговением наблюдали за тем, как Бодхидхарма сосредоточенно, не засыпая и даже не моргая глазами, всматривается в стену своей пещеры. Спустя девять лет его взор пробил в стене дыру, сквозь которую показался свет.