Джеки Чан - Я - Джеки Чан Страница 4

Благодаря такой демонстрации силы его учения монахи признали Бодхидхарму великим учителем. "Научи нас тому, как стать похожими на тебя", - просили они. И тогда Бодхидхарма открыл им величайшую мудрость буддизма и возможности медитации, но потом обнаружилось, что, несмотря на все их усилия, монахам просто не хватало сил, чтобы противиться сну и другим искушениям. По этой причине Бодхидхарма создал руководство под названием "Трактат об изменении мышц и сухожилий", где описал ряд упражнений, укрепляющих тело и разум.

Со временем монахи Шаолиня превратили эти упражнения в китайское кун-фу. В вольном переводе "кун-фу" означает "искусство", но в период Династии Тан, который называют "героической эпохой" Китая, кун-фу разделилось на множество различных искусств: в Южном Стиле основное внимание уделяется надежным оборонительным стойкам и мощным техникам удара кулаком, а в Северном - подвижности, акробатическому мастерству и динамичным ударам ногами, часто во вращении. Когда император Ван Шидзун из Династии Тан столкнулся с крестьянским восстанием, мятежников подавили именно монахи-воины храма Шаолинь, а распространившиеся легенды об их мастерстве в кулачном бою превратили кун-фу в то искусство, которое должен знать каждый аристократ.

Хотя мастерство владения мечом, копьем и посохом всегда играло важную роль в китайских боевых искусствах, наибольшее уважение вызывали техники схваток без оружия. Железные кулаки и молниеносные ноги виртуоза китайского кулачного боя были смертельно опасны даже тогда, когда ему приходилось сражаться в одиночестве. В семнадцатом веке, после покорения Китая маньчжурскими завоевателями, изучение боевых искусств было объявлено незаконным, но дух кун-фу не погиб. Верные своему императору повстанцы собирались в подпольные общества, получившие название "Триад", и тайно совершенствовали искусство кун-фу.

К началу нашего века "Триады" превратились в широкую сеть революционеров, стремившихся свергнуть власть маньчжуров и их западных союзников и восстановить независимость Китая. Начало 1900 года ознаменовалось Восстанием Кулачных Бойцов, поднятым "Триадами", которые были уверены, что таинственное мастерство убережет их от пуль ненавистных захватчиков.

К сожалению, они ошиблись. Тысячи членов "Триад" были убиты, а остальным пришлось укрыться в Гонконге, на Тайване и даже на Западе.

В Китае кун-фу подавлялось на протяжении смены долгих поколений: мастера этого искусства умирали в изгнании, а опозоренные и сломленные "Триады" выродились в жестокие преступные банды. Однако подавление кун-фу в Китае привело лишь к тому, что оно распространилось по всему миру. Теперь кун-фу занимаются повсюду, где люди осознают, что это искусство воспитывает ведущие к подлинному совершенству черты характера: физическую силу, терпение, смелость и проницательность.

Мой отец верил в это сильнее, чем кто-либо другой. Он считал обучение кун-фу частью воспитания настоящего мужчины.

И, честно говоря, я стал для него большим разочарованием, Ленивый и нетерпеливый по характеру, вначале я упражнялся под его бдительным оком только из страха перед тем, что, если не буду этого делать, отец продемонстрирует свою технику на мне, незадачливом сыне. Хуже того, когда я наконец понял, что его уроки действительно делают меня сильным, крепким и пугающим противником для любого ровесника, который окажется достаточно глупым и встанет на моем пути, я воплотил в жизнь самый страшный кошмар отца: из тряпки я превратился в драчуна.

Я быстро выяснил, что драться довольно весело - разумеется, если ты побеждаешь, - и вскоре драка стала одним из моих излюбленных занятий, вторым после еды (впрочем, с едой ничто не сравнится; даже сейчас я вряд ли смогу придумать нечто лучше вкусного и обильного обеда).

В свою защиту я могу сказать только то, что никогда не ввязывался в драку без достойного повода - по крайней мере, без такого повода, какой казался мне в том возрасте достойным. Я уже говорил, что семья посла всегда была очень добра к нам, но этого нельзя было сказать о некоторых наших соседях. Мы были бедными китайцами - прислугой, жившей в доме богатого и знатного европейца. Другие ребята с Запада считали позорным тот факт, что жена посла поощряла игры своих детей со мной. Такие задиры завели правило приставать ко мне (что меня не очень огорчало) и к моим друзьям (а вот это было совсем другое дело). "Не трогай моих друзей. Никогда". Именно этому уроку я всегда желал научить другого с помощью кулаков, В то время моим лучшим на свете другом была младшая дочь посла, прелестная девочка, которая называла меня своим "дружком". Я принял это звание с гордостью, и любой, кто осмеливался вызвать у нее слезы, очень скоро уже был прижат к земле моим солидным весом.

К несчастью, рыцарские попытки защитить честь юной подружки ничуть не волновали моего отца. В первый раз, застав меня - покрытого синяками, но победно сияющего, - восседающим на вопящем соседском мальчишке, отец схватил меня за шиворот и отволок в дом.

- Папа, я победил! - выкрикивал я, заставив маму в тревоге выглянуть из прачечной. - Па-а-апа, ай!

Молчание отца пугало меня больше, чем его крики. Когда он кричал на меня, я знал, что меня ждет просто взбучка, но боль не так уж меня волновала. В конце концов, она рано или поздно проходит, и после любой трепки я снова смогу делать что захочу. Но когда отец хранил молчание, я просто не знал, чего ждать.

Я понимал только то, что мне это вряд ли понравится. Мама следила за тем, как отец протащил меня по коридору - мимо нашей комнаты, где обычно проходили экзекуции, - и распахнул дверцу ниши для мусора.

- Что случилось, папа? Я ведь победил! - дрожащим голосом сказал я. Его глаза вспыхнули, и меня передернуло.

- Я учил тебя кун-фу не для того, чтобы ты избивал своих друзей, ледяным тоном произнес он. - Я учу тебя драться для того, чтобы тебе вообще никогда не приходилось драться.

- Он мне совсем не друг, - возразил я.

Лицо отца стало пунцовым. Не сказав ни слова, он втолкнул меня в нишу, наполненную скопившимся за день вонючим мусором. Я упал на колени и услышал, как он захлопнул и запер дверь за моей спиной. В коридоре мать что-то сказала отцу, а он рявкнул в ответ, после чего их голоса стихли вдалеке.

Я осмотрелся вокруг. Ниша была крошечной и тесной. Расставив руки в стороны, я мог бы коснуться противоположных стен - мог бы, если бы вдоль стен не выстроились мусорные баки и мешки. Крыши не было, и в отверстие вверху тонкой струйкой просачивался тусклый свет солнца. Я подозревал, что останусь здесь достаточно долго, чтобы увидеть и свет луны. Осторожно присев на пол и прислонившись спиной к запертой двери, я устроился как можно удобнее и попытался вздремнуть.

Слова отца не очень-то подействовали на меня. Когда я прыгнул на того забияку, моя подружка смотрела на меня как на героя. Если героям место среди мусорных баков - ладно, я готов считать это честью. Я жалел только о том, что пропущу ужин. Меня разбудил тихий стук. Проснувшись, я почувствовал, как в животе урчит от голода - даже в детстве мой организм требовал регулярного и обильного питания.

- Пао-Пао? - шептала из-за двери мама. - Посмотри наверх.

Над дверью ниши была узкая щель, оставленная для вентиляции. Моя мама не высокая женщина, но, приподнявшись на носках, она смогла дотянуться до этой щели указательными пальцами. Когда я поднял голову, прямо мне в руки упал белый шуршащий бумажный пакет, который мама протолкнула в вентиляционное отверстие. Внутри был бутерброд: теплый и мягкий хлеб с жареным мясом.

Даже не поблагодарив ее, я жадно накинулся на еду и лишь одним ухом прислушивался к мягким звукам шагов мамы, удалявшейся по коридору к нашей комнате.

Я уже говорил, что моя мать - лучшая мама на всем белом свете.

На следующее утро я проснулся оттого, что дверь за моей спиной резко распахнулась и я вывалился в коридор. Поморгав глазами, я увидел над собой лишенное какого-либо выражения лицо отца.

- А Пао, уже утро. Пора вставать, - сказал он и потребовал, чтобы я помог ему вынести наружу тяжелые баки с мусором. Когда мы справились с этим, наступил рассвет и пришло время поприветствовать солнце нашей обычной утренней зарядкой.

Вспоминая те годы жизни на вершине холма, я должен признать, что был, тогда по-настоящему счастлив. Возможно, я был бы рад провести в том доме всю оставшуюся жизнь - помогать маме отжимать белье, слушать, как отец ворчит, когда нарезает овощи, и рассказывать о том, каким я вижу мир, своей подружке, дочери посла. Какими бы изнурительными ни были наши утренние тренировки, в них было и кое-что чудесное: лучи поднявшегося над горой солнца окрашивали город и заливали его золотом, превращая в огромный сундук с сокровищами. Слова отца о том, что мои беззаботные деньки подходят к концу, стали для меня неприятным сюрпризом.